Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух
Если добавить к сказанному, что крупные города Ливонии пользовались самоуправлением, а их бургомистры, как правило, проводили каждый свою политическую линию, сообразуясь при этом с интересами не рыцарей или епископов, но зажиточных горожан, то мы получим первоначальное представление о той напряженной атмосфере, в которой был выкован психологический тип предков остзейских немцев, впоследствии принявших самое активное участие в построении и развитии Санкт-Петербурга.
Впрочем, мы снова забежали вперед. В ту же эпоху, о которой идет наш рассказ, главной заботой «мужей новгородских», а с ними и «мужей псковских», было отнюдь не допускать немцев к администрации и хозяйственным делам своего государства, но, напротив, оттеснить за ближайший естественный рубеж, и удерживать за ним, елико будет возможно. Так и установилась граница, сташая привычной для поколений обитателей наших мест.
Кто же у нас не знал, что сначала, от самого «Соленого моря» и «прямо по стерьжню Норовы-реки» – то есть от Финского залива и по фарватеру реки Нарвы – мы держим границу против рыцарей Ливонского ордена. Далее, примерно от средней части «Чючкого» (Чудского) озера и вплоть до озера Теплого, а потом по суше на юго-запад от Псковского озера, продолжается граница все с той же Ливонией, однако уже с владениями епископа Дерптского. Южнее этого участка начинается участок границы также входящей в состав ливонских земель орденской области Мариенбург, в свой черед переходящей в рубеж архиепископской области Пурнау, и так далее[70].
И все же, памятуя о значении старинного рубежа, мы совершили бы серьезную ошибку, предположив, что контакты между немцами и русскими со времен его установления ограничились приграничными сношениями, а также нечастыми посольствами друг к другу.
Напротив, достаточно рано на Западе объявилось сообщество энергичных людей, проторивших путь в самое сердце северо-западной Руси – в Господин Великий Новгород, поставивших прямо на его территории свое подворье, и нашедших способы прекрасно ладить с великим восточным соседом. Мы говорим, конечно, о торговом союзе балтийских купцов, в течение нескольких столетий с честью несшем громкое имя Ганзы.
Ганза – «окно в Европу»
«Новгород был практически членом Ганзы. Через нее русские люди знакомились с достижениями европейской цивилизации, при ее же посредстве они получили выход на Запад. В средние века Ганза стала для нас подлинным „окном в Европу“»…
Так или примерно так начинают рассказ о Ганзе некоторые наши даже довольно известные популяризаторы науки, а то и преподаватели истории или культурологии. Почти любой читатель наверняка припомнит что-либо читанное или слышанное в таком духе. Несмотря на распространенность таких взглядов, нужно прямо сказать, что они в общем не соответствуют историческим фактам, отражая скорее желаемое, нежели произошедшее в действительности.
Ганза на самом деле довольно рано наладила постоянные деловые сношения с Новгородом. Самые ранние известные историкам новгородско-ганзейские договоры, установившие самые необходимые двусторонние обязательства и привилегии, были подписаны в 1262–1263 годах, в то время как самый расцвет Ганзы – ее, так сказать, акме – принято относить на время после Штральзундского мира, то есть последнюю треть XIV – начало XV века. Однако, формально предусматривая выгоды и права для обеих сторон, на деле как эти, так и более поздние договоры и правовые акты отражали магистральную линию Ганзы на монопольное посредничество в обмене товарами между русскими землями и Западной Европой – линию, проводившуюся с исключительной жесткостью, и даже жестокостью.
Как следствие, на всем протяжении своих отношений с Новгородом, ганзейцы упорно стремились оттеснить от русского рынка своих европейских конкурентов, и им это, в общем, удалось. Мы говорим в первую очередь о фламандцах и англичанах, но даже купцам такого исключительно удобно расположенного для сношений с востоком города, как Нарва – своим же по языку и культуре – Ганза, несмотря на их неоднократные просьбы и ламентации, так никогда и не позволила спокойно торговать с соседними новгородцами. О принятии Нарвы в Ганзейский союз его члены и слышать не хотели, поскольку это могло бы снизить прибыли купцов Ревеля и Риги, принадлежавших этому союзу.
Ганза сделала практически все, что было в ее силах, и чтобы удержать русских купцов от поездок на запад – или, по крайней мере, всемерно их затруднить. Новгородцы ведь были очень подвижны и предприимчивы, и, скажем, в XII–XIII веке появлялись со своими товарами и на Готланде, и в Стокгольме, и в самом Любеке – колыбели Ганзейского сообщества. Только почувствовав свою силу, ливонские члены Ганзы стали направлять в ее главные центры послания, требовавшие буквально выставлять русских купцов за дверь.
«Мы слышали, что русские ради своей торговли начали ездить по морю, чего раньше никогда не было», – писали представители этих городов в Данциг в 1398 году, – «Мы настоятельно просим, чтобы вы с уважаемым господином великим магистром говорили и просили его в милость, чтобы было постановлено так, чтобы русских и их товар в ваших гаванях никто не брал на суда и не возил»… Нужно ли говорить о том, что просьба достойных собратьев по Ганзе была принята в Данциге с пониманием, и уважена в меру сил.
«Ладно, Бог с вами», – говорили новгородцы ганзейским коллегам, – «Не хотите брать нас с товаром на свои суда – не надо. Мы сами снарядим корабли и проведем их по морю. Просим у вас только „чистого пути“ по нему». Под «чистым путем» в международном праве того времени понималась гарантия неприкосновенности торговых судов, их команды и грузов.
Главы ганзейских городов выслушивали такую в принципе достаточно скромную просьбу насупившись, покручивая золотые кольца на толстых пальцах, а потом говорили что-нибудь вроде: «Море имеет много углов и много островов, и исстари не было чистым, и [ганзейские] города совсем не хотят отвечать за море, если они [новгородцы] не могут сами для себя сделать море чистым и свободным»[71]. Можно представить себе издевательский тон этой короткой речи, продолжительную паузу, выдержанную после нее, и фразу, завершающую разговор, произнесенную с внешней любезностью и скрытой угрозой: «Так что, добрые господа, торгуйте, торгуйте – но только „uppe ere egene eventure“ – на свой страх и риск»![72]
Мы не отказали себе в удовольствии процитировать последние слова не только в силу их замечательной выразительности, но и по той причине, что они в некотором смысле пережили Ганзу и продолжают звучать в эпоху, как говорится, победного шествия прогресса и «глобального мышления», в новом, XXI столетии. Во всяком случае, их отзвук явственно слышится нам при чтении документов Всемирной Торговой организации, на основании не вполне убедительных соображений упорно отказывавшейся до недавних пор принять Россию в состав своих членов. «Торгуйте, торгуйте, добрые наши российские коллеги – но только „uppe ere egene eventure“»…
«Колупание» и «наддача»
Закрепив за собой монополию на торговые отношения с Новгородом, озаботилась Ганза и установлением правил товарообмена, представлявшихся ей наиболее справедливыми. «Колупание» и «наддача» – вот ключевые слова, необходимые для рассказа об этих правилах. Можно биться об заклад, что мало кто из читателей, даже прошедших курс истории экономических учений, помнит эти термины. Между тем в старые времена они определяли процедуру купли-продажи по главным статьям новгородского экспорта.
Под главными статьями мы понимаем, конечно, высококачественный воск, а также пушнину (только значительно позже, к XVI веку, к ним прибавился вывоз зерна). Так вот, «наддача» применялась заморскими гостями при покупке мехов у новгородцев. Перебрав предложенные ему шкурки, ганзейский купец, как правило, заявлял, что товар неплохой, однако частично некондиционный, и, что самое неприятное, есть в нем незаметные, однако явные опытному глазу дефекты, которые наверняка обнаружатся позже, после транспортировки морем и хранения на складе. Поэтому он, ганзейский гость, как человек небогатый и избегающий излишнего торгового риска, взял бы этот товар лишь при условии добавления еще некоторого количества мехов в совершенно бесплатном порядке. Одним словом, нужна маленькая «naddatscha» – или, выражаясь чистым немецким языком, «upgift».
Что же касалось «колупания», то оно происходило при покупке у новгородцев воска. Ганзейский купец, как правило, заявлял, что внешне предложенный ему товар выглядит вполне удовлетворительно, однако нужно еще проверить качество всего массива. Для этого гость вооружался ножом, а иногда и топориком, и принимался колупать («bekloppen») воск до тех пор, пока все нюансы качества русского товара не прояснялись для него во всей своей полноте. Нужно ли говорить, что все отколупнутые в ходе такого дознания куски шли в доход ганзейского гостя – разумеется, без всякой оплаты. Отметим, что общий объем «колупания», а также размеры «наддачи» были ограничены лишь голосом совести покупателя, который во время покупки имел обыкновение звучать особенно тихо, а также требованиями обычая – знаменитой «старины» – которая никогда юридически оформлена не была.
