Владимир Шигин - Дело «Памяти Азова»
— Бунтуете, братцы? — спросил Лайминг.
— Никак нет, мы только просим о винных деньгах, просим вас разобрать это дело, — ответили минеры.
Комендант сказал, что они незаконным образом заявляют свою просьбу, на что унтер–офицер Федоров возразил:
— Ну, жалобу, как ни пиши по уставчикам, все равно ты же и виноват будешь, и тебя же вздуют!
Не желая слушать объяснений, комендант приказал разойтись. Но на это последовал ответ:
— Не разойдемся.
— Разойдитесь, ребятушки, — повторил комендант.
— Не разойдемся, — ответили солдаты минной роты.
— Я вас заставлю разойтись! — грозно ответил генерал Лайминг.
— Не заставите! — послышались голоса из толпы.
— Ребятушки, со мною пехота, стрелять будем! — снова сказал комендант.
Минеры опять ответили отказом, а рядовой Соловьев, как удостоверяет подпоручик Шестаков, кроме того, прибавил:
— Мы не боимся пехоты. Плохой солдат, который боится смерти.
Убедившись, что из этой перебранки ничего не выйдет, Лайминг заявил, что он готов выслушать солдат, если кто– нибудь один изложит претензии. Для переговоров выступил ефрейтор Черноусов. Но не успел он изложить претензии, как со всех сторон посыпались жалобы «на тягость службы, на то, что больше правды не стало», и т. п. В обвинительном акте сказано, что «рота держала себя весьма непочтительно». Солдат Лытиков говорил коменданту, что служба подобна каторге — нет ни одной свободной минуты, и его не пускают гулять в Гельсингфорс. В ответ Лайминг сказал собравшимся, что он сам старый солдат, хорошо понимает их нужды и постарается кое–что сделать. Свою речь генерал пересыпал остротами и шутками. Минеры начали смеяться, и напряженность начала спадать. После этого комендант пожелал солдатам спокойной ночи и уехал. Солдаты разошлись по баракам. Инцидент этим, казалось, был исчерпан.
Утром 17 июля комендант крепости приказал минной роте поставить на подступах к Свеаборгу минные заграждения. Этот приказ был вызван распоряжением из Петербурга о профилактических мерах в связи с угрозой мятежа на Балтийском флоте, а также чтобы минеры не маялись бездельем в казармах, а занялись своим непосредственным делом. Приказ был тут же разъяснен агитаторами, как злобный и вредный, и написанный лишь для того, чтобы минерам не давать отдыха, а заставлять работать и работать на проклятый царизм. Заниматься постановкой мин, которая была и сложна, и достаточно, опасна солдаты не слишком желали. Куда приятнее валяться на койках в казарме и слушать на митингах заезжих революционеров. На вопрос о том, что офицеры могут их наказать, агитаторы тут же доходчиво объяснили, что в свете недавних свобод октября 1905 года никто ни за что их не накажет. Да и вообще давно пора показать золотопогонникам, что у них, солдат, тоже есть человеческое достоинство, атои винных денег не дают, и заграждения ставить заставляют! Короче, под влиянием находившихся в казарме революционеров минеры отказались выполнить приказание, заявив, что не будут ничего исполнять, пока не будут удовлетворены их винные требования.
Это было уже открытое неповиновение. Взяв с собой две роты пехоты, комендант крепости немедленно прибыл на Лагерный остров и обезоружил минеров. Агитаторы предусмотрительно покинули казармы, поэтому никакого сопротивления оказано не было. Всех унтер–офицеров и ефрейторов он тут же разжаловал в рядовые, а 90 человек арестовал. Обезоруженную роту отправили под конвоем на остров Сигнальный и сдали под надзор пехотного батальона. Тем временем революционеры даром времени не теряли и поспешили в казармы других частей гарнизона со страшной вестью об аресте «восставших минеров». Теперь уже, выступая перед солдатами, социал–демократы кричали:
— Надо брать в руки винтовки и выручать наших товарищей! Неужели вы бросите их в беде!
Положение усугублялось тем, что самыми активными агитаторами выступили офицеры — эсер штабс–капитан Цион и социал–демократы подпоручики Емельянов и Коханский. Это производило на солдат особое впечатление.
Тридцатидвухлетний артиллерийский штабс–капитан Самуил Аронович (Сергей Анатольевич) Цион (из выкрестов) был достаточно заметной фигурой в партии эсеров. Он давно порывался бросить службу, но ЦК ему этого делать не разрешил, так как партии эсеров нужны были свои военные кадры, которых было не так–то густо. В Свеаборге Цион пользовался определенным авторитетом, причем гораздо большим, чем двое молоденьких подпоручиков социал–демократов. Да и поддержка в Гельсингфорсе у него была гораздо солиднее. Из–за неблагонадежности Цион уже был отстранен от должности и переведен в крепость Осовец, но упорно не ехал к месту службы и околачивался в Гелисингфорсе.
Аркадий Емельянов (партийная кличка «Филипп») в июле 1905 года окончил в Петербурге Михайловское артиллерийское училище, произведен в подпоручики и назначен на службу в Свеаборгскую крепость в 7–ю роту крепостной артиллерии. По прибытии в Свеаборг он был обработан местными революционерами и вскоре стал одним из видных работников Финляндской военной организации РСДРП. Евгений Коханский также окончил Михайловское артиллерийское училище, был назначен на службу в 10–ю роту Свеаборгской крепостной артиллерии. Вместе с Емельяновым он принимал активное участие в подготовке мятежа, а когда он начался, руководил им до самого конца.
Тогда же по инициативе революционеров был создан и некий революционный комитет из «наиболее сознательных» солдат.
Историк партии эсеров М. И. Леонов пишет: «В Свеаборге до лета 1906 г. успехи эсеров были не… значительны. Много влиятельнее здесь были социал–демократы. Однако незадолго до восстания один из самых авторитетных руководителей их военной организации штабс–капитан Свеаборгской крепостной артиллерии С. А. Цион рассорился с партийными функционерами, ушел к эсерам, а вместе с ним — и преданные ему революционно–настроенные артиллеристы и члены экипажей.
Действия Циона давно вызывали беспокойство начальства. Его даже собирались исключить из службы, после того, как он устроил и был распорядителем вечера с танцами в зале политехнического института Гельсингфорса, где входящих встречали прокламациями и призывали жертвовать „в пользу Красной гвардии и революционного комитета“. После восстания в Свеаборге в докладной записке по Генеральному штабу за № 195 от 10 сентября 1905 г. он именовался „беглым изменником и вождем бунтовщиков“, который имел при себе план крепости Свеаборг, секретные морские карты с указанием прилегающих к Свеаборгу шхер и мобилизационного плана войск, расположенных в Финляндии».
Историк Кардашев характеризовал штабс–капитана Циона с учетом отношения социал–демократов к эсерам: «В Свеаборге эсерам активно помогал штабс–капитан С. Цион, который до весны 1906 года входил в Финляндскую военную организацию РСДРП, а затем переметнулся к эсерам. Это был мелкобуржуазный интеллигент с анархическим уклоном, не привыкший к строгой партийной дисциплине. Используя старые связи с солдатами гарнизона, он начал вести среди них пропаганду за немедленное восстание». Именно потому, что Цион не был социал–демократом, а презренным эсером, он так и не вошел в анналы истории, как герой восстания, в отличие от социалистов Коханского и Емельянова.
… Революционеры приближали час бунта, но условия его вызрели объективно. В конце 20–х чисел июня, значительно укрепив свои ряды, эсеры предложили социал–демократам создать объединенную беспартийную военную организацию в Финляндии, но получили отказ. Для согласования действий была создана Информационная комиссия. 16 июля в Гельсингфорсе состоялось совещание эсеров («Дмитрий» из Кронштадта, С. А. Цион), Красной гвардии (капитан Кук), социал–демократов — для выработки общего плана восстания. Социал–демократы своего варианта не представили, но заявили о намерении готовиться к восстанию, оговариваясь, что «испросят разрешение у своего ЦК». Пришли к заключению, что выступление начнется в Кронштадте, а Свеаборг его поддержит. Кроме того, поскольку представителей от экипажей военных кораблей не оказалось (их вывели с Гельсингфорского рейда), свеаборгцы обещали с ними связаться. Был придуман чрезвычайно сложный план оповещения о порядке выступления. Через четыре–пять дней из Гельсингфорса должны были дать условную телеграмму, обозначавшую готовность флота к восстанию; затем революционеры Кронштадта, в свою очередь, должны были оповестить телеграммой о своей готовности. И лишь после этого флот начинал выступление, известив об этом Кронштадт, Свеаборг, все остальные гарнизоны побережья Финского залива, второй условной телеграммой.
Вся эта история с телеграммами повторялась в источниках и литературе бесчисленное количество раз. Но при этом нет ни одного конкретного указания (по крайней мере, мы такого не встретили), кто и как должен был оповестить революционные комитеты кораблей, рассредоточенных на нескольких рейдах. И как предполагалось поднять одновременно весь Балтийский флот? Ничего подобного ни в 1905, ни в 1906–1907 годах не было. Но те, кто готовил восстание, кто вспоминал и кто писал о нем, не выражали сомнения в реальности такого невиданного действа.
