Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 2
Барышев ясно представлял себе: где бы ни пересек он обратно дорогу Шапки – Веняголово, везде сразу за нею тянется передовая линия немецкой обороны. Веняголово, конечно, не взято (иначе всюду вокруг появились бы наши части), наше наступление опять сорвалось, все, кто уцелел, ушли обратно за речку Мгу, немцы вот-вот опомнятся, опять займут своими частями дорогу, ночью по ней уже двигались их подкрепления. В разгромленные нами блиндажи, дзоты, в раздавленные и опустошенные вражеские окопы уже наверняка вернулась немецкая пехота. Значит, опять установлены в огневых точках, направлены в нашу сторону легкая артиллерия, минометы и пулеметы. И если спереди доносится сейчас сравнительно слабая перестрелка, то это значит лишь, что немцы готовятся к контрнаступлению. Вот пройдика среди бела дня через их передний край на танке, да еще с группой пехоты!
И в танке и на танке все молчали, думая, конечно, о том же, все представляя себе так же ясно, как Барышев! Безнадежное дело! Каждый не мог не думать, что день этот для него – последний. Но все были выдержанными, внешне спокойными, каждый сознавал, что в шестисуточных боях лично им сделано все от него зависящее. Шутка ли: танком Барышева и шедшею с ним пехотой уничтожено несколько сотен гитлеровцев! И каждый подсчитывал про себя, сколько разбито вражеских огневых точек, сколько взято и уничтожено всякого оружия… И все-таки, пока танк двигался, пока было тихо вокруг, пока все шло по плану, как было намечено, чувства безнадежности у танкистов не было. День был солнечным, небо голубело так мирно, так ласково, лес был таким волнующе-весенним, радостно сбрасывающим с себя оцепенение долгой и суровой зимы, а люди были такими опытными в боях, чего только не повидавшими, что в каждом, поверх всякой логики и рассудительности, жило чувство уверенности: все будет хорошо, авось выкрутимся, где наша не пропадала…
В экипаже каждый делал свое дело с предельней, спокойной сосредоточенностью. Переваливаясь, кренясь, плюхаясь в болотные лужи, с натугой выбираясь из них, оставляя за собой широкие колеи в глубоко продавленном мху, то переходя на первую скорость и надсадно воя мотором, скрежеща гусеницами на пеньках и изломанных стволах деревьев, то выравнивая ход и опять мерно, успокоенно рокоча, танк приближался к выводившей из немецкого тыла, пересекавшей дорогу просеке. Это место Барышев выбрал потому, что дорога здесь почти вплотную примыкала к берегу Мги, и, значит, пехотинцам требовалось только пересечь речку. Пи на минуту не забывал Барышев: танк у него немецкий, вся надежда на то, что немцы примут его на какое-то время за свой. Только нельзя, чтоб они увидели на нем нашу пехоту, ее надо ссадить вовремя. Барышев надеялся на случай, на какую-нибудь возможность воспользоваться любым неожиданным, но выгодным для него обстоятельством, он даже подумывал, не имитировать ли ему, как «немцу», стычку с нашей пехотой, напугав притом немцев так, чтобы они в эту «стычку» не вмешивались. Бывает: важно выиграть какую-нибудь минуту, запутать, воспользоваться минутной несообразительностью врага… Что и как именно может произойти, Барышев не мог представить себе, он только был весь собран, напружинен; предельно внимательный, он был готов к мгновенным решениям и к мгновенному действию. Интуитивно чувствовал он, что и все члены его экипажа напружинены так же, как и он, поймут и воспримут любой его жест, любое движение его глаз – мгновенно.
Дорога Веняголово – Шапки открылась как-то неожиданно, – на ней не было видно никого. Барышев, приоткрыв люк, махнул рукой, и по команде сидевшего на броне под самой башней Закроя пехота ссыпалась с танка, как горох. Танк стал, и, готовясь повернуть башню вправо ль, влево ли, Садковский положил палец на кнопку электрозапала, чтобы дать первый выстрел осколочным. Зубахин, согнувшись, /держал в руках следующий снаряд. Мотор танка урчал тихонько и терпеливо. Пехота гуськом, по одному перебежала дорогу, – Барышев сосчитал: двадцать три человека – все двадцать три, последние из тех сотен, что переходили с ним эту же дорогу немного восточнее несколько дней назад… Тишина в лесу не нарушилась. Несколько птичек пронеслось над передком машины, едва не коснувшись триплексов. Барышев в своей командирской башне ясно расслышал их трепетное чириканье. Из леса, с той стороны дороги рукою взмахнул Закрой. Беляев включил первую скорость, за несколько секунд танк пересек дорогу. В узком лесном коридоре между дорогой и рекой Мгой не было никого. Но берег Мги не мог не быть занят немцами. Закрой пошел со своими пехотинцами вдоль дороги, по направлению к Веняголову, к перекрестку просек, помеченному на карте. По знаку Барышева Беляев медленно вел танк в сотне метров позади пехоты. Просека уже близко, Барышев всматривается, до нее метров четыреста… Триста… Двести… В ста метрах, не доходя просеки, Закрой кладет своих пехотинцев в глубокий тающий снег, под густые кусты. Барышев слышит выстрелы пятидесятимиллиметровки. К танку подбегает связной, Барышев высовывается из люка. Связной докладывает:
– Немецкий танк на перекрестке просек, левей дороги, простреливает всю поперечную просеку.
– Один? Пехота есть?
– Никого, товарищ старший сержант. Один только танк, в дозоре. И нам теперь тут – никак! Два пулемета у него, пушка… Такой точно, как ваш!
«На перекрестке просек, а не на дороге, – соображает Барышев. – Значит, боится дороги. Значит, не уверены, что вдоль дороги нет наших… А один… Значит, силенок не густо… Ясно!»
И коротко сообщает связному, что он намерен делать и как действовать пехоте.
Пользуясь своей «неузнаваемостью», задраив люк, Барышев ведет свой танк прямо к немецкому танку, выходит на просеку в ста метрах правее, ближе ко Мге, останавливается посередине просеки, перегородив ее собою. Немец видит собрата, молчит. Делая вид, что застрял в просеке, Барышев в глубоком, рыхлом снегу дает то задний, то передний ход и в это время, закрыв собою немцам глаза, пропускает наших пехотинцев мимо своей гусеницы – по пять, по шесть человек зараз. Опять задний ход, опять передний, еще пять-шесть бойцов вдоль гусеницы…
Кустами вдоль противоположной стороны просеки все двадцать три человека Закроя уходят к виднеюшейся совсем рядышком Мге. В этом месте, должно быть, нет немцев, потому и стоит здесь, «храня» просеку, немецкий танк. Повернув орудие в сторону Мги, будто готовясь помочь «немцу» обстрелять передний край русских, а в действительности – готовый дать отсечный огонь в случае, если Закрою кто-нибудь справа или слева помешает переходить вброд, Барышев ждет. Он видит: высоко подняв автоматы над головой, по горло в черной бодр, бойцы Закроя переправляются.
Два или три из них, видимо сраженные пулями слева, погружаются в воду и не показываются.
Все же первая часть трудной задачи решена блестяще. Но самому Барышеву соваться вброд нельзя. Здесь Мга глубока, а если немецкий танк даст огонь, то прямое попадание с сотни метров неминуемо.
Надо запутать следы. Надо не быть разоблаченным! Барышев неторопливо разворачивает танк на месте, метров тридцать движется прямиком на стоящего в просеке немца, рискуя получить снаряд в лоб, но экипаж немецкого танка ничего не заметил, ни в чем не усомнился. Мало ли какая задача у его «собрата», если он сунулся в просеку, а потом развернулся и хочет выйти на дорогу?
Может быть, «немец» и запросил что-либо по своей рации, но «собрат» не ответил: а черт его знает, какое там может сидеть начальство, еще нарвешься на неприятности!
Барышев вывел свой танк на дорогу и, велев Беляеву прибавить газу, пошел по ней к тому месту, где Закрой эту дорогу переходил и где – Барышев знал – засад не было. Еще в полукилометре далее к западу дорога отклонялась от речки Мги, мелколесье обрывалось метрах в двухстах от берега – здесь на карте был обозначен мостик, а чуть ниже по течению, на широко разливавшейся речке был обозначен брод.
Сюда и двинулся Барышев, ведя машину по компасу, через лесок, отделяющий Мгу от дороги. Лесок здесь оказался реденьким. Выезжая из него на прибрежную поляну самым тихим, спокойным ходом, Барышев увидел впереди большое скопление немецкой пехоты. Она занимала окопы, укрытая со стороны Мги плетнем и навалом деревьев, размещалась вправо и влево от огневых точек – полуразрушенных землянок и блиндажей. Ближе, еще в реденьком лесу, Барышев увидел стоящий на позиции такой же средний немецкий танк, правее его – противотанковую батарею, а левее – шесть, семь или восемь прикрытых ветвями противотанковых ружей, – расчеты находились возле них, на своих местах.
Искусно ведя машину редким леском, выводя ее на поляну с пнями, Беляев лавировал между пнями так искусно, что немцы, чьи танкисты водили свои машины всегда только по дорогам да просекам, увидев свой, лихо ломающий деревья танк, повылезали из блиндажей, хлопая в ладоши, смеясь, побежали к танку. Из немецкого танка, стоявшего правей, вылезли танкисты, приветливо махали руками смелому собрату и похлопывали свой танк по броне, давая понять, что скоро пойдут в атаку. В эту минуту Барышев думал о том, что у него уже нет бронебойных снарядов и он не может уничтожить этот танк. И что бензин уже на исходе. И что немецкие пехотинцы, даже офицерье, стоят с разинутыми ртами, глядя, как, выломав последние деревья, он, Барышев, выбираясь на поляну, лавирует между пнями.
