Томас Кендрик - Друиды
Записки о Галльской войне VI, 16
«Все галлы чрезвычайно набожны. Поэтому люди, пораженные тяжкими болезнями, а также проводящие жизнь в войне и в других опасностях, приносят или дают обет принести человеческие жертвы; этим у них заведуют друиды. Именно галлы думают, что бессметрных богов можно умилостивить не иначе как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни. У них заведены даже общественные жертвоприношения этого рода. Некоторые племена употребляют для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, члены которых они наполняют живыми людьми; они поджигают их снизу, и люди сгорают в пламени. Но, по их мнению, еще угоднее бессмертным богам принесение в жертву попавшихся в воровстве, грабеже или другом тяжком преступлении; а когда таких людей не хватает, тогда они прибегают к принесению в жертву даже невиновных».
Записки о Галльской войне VI, 18, 1
«Галлы все считают себя потомками [отца] Дита и говорят, что таково учение друидов».
Записки о Галльской войне VI, 21, 1
«Нравы германцев во многом отличаются от галльских нравов: у них нет друидов для заведования богослужением, и они мало придают значения жертвоприношениям»[89].
Основной интерес этого описания состоит в том, что Цезарь особенно подчеркивает политические и судебные функции друидов. Хотя друиды проводили жертвоприношения и обучали философии, их роль намного превышала роль жрецов; например, на ежегодное собрание близ Шартра люди приходили издалека не для того, чтобы отдать дань почтения богам или принести жертву, но чтобы представить на законный суд друидов свои споры. Друиды разрешали не только мелкие недоразумения. В число их функций входило расследование обвинений в преступлении и определение наказаний. Поэтому к ним относились со священным ужасом, неразрывно связанным с фигурой судьи. Сверх того, на их суд выносились вопросы общенационального значения, такие как межплеменные распри. Все это вкупе с тем фактом, что они проводили всеобщие собрания и признавали единоличное главенство верховного друида, облеченного высшей властью, показывает, что их система и их авторитет зиждились на общенациональной основе и были независимы от обычных межплеменных споров и разногласий. Если же к этому политическому преимуществу мы добавим необычайное влияние на общественное мнение, которое они держали в своих руках благодаря своему положению наставников молодежи, и, наконец, стоявшую за их постановлениями мощь религии, то вряд ли будет преувеличением сказать, что до столкновения с Римом друиды, по всей видимости, в весьма значительной степени контролировали гражданское управление Галлии.
В этой связи чрезвычайно уместным выглядит следующий отрывок о друидах, который мы должны привести. Он принадлежит перу Цицерона и представляет особенный интерес именно в свете вопроса о политическом престиже друидов, так как из него мы узнаем сведения о настоящем друиде.
Цицерон
О дивинации, I, XLI, 90
«Этим значением дивинации не пренебрегают даже в варварских странах. Так, в Галлии этим занимаются друиды, с одним из них я сам познакомился, с эдуем Дивитиаком, который был у тебя в гостях и позже очень тебя хвалил. Он претендовал на знание естественных наук — греки это называют физиологией — и, частью основываясь на агуриях, частью на толковании примет, предсказывал будущее»[90].
Цицерон написал трактат «О дивинации» примерно через восемь лет после того, как Цезарь закончил свои «Записки…». Это произведение составлено в форме диалога между автором и его братом, Квинтом Цицероном, служившим в Галлии под началом Цезаря и, как и Цезарь, дружившим с Дивитиаком, благородно мыслящим эдуем, столь часто появляющимся на страницах «Записок о Галльской войне»[91]. Поэтому Цицерон не мог бы осмелиться называть Дивитиака друидом без полной уверенности в этом факте, и у нас нет оснований сомневаться в том, что Дивитиак на самом деле был членом сословия друидов. Этот отрывок, в сочетании со свидетельством Цезаря, проливает свет на образ жизни галльского жречества в последние столетия перед рождением Христа и сразу же разрушает вполне естественную идею, что все его члены были замкнутыми в себе и таинственными старцами, сторонящимися обычного мира и удаляющимися от него в мрачную атмосферу эзотерических ритуалов и священных запретов. Ибо Дивитиак был человеком дела, признанным руководителем эдуев, политиком и дипломатом с прочной репутацией во всей Галлии; в Рим, в котором он стал гостем Квинта Цицерона и обсуждал проблемы гадания с его братом Туллием, его на самом деле привела важная дипломатическая миссия. Более того, в отличие от хрестоматийного образа друида, он сочувствовал римским идеалам и всеми силами поддерживал дело завоевателей в Галлии. В собственном рассказе Цезаря[92] описывается доверенный кельтский аристократ, прозорливый стратег и красноречивый оратор, который постоянно занимался разрешением сложнейших внутренних споров в Галлии; и когда к этой картине мы добавим свидетельство Цицерона о его религиозном призвании и его познаниях в друидических преданиях и способах гадания, то в лице Дивитиака мы увидим предшественника великих политиков исторической эпохи, облеченных священническим саном. В любом случае мы вынуждены расширить наши представления о функциях друидов, включив в их число практическое осуществление управления и вытекающую отсюда полную свободу передвижения и освобождение от жреческих обязанностей.
Однако с тех пор как в Галлию пришли римляне, политическое значение друидов быстро пошло на убыль. Их организация, как мы уже говорили, служила противовесом привычной племенной раздробленности, однако вскоре возникла ситуация, исключавшая возможность поддержания внутреннего единства друидического сословия. В 52 г. до н. э. произошло знаменитое восстание Верцингеторикса, и Цезарь целый год был вынужден вести долгую и ожесточенную борьбу против мятежников, меж тем как галлы, ведомые блестящим молодым арверном, предпринимали последние попытки сопротивляться римской власти. Недовольные племена по большей части проживали в Центральной Галлии между Сеной и Гаронной, так что в войну с римлянами включилась очень большая часть страны. Однако восставшим так и не удалось добиться одной необходимой предпосылки для общего успеха предприятия, которая состояла в том, чтобы поднять на вооруженную борьбу с завоевателями всю Галлию. Несмотря на неоднократные призывы к оружию, которые Верцингеторикс обращал к галлам, обширные слои населения не приняли участие в борьбе, а некоторые племена, испытавшие преимущества дружбы с римлянами, решительно объявили себя противниками восставших и вступили в войну на стороне Цезаря. Поэтому друидизм не смог сохранить свое единство; общие согласованные действия оказались невозможными.
Тем самым был нанесен непоправимый удар по престижу друидов. Очевидно, национальные боги не могли поддерживать одновременно обе стороны в этой войне, и разделение их жрецов по враждующим партиям означало крах друидизма как общественного установления. Верховный друид утратил всякий авторитет; общенациональное собрание больше не созывалось, и друидам оставалось лишь давать при случае советы исключительно локального значения. Их власть ушла в прошлое; и это разрушение единого друидизма без сомнения явилось поворотной точкой в истории их сословия. Восстание Верцингеторикса обернулось для друидов катастрофой, от которой общегалльское жречество уже никогда не смогло оправиться. Именно поэтому, когда мы обратимся к нашему следующему автору. Диодору Сицилийскому, который писал примерно в 8 г. до н. э., мы сразу же увидим, что их влияние резко упало и что к этому времени в глазах внешнего мира они представали уже лишь в образе провидцев.
Диодор Сицилийский
Историческая библиотека, V, 28, 5–6
«В обычае у них также начинать при случае словесные споры, а затем вызывать друг друга на единоборство, не придавая никакого значения смерти, потому как у них пользуется влиянием учение Пифагора, согласно которому души людей бессмертны, и некоторое время спустя они живут снова, поскольку душа их входит в другое тело. Поэтому при погребении покойников некоторые бросают в погребальный костер письма, написанные для своих умерших ближних, словно покойные будут читать их».
Историческая библиотека, V, 31, 2–5
«Есть среди них и поэты, слагатели песен, которых они называют „бардами“. Исполняя песни в сопровождении инструмента, схожего с лирой, одних они воспевают, других порицают. Есть также [у галлов] и некие весьма почитаемые мудрецы и теологи, которых называют друидами. Пользуются галлы и услугами прорицателей, которые у них в большой чести. [Прорицатели] эти вещают будущее по полету птиц или по внутренностям жертвенных животных, и весь народ им послушен. В частности, при исследовании особо важных вопросов, они придерживаются весьма странного и кажущегося невероятным обычая: окропив человека, его поражают в место над диафрагмой, и когда тот падает [смертельно] раненный, по его падению и содроганию тела, а также по истечению крови предсказывают будущее, полагаясь на опыт древних и многолетних наблюдений такого рода. Есть у них обычай не приносить никакой жертвы в отсутствие мудреца, поскольку полагают, что через тех, кто сведущ в божественной природе и как бы владеет божественной речью, и следует выражать благодарность богам, и через них же, как полагают, и следует просить о благах. Не только в мирное время, но и во время войны они пользуются особым доверием, как и певцы-поэты, причем не только среди друзей, но и среди врагов. Часто случалось, что, когда войска сходились друг с другом для сражения, обнажив мечи и занеся копья, они выходили на середину и смиряли [воинов], словно укрощая неких диких зверей. Так вот даже среди самых свирепых варваров гнев уступает мудрости, и Apec чтит Муз»[93].
