Елена Никулина - Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века
Вслед за Львом Толстым (в набросках к ненаписанному роману о послепетровской эпохе) мы можем отнести Андрея Ивановича к определенному типу личности и поведения: «Преданность слепая. Сангвиник. Вдали от интриг. Счастливо кончил. Выведывать мастер. Грубая внешность, ловкость».[90] Выходец из бедной дворянской семьи не мыслил себе иного мироустройства, помимо самодержавного, и был готов выполнить любой приказ своего императора с полным душевным спокойствием и даже своеобразным юмором – в письме своему начальнику по Тайной канцелярии Толстому он шутил: «Кнутом плутов посекаем да на волю отпускаем».
В те дни он был одним из ближайших к Екатерине гвардейцев. 27 января на основании указа из Кабинета Екатерины о немедленном выделении гвардии 20 тысяч рублей они были выданы из «комиссарства соляного правления» на руки майору Ушакову.[91] Оттуда же последовали и другие выплаты «на некоторые нужные и тайные дачи»: майор гвардии и управляющий Тайной канцелярией Ушаков получил больше всех – 3 тысячи рублей; генерал Бутурлин – 1 500 рублей; согласно другому указу, майорам С. А. Салтыкову и И. И. Дмитриеву-Мамонову выдали по тысяче рублей.[92]
Отличившийся при «избрании» императрицы Андрей Иванович стал сенатором, кавалером новоучрежденного ордена Александра Невского, а в феврале 1727 года – генерал-лейтенантом. Но его карьера едва не оборвалась из-за того же Меншикова: сначала Ушаков лишился места в упраздненной Тайной канцелярии, затем был выведен из Сената, а в апреле 1727 года попал под следствие по делу Толстого– Девиера. Чин у него не отняли, но заслуженных в 1718 году 200 дворов он лишился и был отправлен, как уже говорилось, из столицы в полевые полки – сначала в Ревель, а потом в Ярославль.
Опала самого Меншикова ничего не изменила. Верховные правители в точности повторяли его тактику в отношении возможных конкурентов, и никто из сосланных Меншиковым не был возвращен, в том числе участники «заговора» Толстого-Девиера Бутурлин, Ушаков и др. Ушаков из провинции следил за событиями в столице, где имел верных друзей-информаторов. «В домех вашего превосходительства здешних милостью Христовою состоит все благополучно, – сообщал ему новости 27 февраля 1728 года бывший дьяк Тайной канцелярии Иван Топильский. – С приморского двора сюда перевезено дров 33 сажен ‹…›. С здешней стороны доношу: милостию господнею состоит всемерно изрядно, и всякие припасы дешевы. Господа генералитет здесь имеют асамблеи, и когда бывают у иноземцов, то настоящая асамблея, а ежели у россиян, то нарочитай бал. 23 дня сего месяца была асамблея или бал у господина Корчмина со иллюминациею богатою и с немалым трактованием; что венгерское, сказывают, имелося при том. А последние, кои танцовали, в 5 часу пополудни разъехались».[93] И всё же служить бы Андрею Ивановичу до смерти на задворках империи, если бы не скоропостижная смерть юного Петра II и «затейка» Верховного тайного совета по ограничению власти приглашенной на трон Анны Иоанновны.
Девятнадцатого января 1730 года Верховный тайный совет составил перечень «кондиций», в числе прочего предусматривавших «у шляхетства и имения и чести без суда не отымать», что давало хоть какую-то гарантию от внезапных арестов, секретного следствия и ссылки с конфискацией имущества. Огласив «кондиции», «верховники» предложили российскому шляхетству представить проекты будущего государственного устройства. В ту короткую пору (шесть недель) аннинской «оттепели» появилось несколько подобных проектов; один из них, направленный против монополии на власть Верховного тайного совета (так называемый «проект 364-х», по числу поставивших свое имя под ним), подписал и генерал-лейтенант Ушаков.
Однако едва ли Андрея Ивановича интересовали определенные в нем процедуры образования выборных органов власти. Отправленная «под начал» во Введенский Тихвинский монастырь дочь генерала Г. Д. Юсупова Прасковья источником своих бед считала те самые события зимы 1730 года, в которых участвовал ее отец. «Батюшка де мой з другими, а с кем не выговорила, – передавала речи Прасковьи Юсуповой ее служанка, – не хотел было видеть, чтоб государыня на престоле была самодержавная. А генерал де Ушаков – переметчик, сводня; он з другими захотел на престол ей, государыне, быть самодержавною. А батюшка де мой как о том услышал, то де занемог и в землю от того сошел».[94]
Двадцать пятого февраля 1730 года Ушаков вместе с другими представителями генералитета и шляхетства подал Анне челобитную с просьбой «всемилостивейше принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели», после чего императрица «всемилостивейше изволила изодрать» неуместные «кондиции» и принялась царствовать самодержавно.
Андрей Иванович не прогадал – при раздаче наград он, как один из главных участников тех событий, получил 500 дворов из конфискованных владений князей Долгоруковых; стал генерал-аншефом, генерал-адъютантом, сенатором и подполковником гвардии. Его талант оказался востребован: в 1731 году Тайная канцелярия была возрождена и вчерашний опальный гвардеец ее возглавил. По повелению императрицы сенаторы 31 марта 1731 года уведомили Ушакова о том, что распорядились «имеющиеся в Сенате важные дела и по тем делам колодников отослать к вам, господину генералу и кавалеру, и впредь из коллегий и канцелярий губерней и провинцей являющихся в таких же делах колодников, которые надлежат по вышепомянутому состоявшемуся апреля 10 числа указу отсылать к вам, господину генералу и кавалеру, ‹…› и именовать оную Канцелярию тайных розыскных дел».
Жизнь ненадолго вернулась в Преображенское. Однако уже в начале 1732 года императрица и двор перебрались в Петербург; туда же переселилась и служба Ушакова – сначала в качестве «походной Тайной канцелярии секретных дел», а затем, в августе того же года, уже на постоянной основе, оставив в Москве свой филиал – контору под «дирекцией» московского главнокомандующего генерал-адъютанта графа Семена Андреевича Салтыкова. Андрей Иванович со своими служащими и бумагами расположился в «покоях» петербургской Петропавловской крепости, «где имелась наперед Тайная канцелярия», и началась привычная работа. Одновременно Ушаков оставался генералом по штатам Военной коллегии и сенатором, и в докладах Сената императрице его подпись стояла первой.
Неопубликованная переписка Ушакова со знаменитым обер-камергером, курляндским герцогом Эрнстом Иоганном Бироном, свидетельствует о том, что общались они почти на равных. В отличие от других корреспондентов аннинского фаворита Ушаков сам имел доступ к императрице и у Бирона ничего не просил; их письма – короткие и деловые, без комплиментов и уверений во взаимной преданности.
Остававшийся «на хозяйстве» в столице во время отъезда двора Андрей Иванович прежде всего докладывал Бирону для передачи императрице в Петергоф о делах своего ведомства – например, о поступившем доносе на откупщиков или точном времени казни Артемия Волынского: «Известная экзекуция имеет быть учинена сего июля 27 дня пополуночи в восьмом часу». Не имея возможности выехать в царскую резиденцию лично, он присылал секретаря Хрущова для личного доклада Анне Иоанновне по интересующему ее делу придворной «мадамы» Яганны Петровой. Кроме того, Ушаков сообщал о других новостях: выборе сукна для гвардейских полков, погребении столичного коменданта Ефимова в Петропавловской крепости или смерти любимой собачки Анны «Цытринушки», последовавшей в 10 часов утра 18 июня 1740 года.
Бирон передавал ответы императрицы: донос является «бреднями посадских мужиков» и не имеет «никакой важности», а вопрос с сукном лучше отложить – государыня не в духе: «Не великая нужда, чтоб меня в деревне тем утруждать». Одновременно через Бирона поступали другие высочайшие распоряжения Ушакову для передачи принцессам Анне и Елизавете или другим лицам. В некоторых случаях Андрей Иванович проявлял настойчивость – предлагал, к примеру, все-таки решить вопрос о закупке сукна в пользу английского, а не прусского товара, в чем сумел убедить своего корреспондента.[95]
Исполнительному «генералу и кавалеру» приходилось выполнять и другие поручения, не имевшие прямого отношения к сыску. Однажды летом 1735 года Анна потребовала у Ушакова узнать, «где и отчего идет дым», замеченный ею из окна дворца. Тот выяснил, что на Выборгской стороне в 12 верстах от столицы «горят мхи», потому что несознательные грибники «раскладывают для варения оных грибов в ночь огни», и послал туда солдат для тушения пожара. Затем императрица распорядилась доставить ей ведомость, в которой было учтено количество судов, прошедших Ладожским каналом с начала навигации; потом – срочно отправить на военную службу уже отпущенных было в отставку с «абшидами» дворцовых служителей – лакеев, мундшенков, гайдуков…[96]
