Натан Натанов - Путешествие в страну летописей
Благодаря храбрости и хитрости жены непутевый муж выручен…
А дождик все льет не торопясь, как сто и тысячу лет назад.
Андрей Кумоха тоже ведет запев про Владимира, князя стольнокиевского. Шахматов размышляет: в конце XIX столетия почти у Полярного круга неграмотный старик поет о Киеве да князе Владимире. Тысяча верст да почти тысяча лет!
А Кумоха продолжает:
— Дюка Степановича, богатейшего молодого боярина из Волынь-земли, князь Владимир тоже засадил в земляну тюрьму.
Посылает Микиту КазимироваОписывать Дюковых животов[11]Он писал три года,Он писал три возаИ поехал ко городу ко Киеву.Окольной дорожкой ехал три года,Времени стало десять лет.Приезжает ко князю Владимиру.— Князь Владимир стольнокиевский,Продай Киев-город со Черниговом,Купи бумаги со чернилами,Тогда ты поезжайДюковых животов описывать.
Кумоха слышал это от отца, отец — от дедов. «Сколько же поколений? — прикидывает студент. — Былина о Дюке Степановиче была сложена в первый раз где-нибудь в веке XIII — лет 700, то есть поколений 30 назад…»
Любопытно, что в былинах князю Владимиру достается: Ставер Годинович спасается из заточенья, Дюковы животы князю никак не переписать. А что вот такому Кумохе? Он и десять веков назад посмеивался над князем стольнокиевским. Неграмотного труднее поймать на слове. А если б писал, как Нестор, как другие?.. Что написано пером — не вырубишь топором… А того, кто писал, — не вырубить?..
Почему-то из головы не шло:
Продай Киев-город со Черниговом,Купи ты бумаги со чернилами…
За окном все хлещет и хлещет дождь. Изба вздрагивает от наскоков черного ветра. Шахматов лежит на полатях в безмолвной горнице. В каких-то странных сочетаниях смутно прорываются видения: пергаменные листы с красными заставками, старый Никифор Шарыпка, черный монах, пишущий летопись, изящные томики Карамзина, черные онежские избы. Во всем этом какая-то связь, тонкая, неуловимая…
Черный монах совсем низко склоняется над листом и выводит:
Продай Киев-город со Черниговом,Купи ты бумаги со чернилами…
Затем монах поднимает голову, и, конечно, Шахматов узнает Нестора сразу. Собственно говоря, он никогда не видел Несторова портрета, потому что портрета не существовало. И тем не менее это был Нестор…
Студент взволнован: у него так много вопросов; и он волнуется еще сильнее, боясь, что вопросы уйдут и Нестор уйдет— и для науки будет неслыханная потеря…
Волнение пробуждает спящего. Нестор исчез.
Шахматов лежит минуту неподвижно, потом, вздохнув и улыбнувшись, засыпает сном крепким и спокойным.
«Совет вопросов не имеет»
— Господин Шахматов! Как вам известно, совет Московского университета, принимая во внимание ваши значительные академические успехи, считает возможным оставить вас при университете. У нас, собственно, один вопрос: для двух испытательных лекций вы избрали две темы — не слишком ли, как бы это сказать, далекие одна от другой? Нет ли тут некоторого верхоглядства, искусственного стремления вширь? В самом деле: «Об окончании именительного падежа множественного числа имен существительных в русском языке» и рядом: «О составе Повести временных лет»?
— Господин ректор, я вижу глубокую связь этих тем. Язык — живая история. Историю сохраняет язык.
Совет более вопросов не имел.
* * *— Господин Шахматов, после ваших блестящих вступительных лекций и отличных магистерских экзаменов, мы видим в вас будущее нашей науки. Вам всего 27 лет, но, судя по отзывам профессоров Фортунатова, Ключевского, вы… Впрочем, не буду продолжать. Нам кажется странным и неуместным ваше решение покинуть университет.
— Господин ректор, я ценю ваше внимание. Однако мне было бы тяжело заниматься чистой наукой, в то время как существует и иное поле деятельности. Я принял предложение занять должность земского начальника на родине, в Саратовской губернии.
— А наука?
— Я дал обещание профессору Фортунатову через два года привезти готовую диссертацию. Ближайшие два года я хотел бы провести в деревне… Может, я буду там полезен людям.
* * *Должность земского начальника император Александр III учредил в полицейских целях. Власть начальника велика.
1891 год. Голод, невиданный даже для вечно голодной страны. Шахматов пытается что-то сделать, чем-то помочь голодающим, он спасает от полицейской расправы нескольких бунтовщиков, ищет, как наилучшим образом распределить скудные средства среди десятков тысяч несчастных. По мере сил он не дает плохому сделаться еще худшим…
И не в состоянии дня прожить без науки. По медвежьим углам, волостным конторам, избам возит стопку бумаг, томик летописей и несколько других книг. «Влечение — род недуга», — пишет он об этом в одном из писем. Кое-кто из сослуживцев удивляется, даже восхищается: как он может по двадцать часов на ногах, а только присядет — книга уж на столе…
Услыхав такие речи, Шахматов хмурится. «Мне было бы гораздо труднее наукой не заниматься, — думает он. — Мне совестно, после того что вижу днем, ночью открывать древние книги, столь далекие от всего этого. Но это уж сильнее меня…»
* * *Снова Москва. Университетский коридор. Идут двое — старый профессор и рыжеусый молодой человек.
— Да вы хоть сами-то понимаете, Алексей Александрович, что вы сделали? Это же крупное событие в науке об языке. Неужели саратовские голодные деревни столь благоприятствуют научным занятиям?
Магистерскую диссертацию он защищал весной 1893 года. В автобиографии он посвятил этому событию несколько строк. «По великому снисхождению факультета был удостоен сразу степени доктора. Отправившись затем в деревню, продолжал более года свои служебные обязанности по должности земского начальника».
* * *Ему 33 года. Он академик, доктор, профессор. Для 33 лет совсем неплохо. Так, во всяком случае, считают друзья.
— Возраст Иисуса Христа и Ильи Муромца — пора дело делать, — возражает академик.
— Как, Алеша, ты недоволен, тебе мало лавров?
— Кому будет интересно лет через пятьдесят, был я недоучкой-студентом или академиком? Вот если дело сделать…
— Непонятно: ведь у тебя уже добрая сотня статей?
Иногда совсем простые вещи нелегко объяснять.
* * *Академик Шахматов читает только что напечатанный «Курс русской истории», последнее, только что сказанное слово науки… Автор — знаменитый ученый Василий Осипович Ключевский — считает, что Нестор написал только часть «Повести временных лет» («Печерскую летопись»). Главную же работу проделал Сильвестр. «Он сцепил весь свод одной хронологической основой, все собрал, переработал все составные части…»
Все тот же старый спор: Нестор или Сильвестр…
Спор достался по наследству новому, XX столетию от недавно ушедшего XIX… А ведь отгадка где-то рядом, в летописи, примерно между 1093 и 1113 годами, среди каких-нибудь полутора тысяч летописных строк.
Собственно говоря, он, Шахматов, уже знает, что там произошло. Однажды он понял. Этот момент был радостным и в то же время очень опасным. Случается, человек, переживший такое озарение, ловит одного, другого, третьего, чтобы восторженной скороговоркой рассказать о своем открытии, не слушая робких возражений, стремительно сотворяя статью, пять статей, книгу…
Но Шахматов помнит правило, древнее и мудрое: чем больше доводов «за», тем больше ищи «против».
«Я превращаюсь то в князя, то в монаха, — шутит он с коллегами. — Прежде бывал я и Ярославом, и Изяславом, и младым Нестором. А теперь придется, пожалуй, обернуться Нестором-летописцем, Сильвестром да еще и внуками Ярослава».
Внуки Ярослава
Кончается XI век. Нестору скоро сорок. Из них двадцать прошли в Лавре над пещерами. Молодость уступила место зрелости. Уже нет первых печерских старцев — Антония, Феодосия, Никона. Все чаще проносятся по Руси половецкие всадники: «Теперь все полно слез, плач стоит по всем улицам по убитым. В пятницу пришли половцы к монастырю Печерскому, когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули клич около монастыря и поставили стяга два перед вратами монастырскими, а мы — кто бежал задами монастыря, кто взбежал на полати церковные. Безбожные же сыны Измаиловы[12] высадили ворота монастыря и пошли по кельям, вырубая двери, и выносили, если что находили в келье. И пришли к церкви, и подпалили двери. Убили ведь несколько человек из братии своим оружием безбожные сыны Измаиловы, посланные в наказание христианам».
