Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы - Леонид Михайлович Абраменко
17. Хоржинский Николай Иванович, 1894 г. р., уроженец Каменец-Подольского уезда, солдат, за службу в армиях Деникина, Петлюры, Врангеля 5 моя 1921 г. заключен в концлагерь[832].
18. Хримли Алексей Константинович, 1889 г. р., уроженец Александровской губернии, солдат, 9 февраля 1921 г. расстрелян[833].
19. Ярошенко Павел Александрович, 1891 г. р., уроженец Тамбова, чертежник техотдела 452-го полка 51-й Перекопской дивизии, в прошлом — капитан, 5 февраля 1921 г. расстрелян[834].
Среди репрессированных в Севастополе людей встречается довольно много красноармейцев и командиров Красной армии. Это были офицеры и солдаты, мобилизованные и служившие какое-то время в Белой армии, а потом под воздействием агитации еще задолго до Перекопско-Чонгарских событий перешедшие на сторону красных. Командиры знали об их прошлом и полностью им доверяли, поскольку они честно служили в Красной армии. Но большевики и чекисты не смогли простить им их старые «грехи». В процессе постоянных чисток армии работники особых отделов выявляли «бывших» людей — военнослужащих царской или Белой армий, военных чиновников и другие категории, а затем под любым предлогом выносили им расстрельные приговоры.
Евпатория
Salve, maris Stella!
Привет тебе, звезда моря!
Из церковного гимна
На Евпаторию наступали отдельные части 1-й конной армии и 30-я стрелковая дивизия 6-й армии Южного фронта. 15 ноября 1920 г. город был взят[835].
Термины «наступление» и «освобождение» городов Крыма в указанный период в справочной и художественной литературе применяются весьма условно, поскольку наступавшие спокойно занимали города, не встречая противодействия. Войска входили в них практически без единого выстрела из-за отсутствия сопротивления. В Евпатории в это время осталось довольно много бывших солдат и офицеров Белой армии, которые, осознав свое полное поражение, не пытались сопротивляться войскам Красной армии. Выезжать в Турцию или куда-то еще и покидать Россию они не хотели, так как не представляли свою жизнь на чужбине. Именно против них, безоружных, готовых принять условия и положение пленных, а также против пришлых людей-беженцев и лиц, отнесенных большевиками к категории буржуев, была объявлена жестокая война. В Евпатории эта война, как и в других «освобожденных городах», с первых же дней приобрела характер обысков, грабежей, арестов и расстрелов. За небольшим исключением, все бывшие военнослужащие Белой армии и граждане, указанные в приказе о необходимости их регистрации в особом отделе ВЧК, приказу подчинились, заполнили анкеты и тут же были арестованы. По опыту, приобретенному в других городах, чекисты все же предприняли «охоту» на лиц, которые могли скрываться и уклоняться от регистрации. Для этого они «прочесывали» дома, улицы, предприятия, госпитали, порт, окраинные пустыри и кое-кого находили.
В процессе сбора материалов о терроре в Евпатории в архивах было обнаружено достаточно много для такого небольшого городка дел. «Кровавый счет» таких дел открывает санитарка госпиталя Маша Курбатская.
Курбатская Мария Петровна, 1904 (!) г. р., уроженка с. Высокощепинцы, Черниговской губернии, проживала в госпитале Красного Креста в Евпатории. Последнее место роботы — госпиталь 91-го полка 2-й конной армии.
Мария Курбатская с 1919 г. в возрасте неполных 15 лет стала работать санитаркой по уходу за тяжело больными солдатами. А 25 ноября 1920 г. по подозрению в выдаче белым когда-то коммунистов была арестована прямо в госпитале. Проверкой этого необычного дела было установлено, что в нем нет никаких доказательств ее вины. Сама Курбатская свою причастность к выдаче решительно отрицает. Факт необоснованного подозрения и ареста стал очевиден. Но ведь сидит она в тюрьме, переполненной узниками, ожидающими решения своей участи. Не выпускать же ее на волю, даже невинную. Теперь, без сомнения, она всему городу расскажет, что творится в чекистских застенках, сколько народу загнано за решетку и в каких бесчеловечных условиях они содержатся. Нет, чекисты не могли этого допустить. Ведь это могло подорвать авторитет «освободителей», вызвать недоверие к «народной власти» и возмущение людей. Глубоко пряча истину, чекисты еще тогда научились свои ошибки покрывать фальсификацией и успешно достигать желаемых результатов. Так в данном случае поступил и следователь особого отдела ВЧК 2-й конармии А. Носов, который, с учетом сложившейся ситуации, руководствуясь революционной совестью и пролетарским правосознанием, составил заключение о виновности Курбатской и рекомендовал ее расстрелять. Начальник особого отдела, конечно же, был солидарен со следователем в целесообразности применения этой меры социальной защиты пролетариата и уже 2 декабря 1920 г. он подтвердил приговор: «расстрелять». Кто и когда исполнил этот приговор, как ни удивительно, известно. В отличие от многих тысяч архивных дел, поднятых для проверки законности принятых решений, в деле Курбатской был обнаружен рапорт исполнителя, что встречается чрезвычайно редко. На клочке бумаги имеется запись с прыгающими и во все стороны шатающимися буквами такого содержания:
«Рапорт. Начальнику политштаба 002 — Конармии.
Доношу согласно вашего личного указания о расстреле М. Курбатской что мною Курбатскую расстреляно в 23 ч. 50 мин. 2.XII-20.
Красноармеец Рубежов»[836].
Рапорт, который приводится здесь полностью и без изменений, является документальным завершением этой незначительной для чекистов того периода истории, но большой трагедии маленького человека. Мы уже никогда не узнаем, как она отнеслась к зловещему объявлению ей приговора, как вела себя перед казнью и с каким настроением исполнял это действо красноармеец Рубежов. Неизвестно, терзали ли его душу сомнения и чувства жалости к этому почти ребенку. Эйфория победы, отсутствие осуждения и противодействия чинимому террору, стократные ленинские наставления и требования безжалостной расправы с контрреволюцией и врагами трудового народа одурманили солдат, во многом утративших человеческое достоинство и облик. Возвращаясь с места убийства с винтовкой и лопатой, которой закопал бездыханное, окровавленное девичье тело, Рубежов наверняка был горд выпавшей на его долю миссией и ни минуты не сомневался в своей правоте и справедливости принятого начальством решения. Он, конечно же, не напрасно ожидал заслуженных похвал и поощрения в виде кружки водки или вина.
Но потом, спустя, может быть, годы, вкусив всех прелестей большевистского режима,
