Пять семей. Взлет, падение и возрождение самых могущественных мафиозных империй Америки - Селвин Рааб
Задача большого жюри — взвесить улики и решить, достаточно ли доказательств для привлечения обвиняемого к суду. Обычно присяжные легко манипулируют прокурорами и, выслушав только версию обвинения, конвейерным способом выносят обвинительные заключения по уголовным делам. Но двадцать три присяжных Манхэттена, возглавляемые решительно настроенным членом, взбунтовались и потребовали провести независимое расследование распространившегося в городе рэкета. Их возмущение поддержала городская ассоциация адвокатов, а также несколько священнослужителей и общественных объединений. Сбежавшие присяжные стали сенсацией для газет, и их давление заставило губернатора Герберта Лемана назначить специального прокурора для изучения обвинений реформаторов.
Леман, демократ, выбрал 33-летнего бывшего федерального прокурора, республиканца Томаса Э. Дьюи. Выросший в небольшом городке Овоссо, штат Мичиган, Дьюи остался в Нью-Йорке после получения юридического образования в Колумбийском университете. Трехлетняя работа в прокуратуре США на Манхэттене превратила его в грозного прокурора. Большинство его федеральных дел были связаны с бутлегерством и налоговыми сборами, и Дьюи быстро проявил свой фирменный судебный талант: удивительную память на мельчайшие детали преступления, которые могли поставить в тупик враждебно настроенного свидетеля на перекрестном допросе. Бросив успешную практику на Уолл-стрит, Дьюи ухватился за возможность работать прокурором в компании Lehman, даже если это означало значительное сокращение зарплаты.
В отличие от апатичных окружных прокуроров Таммани-холла, агрессивный Дьюи не сидел сложа руки, ожидая, пока дела сами придут к нему. Он понимал, как собирать улики, и обладал прозорливостью, чтобы сделать своей целью уничтожение преступных организаций, а не осуждение низкопробных хулиганов. На момент его назначения в Нью-Йорке практически не было ограничений на использование телефонных прослушиваний прокурорами штата, и Дьюи максимально использовал этот инструмент для поиска улик и зацепок.
Дьюи не обладал точными знаниями о существовании мафиозных боргатов или их организационных структур, но он инстинктивно понимал, что ему противостоит новый тип преступника — рэкетир, который никогда лично не совершал убийств, угонов и не вымогал у жертв ни пенни. Грязная работа возлагалась на приспешников, которые сами рисковали быть арестованными.
Чтобы эффективно преследовать боссов мафии, Дьюи пришлось пересмотреть громоздкий уголовно-процессуальный закон. Согласно существующему нью-йоркскому правилу, обвиняемого можно было судить только по каждому конкретному пункту. Это означало несколько судебных процессов, даже если преступнику было предъявлено обвинение в сотне отдельных деяний. С помощью лоббирования со стороны политиков и организаций, выступающих за реформы, Дьюи убедил законодательный орган разрешить «объединение» обвинительных заключений — процедуру, используемую в федеральных судах, которая позволяла проводить один процесс по объединенным обвинениям. Это было юридическое оружие, которое Дьюи мог использовать в суде, чтобы судить ведущих гангстеров по нескольким пунктам и связать их с преступлениями, фактически совершенными их подручными.
Первым известным рэкетиром, против которого выступил Дьюи, был Голландец «Датч» Шульц. Урожденный Артур Флегенхаймер, Шульц был еще одним отъявленным преступником, который нажился на шлюзах, открытых сухопутным законом. Он сколотил банду бутлегеров, состоящую в основном из еврейских силачей, и взял на себя распространение пива в Бронксе. Используя тактику террора, убийства, похищения и пытки, Шульц соперничал с мафией по размаху своих операций и по той вражде, которую он вызывал. Когда Дьюи стал специальным прокурором штата, банда Шульца была единственной неитальянской организацией в Нью-Йорке, которая не подчинялась мафии. Знатоки преступного мира называли пять семей Коза Ностра и банду Шульца «Большой шестеркой».
Шульц также обладал здравым деловым чутьем. Когда бутлегерство пошло на убыль, он приобрел контроль над профсоюзом работников ресторанов и использовал его для вымогательства у ресторанов взяток за трудовое умиротворение. Известные заведения, включая бродвейские Lindy's и Brass Rail, были вынуждены давать ему взятки, чтобы оставаться открытыми. В поисках легких денег, которые могли бы заменить утраченные доходы от бутлегерства, Шульц и его свирепые «ломатели ног» захватили в Гарлеме у афроамериканских и испаноязычных «банкиров» рэкет номеров или полисов.
Во время сухого закона бутлегерство было настолько необычайно прибыльным, что различные банды смотрели на доходы от номеров как на мелочь и не были заинтересованы в работе в преимущественно черных кварталах. Гангстеры-расисты уничижительно называли номера «ниггерским пулом». Но десятки тысяч ньюйоркцев играли в числовые игры, в которых платили от 600 до 10 долларов за выбор трех цифр, ежедневно выбираемых из «рулетки» — трех последних чисел из общего числа ставок на скачках. Для населения, охваченного депрессией, выигрыш в числовые игры был популярной фантазией, даже если ставка составляла всего несколько пенни.
Датч представлял себе игру с числами как необходимую замену исчезнувшим доходам от бутлегерства. Он объединил десятки мелких независимых операторов в Гарлеме и Бронксе. У старожилов был выбор: работать и платить Шульцу щедрый процент от выигрыша или оказаться в морге. Шульц быстро убедился, что его погружение в мир чисел было правильным шагом. Ставки на игры приносили примерно 20 миллионов долларов в год, и счастливчиков, которые могли бы сократить доходы Шульца, было немного.
Зажигательный темперамент Шульца, вероятно, помог устранить оппозицию его новым приобретениям. В ярости Шульц, которого в преступном мире Нью-Йорка прозвали «Голландцем», убивал даже при свидетелях. Дж. Ричард «Дикси» Дэвис, адвокат Шульца, как-то заметил, что Голландец убивал друзей и врагов «так же непринужденно, как если бы он ковырялся в зубах». Однажды он закончил ссору из-за денег с одним из своих подчиненных, засунув ему в рот пистолет и прострелив голову. Когда он заподозрил, что один из его давних доверенных лейтенантов, Бо Вайнберг, готовит против него заговор с итальянскими мафиози, Шульц лично замуровал ноги Вайнберга в цемент и сбросил его в реку Гудзон еще живым. (Полвека спустя варварское убийство Вайнберга стало захватывающей сценой в романе Э. Л. Доктороу «Билли Батгейт» и в киноверсии).
Налоговые обвинения были, казалось бы, единственной стратегией правительства для осуждения таких высокопоставленных гангстеров, как Шульц, но он отбил две попытки федеральных прокуроров поймать его на обвинениях в уклонении от уплаты налогов. Для одного из судебных процессов Шульц добился изменения места проведения процесса на сельский городок Мэлоун, штат Нью-Йорк, где, подкупив почти всю общину личными подарками и благотворительными взносами, он расположил к себе присяжных.
Как только налоговые проблемы были решены, Шульц узнал, что первым важным шагом Дьюи в качестве специального прокурора было привлечение к нему внимания путем создания специального большого жюри. Расследование еще больше вывело его из себя и сделало еще более кровожадным. Стремясь завязать отношения с Лаки Лучано и заручиться поддержкой самого уважаемого лидера мафии, Шульц перешел в римский католицизм. По всей видимости, он считал, что религия сблизит его с итальянскими боссами и сделает более приемлемым для них в качестве равного. Одним из высокопоставленных представителей
