Борис Илизаров - Почетный академик Сталин и академик Марр
Яфетическая группа была объявлена пережитком одной из древних стадий развития языка в целом. Семитская и индоевропейская группы — высшие стадии. В результате у него сложилась такая модель:
1. Языки системы первичного периода (китайский и примыкающие к нему по строю), у которых обнаружено «наличие окаменелостей в письменной речи».
2. Языки системы вторичного периода (угро-финские, турецкие, монгольские).
3. Языки системы третичного периода («пережившие яфетические языки», хамитские — ближневосточные и дальнеафриканские).
4. Языки системы четвертичного периода (семитические, «прометеидские» (индоевропейские)[77].
По этой схеме выходило, что живые языки более ранних этапов являются менее совершенными, «пережиточными» формами единого глоттогонического процесса, по аналогии с пережитками ранних стадий единого производственного процесса общественно-экономических формаций (рабовладение при господстве капиталистического способа производства и т. д.). А в качестве переходной формы от яфетической группы к индоевропейской Марр называл русский и славянские языки. Он отчетливо видел, как их прямые предки — древние сарматы и скифы «вместе с иберами и ионянами — яфетидами выступают скульптурно в славянах»[78].
Позже Марр дополнил схему еще одним древнейшим этапом. Опираясь на марксистское воззрение о роли руки, труда и частной собственности в развитии цивилизации, он заявил, что на самом раннем этапе господствовала ручная, кинетическая речь, в которой участвовала и мимика, теснейшим образом связанная со способом «ручного» трудового процесса. С развитием кинетической речи, утверждал Марр, синхронно начался процесс вычленения сознания человека из природной среды и его дифференциация. (Отсюда фраза Марра из письма Сталину о «первобытном обществе, не различавшем ещё утра и вечера, иначе как по производству, связанному с тем или иным отрезком времени без представления еще об его длительности».) Лишь на более поздних этапах кинетическая речь сначала сосуществует, а затем вытесняется линейной звуковой речью и т. д.
Несмотря на насмешки, которыми Марр был удостоен и при жизни и особенно в период разгрома марризма в 50-х годах ХХ века, в этих воззрениях ни тогда, ни сейчас он был не одинок. По отдельным аспектам близких взглядов придерживались крупнейшие этнологи-эволюционисты: Л.Г. Морган, Э.Б. Тайлор, Л. Леви-Брюль, физиолог и лингвист В. Вундт, в особенности знаменитый немецкий философ Э. Кассирер, а в более позднее время не менее знаменитые — структуралист К. Леви-Строс, философ Мероло-Понти, лингвист академик Вяч. Вс. Иванов и другие. А лет за двести до них Дж. Вико писал в своем «Основании новейшей науки об общей природы наций», что первым языком был «немой язык посредством знаков или тел, имевших естественную связь с идеями, которые они должны были обозначать»[79]. Марр не раз ссылался на Вико как на своего предшественника. Дж. Вико был одним из тех авторов, на которых опирались и К. Маркс, и Ф. Энгельс, и П. Лафарг, и другие корифеи материалистического понимания истории. Обратим внимание на то, что у всех указанных авторов речь идет о языке, но не фонетическом (звуковом, членораздельном), а о языке, передающим смыслы жестами, позой и недифференцированными звуками. И в наш век математических компьютерных языков и информационных технологий расширительное толкование понятия «язык» не кажется странным. В 50-х годах этот пункт теории Марра станет одним из самых любимых для насмешек «корифея науки» (Сталина) и его вольных и невольных последователей.
Пик официальной популярности Марра совпал с выходом в 1930 году перевода с французского языка классической книги Л. Леви-Брюля «Сверхъестественное в первобытном мышлении», которая также оказалась созвучной некоторым уже сформулированным воззрениям Марра[80]. Пусть и более осторожно, чем Марр, но и Леви-Брюль высказался в пользу первичности кинетической речи, а главное, вслед за Э. Тайлором развивал идеи о единстве эволюционного процесса и о роли «сверхъестественного» и «магического» способа мышления в формировании человеческого разума и цивилизации[81]. Марр восторженно приветствовал книгу Леви-Брюля. «Громаден и в то же время актуален для нас труд, — писал он, — одного из скромнейший и при этом наиболее революционно мыслящих для своей общественной среды научных работников современной Франции — Леви-Брюля. В предлежащей работе в целом изменчивость мышления обнажена с ослепительной яркостью». Далеко не бесспорная идея поэтапного (формационного) развития человеческого мышления уже давно была центральной в концепции Марра. С 1930 по 1934 год «труд-магический» этап в становлении мышления и языка человечества стал любимым пунктом в построениях Марра и очередным пунктом будущих развенчаний.
Марр попытался научно обосновать неразрывную связь в происхождении языка и мышления. Опираясь на воззрения Тайлора и исходя из концепции палеоантропологического полицентризма, он заявил, что на древнейших этапах все языки возникали по единым законам мышления вне зависимости от географии и исторических условий. И это заявление не лишено логики. Если человечество как вид появляется одновременно в разных частях ойкумены, то и зачатки языка и мышления (эти основополагающие признаки человеческого рода) действительно должны возникать одновременно и по одним законам. (Если же это не так, то теория полицентризма не верна, но и в этом случае язык-мышление, скорее всего, зарождается синхронно пусть только у одного из видов и у одной группы приматов и в одном месте. В наше время господствует последняя версия, в большей степени соответствующая концепции Марра.) Далее же Марр утверждал, что все языки возникали независимо друг от друга и из тех самых четырех элементов, которые якобы и обеспечили их разнообразие и всеединство. Затем, пройдя определенные этапы «схождения» и «расхождения» (скрещивания и расщепления), человечество пришло к современному состоянию с его языковыми семьями. В будущем неизбежен процесс слияния всех языков в единый общечеловеческий язык. В одной из итоговых работ, в так называемом «Бакинском курсе», Марр писал: «Языки всего мира представляют продукты единого глоттогонического процесса, в зависимости от времени возникновения принадлежат к той или иной системе, сменявшей одна другую… Вначале многоязычные источники оформления и обогащения языка, залог его развития в самом ходе и развитии жизни и ее творческих сил, в развитии хозяйства, общественного строя и мировоззрения. И так человечество от кустарных, разобщенных форм общественности и хозяйства идет к одному общемировому хозяйству и одной общей мировой общественности в линии творческих усилий трудовых масс, так и язык от первичного многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку»[82].
До конца своих дней Марр постоянно менял и что-то дополнял в своих построениях, что также вызывало недоумение и раздражение коллег-оппонентов. Любопытное высказывание Марра по этому поводу вспомнил после его смерти академик И.И. Мещанинов: «Один ученый саркастически заметил, что в его представлении не укладывается образ ученого, который на протяжении двух лет меняет свои позиции… Николай Яковлевич ответил, что он не представляет себе такого ученого, который тридцать лет твердит одно и то же»[83]. Здесь тот самый случай, когда, как указывал тов. Сталин, «обе точки зрения правильны».
Языковед и революция
Конечно же, до революции Марр ни слова не говорил о том, что он идейный последователь К. Маркса и Ф. Энгельса и приверженец исторического материализма. Он также не был замечен ни в административных, ни тем более в политических амбициях. Но в октябре 1917 года неожиданно для многих стал членом Петроградского Совета, который возглавлял Л.Д. Троцкий. Там он должен был встречаться со многими видными большевиками и с некоторыми из них сойтись ближе. Первые послереволюционные годы наиболее темные в биографии Марра. Я предполагаю, что Марр одним из первых академиков пошел на сближение с большевистской властью не только по собственной инициативе. К этому его могли подталкивать и тогдашние руководители Академии наук, замеченные в сотрудничестве с Временным правительством (академик С.Ф. Ольденбург и др.), для того чтобы иметь возможность на личном уровне хоть как-то взаимодействовать с новой, враждебной властью. Впрочем, семья Ольденбургов находилась в дружеских отношениях с семьей Ульяновых еще с дореволюционных времен, и потому Ольденбург продолжал фактически возглавлять академию первое послереволюционное десятилетие. Но подавляющее число академиков не приняло советскую власть. Поэтому готовность Марра к сотрудничеству пришлась для многих как нельзя кстати.
