Тур Хейердал - Путешествие на Кон-Тики
- После такого дьявольского начала конец должен быть хорошим, заметил Герман. -Вот только бы поскорее закончилась буксировка... пока плот еще цел.
Всю ночь мы медленно шли за буксиром, и всего было только один или два небольших толчка. Яхты уже давно простились с нами, и последний маяк исчез за кормой. Только вдали промелькнули огни каких-то судов. Всю ночь мы несли вахту, не спуская глаз с троса, и хотя по очереди, но все же хорошо всхрапнули... Когда забрезжило раннее утро, побережье Перу было скрыто от нас густым туманом, а впереди в западном направлении над нами простиралось ярко-голубое небо. Набегавшие небольшие волны курчавили гладкую поверхность моря, а одежда, бревна и все вещи были влажными. Становилось прохладно. Окружавшие нас массы зеленой воды оказались неожиданно холодными, хотя мы находились на 12° южной широты. Здесь проходило холодное течение Гумбольдта, которое начиналось у берегов Антарктики, шло на север вдоль побережья Перу и южнее экватора поворачивало на запад. Именно здесь Писарро, Сарате и другие испанцы впервые встретили большие парусные плоты инков, которые выходили на 50-60 морских миль в море на ловлю тунца и золотой макрели в самом течении Гумбольдта. Днем здесь дули ветры с суши, а по вечерам ветер менял направление и дул к берегу, помогая тем, кто хотел вернуться домой.
Буксир лег в дрейф, предварительно убедившись, что плот находится от него на должном расстоянии; мы спустили на воду маленькую резиновую лодку. Она заплясала на волнах, как футбольный мяч, и понесла Эрика, Бенгта и меня к "Гуардиан Рио". Вскоре мы уже поднимались по веревочной лестнице на его палубу. Бенгт опять превратился в переводчика, и с его помощью капитан точно отметил наши координаты. Мы находились на расстоянии 50 морских миль к северо-западу от Кальяо, и нам посоветовали в течение нескольких ночей зажигать фонари, чтобы нас не затопило какое-нибудь каботажное судно. Дальше уже не будет никаких судов - в этой части Тихого океана не было регулярных судоходных линий.
Мы торжественно простились со всем экипажем буксира. Много недоуменных взглядов провожало нас, пока мы спустились в резиновую лодку и заныряли обратно к "Кон-Тики". Тридцать пять человек экипажа на буксире "Гуардиан Рио" стояли у борта и махали нам, пока мы не скрылись. А шесть человек на плоту сидели на ящиках и пристально следили за удалявшимся буксиром. И лишь когда черная полоска дыма полностью растворилась и исчезла за горизонтом, мы покачали головами и посмотрели друг на друга,
- До свидания, до свидания! - сказал Турстейн - Пора, ребята! Запускайте мотор.
Мы рассмеялись и подняли вверх палец, чтобы узнать, откуда дует ветер. Легкий ветерок изменился; раньше он дул с юга, а теперь его направление было с юго-востока. Мы подняли бамбуковую рею с большим четырехугольным парусом. Он сразу же бессильно поник, лицо Кон-Тики покрылось морщинами и выразило явное недовольство.
- Старик недоволен, - заметил Эрик. - Ветры были покрепче в дни его юности.
- Похоже на то, что мы не трогаемся с места, - возразил Герман и бросил за борт у носовой части бальзовую щепку.
Раз... два... три... тридцать девять... сорок... сорок один. Щепка все еще была около плота, она не проплыла и половины пути от носа до кормы.
- Она составит нам компанию в переходе через океан, - оптимистически решил Турстейн.
- Надеюсь, что вечерний бриз не понесет нас обратно, - заметил Бенгт. - Вряд ли церемония встречи в Кальяо будет такой же торжественной, как проводы.
Щепочка поравнялась наконец с кормой плота. Мы прокричали "ура" и принялись убирать и привязывать все, что было в беспорядке навалено на палубу в последнюю минуту.
Бенгт разжег в пустом ящике примус, и вскоре мы лакомились горячим шоколадом с кексом и свежими кокосовыми орехами. Бананы не были еще достаточно спелыми.
- Лишений терпеть мы не будем, - посмеиваясь; сказал Эрик, разгуливая по плоту. На нем были широкие штаны из овечьей шкуры, большая индейская шляпа, и на плече сидел попугай. - Что мне не нравится, - продолжал он, - так это все малоизвестные течения, которые могут выбросить нас на прибрежные скалы, если мы и дальше будем так полеживать на одном месте.
Мы принялись обсуждать возможность идти на веслах и решили, что следует все же подождать попутного ветра.
И ветер наконец подул. Он дул с юго-востока спокойно, но все набирая и набирая силу. Он надул парус, который выгнулся, как вздымающаяся грудь, голова Кон-Тики выразила воинственный задор. "Кон-Тики" двинулся. Мы закричали: "Вперед, на запад, на запад!", натянули шкоты* и закрепили рею. Затем спустили в воду кормовое весло и начали вахты. С носовой части плота мы бросали в воду клочки бумаги, щепочки и с часами в руках ждали их появления у кормы.
*Шкот - снасть, управляющая парусом.
Раз... два... три... восемнадцать... девятнадцать- есть!
Бумажки и щепки проплывали мимо кормового весла и вскоре, подобно жемчужному ожерелью, качались на волнах далеко за кормой. Метр за метром мы двигались вперед. Нельзя было сказать, что "Кон-Тики" бороздил море с такой же легкостью, как остроносая гоночная шлюпка. Тупорылый и широкий, тяжелый и массивный, он степенно шлепал вперед по волнам. Он не торопился, но, придя в движение, продолжал продвигаться с непоколебимой энергией.
Рулевое устройство сразу же причинило нам много забот. Наш плот был построен так. как его описывали испанцы, но никто не мог дать нам совета и практических указаний о вождении индейского плота. Эксперты на берегу тщательно обсуждали эту проблему, но безрезультатно. Они знали столько же, сколько и мы. Когда юго-восточный ветер посвежел, возникла необходимость держать плот по такому курсу, чтобы парус надувался с кормы. Если плот слишком резко поворачивался бортом к ветру, то парус немедленно выворачивался и со страшной силой бил по грузу, людям и бамбуковой хижине; плот же тогда- шел дальше вперед кормой. Для нас начиналась адская работа. Трое боролись с парусом, а трое старались изо всех сил повернуть длинным кормовым веслом плот носом вперед, чтобы ветер дул в корму. Как только нам это удавалось, рулевому приходилось не зевать, чтобы вся история не началась сначала.
Шестиметровое кормовое весло свободно ходило в уключине па огромном чурбане на корме. Таким же кормовым веслом пользовались наши темнокожие друзья, когда они сплавляли в Эквадоре бревна по реке. Длинный шест из мангрового дерева был твердым. как сталь, и таким тяжелым, что, упав за борт. сразу бы затонул. На конце шеста была закреплена широкая лопасть из сосновой доски. Нам приходилось напрягать все силы, чтобы удержать весло, когда на него обрушивались волны. Пальцы сводила судорога от усилия, которое приходилось делать, чтобы удержать весло в вертикальном положении. Наконец мы догадались привязать к шесту кормового весла поперечную планку; получилось нечто вроде рычага, при помощи которого мы могли удерживать весло в нужном положении. А ветер тем временем все крепчал и крепчал.
Во второй половине дня пассат дул уже в полную силу. Он взбороздил океан бурными волнами, которые набрасывались на нас с кормы. И только тут мы впервые поняли, что имеем дело с самим океаном, дело очень серьезное, а с берегом никакой связи нет. Все зависело сейчас от бальзового плота и его мореходных качеств в открытом океане. Мы знали, что для нас больше нет берегового ветра, нет и возможности вернуться обратно. Мы попали в полосу пассатов, которые будут с каждым днем уносить нас все дальше и дальше, Оставалось одно: идти вперед полным ходом в море; если даже мы и попробовали бы повернуть назад, то нас потянет все-таки обратно в море. Курс у нас был только один - тот самый курс, на который мы легли, когда ветер дул с кормы, а нос смотрел на запад. Но ведь и цель нашего плавания - следовать все время за солнцем, что, как я думал, некогда сделали Кон-Тики и древние поклонники солнца, когда их сбросили из Перу в море.
С облегчением и торжеством смотрели мы, как плот преодолевал первые наступавшие на него грозные волны. Тут же выяснилось, - что рулевой не мог сдерживать кормовое весло: ведь ревущие волны обрушивались на него и вырывали его из уключины или сбивали в сторону. Рулевой летал вместе с ним, как беспомощный акробат. Даже двое не могли удержать весла, когда волны обрушивались на корму. У нас не было другого выхода, как закрепить весло с двух сторон оттяжками. Одновременно мы привязали его канатами в уключине. Тем самым мы ограничили свободу действий весла и могли уже не бояться самых больших волн, только бы, конечно, самим удержаться на палубе.
Ложбины между волнами становились все глубже и глубже, и было совершенно ясно, что мы попали в самую быструю часть течения Гумбольдта. Несомненно, что причиной волнения был не ветер. Нам давало о себе знать морское течение. Вода была зеленой и холодной, зубчатые цепи перуанских гор скрылись за кормой в густых облаках. Наше первое единоборство с силами природы началось, когда подкрались сумерки. Мы все еще не доверяли морю и не знали, будет ли оно другом или врагом, когда мы окажемся с ним с глазу на глаз. Тьма окончательно поглотила нас, и мы услыхали грозный рев моря. Нас оглушил свистящий вой идущей на нас волны, и мы увидели быстро надвигающийся высокий пенистый вал высотой с нашу хижину. Мы судорожно вцепились в весло и беспомощно стали ждать, когда водяная глыба обрушится на нас и на плот. Но каждый раз нас ожидал сюрприз, и мы облегченно вздыхали. "Кон-Тики" слегка приподнимал свой нос и спокойно, тихо вползал на гребень волны, а вода скатывалась вдоль его бортов. Затем мы опускались во впадину между волнами и ожидали следующего вала. Самые большие волны, шли, как правило, одна за другой, по две или три сразу, между ними катилось несколько небольших волн. И лишь только тогда, когда две большие волны набегали сразу одна за другой, последняя обрушивалась на плот, а первая еще держала в воздухе его корму. Поэтому было совершенно необходимо обмотать бечеву вокруг туловища рулевого и закрепить ее прочно за плот. Ведь поручней на плоту не было. Рулевой должен был следить за тем, чтобы ветер дул с кормы, а нос смотрел прямо в море. Мы укрепили на ящике на корме старый компас со спасательной лодки, и Эрик проверял правильность курса, определял местонахождение и скорость хода плота. Мы не знали, где находимся: небо было покрыто облаками, а горизонт - сплошным хаосом волн. Вахту у кормового весла несли двое, и им приходилось напрягать все силы в борьбе с прыгающим рулем; остальные члены экипажа пытались тем временем хоть немного уснуть в открытой хижине. Когда на плот надвигалась гигантская волна, вахтенные оставляли весло, надеясь на канатные оттяжки, а сами бросались к торчавшему из крыши хижины бамбуковому шесту и крепко хватались за него. Массы воды обрушивались на корму и исчезали между бревнами. Тогда вахтенные спешили обратно к веслу, чтобы схватить его, прежде чем вывернется парус и повернется плот. Часто волны били в бок плота и заливали хижину. Когда же волны шли с кормы, то они мгновенно исчезали между бревнами и редко достигали стен хижины. Преимущества плота были очевидны. Через круглые бревна кормы вода уходила, как через решето, и чем больше было дыр, тем было лучше.
