Иван Васильевич – грозный царь всея Руси - Валерий Евгеньевич Шамбаров
Он — сердце России. Обеспечивает ее жизнь, здоровье, безопасность. Он «наш», неотделим от своей страны. Когда ей хорошо, и ему хорошо:
«А живет-то наш Грозный Царь Иван Васильевич,
А живет-то он да завеселяется,
Завеселяется в своих да радостях,
Он своими-то воинами защищается,
А живет-то он без всякой опасности» [846].
Казачьи песни, где Иван Грозный защищает Русь от татар, вообще похожи на богатырские былины:
«Царь Иван Васильевич
Копил силушки ровно тридцать лет.
Накопил силы сорок тысячей.
Накопил силушку, сам в поход пошел.
Через Москву-реку переправился,
Не дошедши города Серпуха,
Становился он в зеленых лугах
При алых светах при лазоревых.
Стал он силушку переглядывать…» [847]
В одной из версий этой песни государю даже приписываются черты Ильи Муромца!
«Грозен Царь был Иван Васильевч,
Он сидел сидьма ровно тридцать лет» [848].
Возможно, в народном сознании таким образом отразилась начальная часть его правления, когда государство попало в руки временщиков. До нас дошла и песня о Молодинской битве, записанная около 1620 г. ученым англичанином Ричардом Джемсом:
А не силная туча затучилася,
А не силнии громы грянули;
Куда едет собака Крымский царь?
А ко силнему Царству Московскому…
Характерно, что самой битвы в песне нет, хотя фигурирует первый помощник хана, Дивей-мурза. Врага прогоняют Силы Небесные, единые с Православным царем:
Прокличет с Небес Господень Глас:
«Иное си собака Крымский царь,
То ли тобе Царство не сведомо?
А еще есть на Москве семьдесят апостолом,
Опришенно трех святителей,
Еще есть на Москве Православный Царь!..»
И после грозного Гласа Божия
«Побежал еси собака Крымский царь,
Не путем еси, не дорогою,
Не по знамени не по черному» [849].
И целый пласт русского фольклора составляют народные плачи по Ивану Грозному, рождавшиеся после его кончины. Он и в гробу страшен для врагов:
«В головах его стоит Животворящий Крест,
У креста лежит корона его царская,
Во ногах его вострый грозный меч.
Животворящему Кресту всякий молится,
Золотому венцу всякий кланяется,
А на грозем меч взглянет — всяк ужаснется» [850].
Но его не просто оплакивали. Во многих вариациях, в том числе гораздо более поздних, XVIII–XIX вв., в северных и сибирских, солдатских, казачьих перепевах, повторялся один сюжет:
«Вы подуйте-ка ли вы, уж ветры буйные,
Пошатните-ка ли вы горы высокие,
Пошатните-ка ли вы леса темные,
Разнесите-ка ли вы царску могилушку,
Отверните-ка ли вы уж гробову доску,
Откройте-ка ли вы золоту парчу.
Ты восстань, восстань, батюшка ты Грозный Царь,
Грозный царь да ты, Иван Васильевич!..» [851].
Песня-молитва! Зов к царю, чтобы он пришел на помощь в трудную годину. Оборонил от лютых врагов, искоренил несправедливость, беззакония — как он умел делать. И благодарные люди не забывали этого, сквозь века несли о нем светлую память. Что ж, русская пословица учит: глас народа — Глас Божий.
Хотя сохранялось и другое. Плевелы злобы и ненависти. И это тоже закономерно. Об этом предупреждал Своих учеников Сам Господь: «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня он прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое: а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, поэтому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше» (Ин. 15. 18–20). Все так. Царь был избран от мира, был верным рабом Божьим… Западный мир манил своими прелестями: вольнодумством, свободами неправедного обогащения, разврата, власти золота над моралью. А в России оставались те, кто помнил: Иван Грозный не позволил дорваться до всего этого. Утвердил устои Самодержавия, мешавшего соблазнам эгоизма, гордыни, властолюбия.
В Церкви сохранились и скрытые отросточки ересей, прятались, маскировались. Например, еретиком был Лжедмитрий I. Иезуиты, очень хорошо разбиравшиеся в таких вопросах, после бесед с ним в Кракове зафиксировали, что он «был проникнут арианской ересью» [853]. То есть, отрицал Святую Троицу. В Москве он, как писал Авраамий Палицын: «Попусти же всем жидом и еретиком невозбранно ходити в святые Божии церкви». Осуждал «религиозный фанатизм» православных, поучал: «Что ж такое латинская и лютеранская вера? Такая же христианская, как и греческая: и они во Христа веруют!» А на замечания о Семи Вселенских Соборах и их постановлениях возражал: «Если семь было соборов, то почему же не может быть и восьмого, и десятого, и более? Пусть всякий верит по своей совести». [854]. Он повелел переписать имущество и владения монастырей, намереваясь их конфисковать. Все это в совокупности очень похоже на ересь жидовствующих.
И в Церкви у Лжедмитрия нашлись помощники! Еще до вступления в Москву на его сторону перекинулся Рязанский епископ Игнатий. Он был даже не русским, при Борисе Годунове приехал с Кипра и каким-то образом сумел получить епархию, хотя за 3 года отметился там отнюдь не добродетелями, а как «муж грубый, пьяница и пакостник» [855]. Он был поставлен патриархом вместо низложенного Иова, готовил реформы по указаниям Самозванца. Ну а Лжедмитрий II вообще был иудеем, после его гибели у него в вещах нашли талмуд и переписку на еврейском языке [856]. Как видим, те же самые тайные силы по-прежнему действовали.
О сохранении скрытых гнездышек церковной оппозиции свидетельствует и первый вариант жития святителя Филиппа, составленный в начале XVII в. Мы уже говорили, что он создавался безвестным соловецким монахом, не знавшим реальных событий и напрочь перепутавшим их. Но еще раз обратим внимание на очень близкое совпадение диалогов из Жития с «Посланием» Таубе и Крузе, написанным за границей в 1572 г. [608]. Разумеется, оно не относилось к книгам, широко ходившим по России 30 лет спустя. Значит, кто-то дал его автору жития, перевел с немецкого.
Озлобление на Ивана Грозного выплескивалось в некоторых частных летописцах XVII в. Но составлял их не народ. Составляли дьяки, подьячие, дворяне — интеллигенция той эпохи. Они уже тогда тянулись к западным порядкам и ценностям, претендуя на «передовые» взгляды. Отрабатывались и заказы боярских кланов, потомков прежней оппозиции — так, Пискаревский летописец, признавая, что Адашев и Сильвестр узурпировали царскую власть, всячески превозносил их правление (на этих цитатах потом были построены теории либеральных историков).
А первый серьезный удар по почитанию Ивана Грозного в России нанес патриарх Никон. Непомерно занесшись, он допустил очень серьезное каноническое и догматическое нарушение. Поставил Священство выше Царства. А это, кстати, один из главных признаков латинской ереси. Как раз у католиков не царь признается земным образом Христа, а папа «наместником Бога на земле», которому должны
