Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век (адаптирована под iPad)
А между тем понемногу усиливался в Калуге беглый «царик». Теперь Лжедмитрий, избавившийся от опеки Ружинского, стал самостоятельнее, но вождь из него был никудышный. Люди шли к нему ради имени или от безысходности – те, кто не желал служить ни польскому королю, ни Москве. В основном это были казаки. В Калугу же перебралась неугомонная Марина Мнишек, нарядившись в мужской костюм и прицепив саблю.
Политическая ситуация в стране еще больше усложнилась. Двоевластие превратилось в троевластие. Теперь царей стало трое: Василий, Дмитрий и Владислав.
Катастрофа
При этом весной 1610 года дела Шуйского выглядели не так уж плохо. Сигизмунд надолго увяз под Смоленском, у Лжедмитрия осталась лишь малая часть былой силы, а русско-шведское войско под командованием Скопина наступало и освобождало все новые области. Блокада Москвы прекратилась, хлеб подешевел, голод закончился.
12 марта в столицу торжественно вступили триумфаторы – Скопин-Шуйский и Делагарди. Молодого воеводу встречали восторженно, повсюду приглашали, чествовали, превозносили до небес. Он принимал знаки народного обожания как должное, с царственным родственником держался независимо. Многие заговорили, что из Михаила царь получится лучше, чем из Василия, и что по родовому старшинству ветвь Скопиных знатнее.
Скопин-Шуйский и Делагарди. И. Сакуров
Близ Москвы собиралась большая армия – идти против поляков. С таким командующим и при таком подъеме можно было надеяться на победу.
Василия не могла не тревожить мысль о том, что после разгрома поляков Скопин вернется в столицу хозяином положения и вполне может согнать троюродного дядю с престола. Многим казалось, что царь опасается юного героя больше, чем поляков.
Поэтому, когда в конце апреля Михаил Скопин, молодец богатырского сложения и здоровья, вдруг захворал странной болезнью и умер, моментально распространился слух об отравлении. Винили жену царева брата Дмитрия (возможно из-за того, что она была дочерью приснопамятного опричного палача Малюты Скуратова). Доказательств никаких не имелось, но слух сильно озлобил москвичей против Василия.
Еще хуже было то, что на место главнокомандующего царь поставил брата Дмитрия, руководствуясь вечным принципом слабой власти назначать на ключевые посты не способных, а лояльных.
Про Дмитрия Шуйского шла слава, что он «сердцем лют, но не храбр». В «Хронографе» сказано: «В его [Скопина] место дал воеводу сердца не храбраго, но женьствующими обложена вещми, иже красоту и пищу любящаго, а не луки натязати и копия приправляти хотящаго».
В июне царский брат повел тридцатитысячную рать на запад.
Сигизмунд, всё осаждавший Смоленск, смог выделить для встречного похода только семь тысяч человек, но это были отборные части, в основном «крылатые гусары», и командовал ими лучший польский полководец Станислав Жолкевский. Этот опытный государственный муж, занимавший должность коронного польного гетмана, изначально был против смоленского похода, считая его авантюрой, но не стал отказываться от трудного поручения.
Короткая летняя кампания 1610 года – классическое подтверждение древней истины о том, что побеждают не числом, а умением, и наполеоновской максимы об армии львов, возглавляемой бараном.
Сначала Дмитрий Шуйский разделил свои силы, и Жолкевский нанес поражение отделившемуся корпусу Григория Валуева, заперев его в Царево-Займищенском остроге. Потом развернулся и 24 июня перед рассветом атаковал главную русскую армию у села Клушино.
Было бы ошибкой представлять себе Клушинскую битву как сражение русских с поляками. В армии Жолкевского состояло множество русских казаков; в армии Шуйского – множество иностранных наемников. Это было столкновение не между двумя нациями, а между двумя партиями, претендующими на престол, – именно так современники и воспринимали смысл той войны, а умопостроения о патриотической борьбе русского народа против иноземных захватчиков возникли много позже. Во времена Смуты человека называли изменником не за то, что он предал Родину (самого этого понятия, кажется, еще не существовало), а за то, что он изменил присяге, данной конкретному монарху.
Сражение, начавшееся в темноте, получилось сумбурным. Польская конница налетала и отступала, понемногу тесня царский авангард. Шуйский мог бы прийти ему на помощь, но предпочитал отсиживаться в укрепленном лагере, под защитой пушек.
Часа через четыре бой начал стихать. Поляки выдохлись, и Шуйскому следовало бы перейти в контратаку, но он по-прежнему бездействовал.
И тут вдруг взбунтовались наемные роты в корпусе Делагарди. Солдатам, как обычно, задерживали жалованье, и между ними прошел слух, что это делается нарочно: начальство-де надеется, что многих перебьют, и тогда положит деньги себе в карман.
Заметив в рядах противника смятение, Жолкевский послал туда парламентеров с заманчивыми предложениями. Наемники начали массово переходить на сторону королевского войска. Делагарди пытался этому помешать, но опять, как в прошлый раз, остался с одними шведами и был вынужден заключить с гетманом сепаратное перемирие.
Клушинская битва. Картина XVII в.
Дмитрий Шуйский и его свита, видя это, в панике бежали, а за ними кинулась вся армия. По дороге в Москву люди разбредались кто куда. Делагарди с остатком шведов отступил в сторону Новгорода. Брошенные в Царево-Займище полки присягнули Владиславу и влились в польское войско.
Жолкевский шел на беззащитную русскую столицу. Из Калуги спешно явился Лжедмитрий, ожидая, что москвичи позовут его на царство, и встал лагерем близ столицы, в Коломенском.
В Кремле еще сидел Василий, но его всерьез уже никто не воспринимал. Шуйского постигла та же участь, что Федора Годунова: царь, лишившийся армии, теряет и власть.
На следующий же день после прибытия Тушинского Вора, 17 июля 1610 года, город заволновался. На Красной площади собралась толпа. В ней сновали агитаторы двух соперничающих группировок: в одной верховодил Прокофий Ляпунов с братьями, хотевшие крикнуть царем князя Василия Голицына, в другой – бывшие тушинцы, изменившие Лжедмитрию в пользу Владислава. Объединяло обе партии то, что ни Вора, ни тем более Шуйского видеть царем они не желали.
Поэтому вначале они действовали совместно – стали требовать, чтобы Василий отрекся. Переворот устраивать не понадобилось, потому что царь остался в одиночестве, если не считать патриарха Гермогена, но увещеваний старика никто не слушал.
Попробовали уговорить Шуйского добром. Он заартачился. Тогда его взяли за руки и насильно постригли в монахи, превратив из Василия в инока Варлаама, после чего заточили в келью, под стражу.
Дальнейшая судьба Василия Ивановича печальна. Ему не дали окончить дни в каком-нибудь дальнем монастыре, а по требованию поляков выдали Сигизмунду. Король увез пленника в Варшаву в качестве трофея, где бывшего московского царя заставили низко кланяться победителю и целовать ему руку.
Потом братьев Шуйских посадили в камеру и продержали так два года, пока Василий и Дмитрий не умерли в течение одной недели – как раз в те дни, когда польские дела в России начали принимать скверный оборот. Современники подозревали, что это было убийством.
Когда Василия убрали из дворца и трон очистился, у мятежников согласие кончилось. Начался разброд.
Василия Голицына бояре не захотели. Но и открыто выступить за Владислава было боязно – москвичам это могло не понравиться, а «площадь» гудела тут же, за окнами.
Тогда Филарет сменил курс и предложил в цари своего четырнадцатилетнего сына, приходившегося двоюродным племянником Федору Иоанновичу, последнему царю династии Рюриковичей (так впервые прозвучало имя Михаила Романова в качестве кандидата на престол).
Большинство были против, и вообще все со всеми разругались.
Постановили созвать особый собор из представителей «всей земли», разослали во все стороны гонцов.
Царя свергли, на его место никого не поставили. Это стало последним ударом по московскому государственному порядку. В стране наступило безвластие.
Царь становится монахом. И. Сакуров
Безвластие и оккупация
Москва капитулирует
Самые влиятельные бояре – таких было семеро – сами себя назначили правительством, которое так и называют: Семибоярщина. В ее состав вошли князь Федор Мстиславский, князь Василий Голицын, Иван Романов (брат Филарета), князь Иван Воротынский, князь Андрей Трубецкой, князь Борис Лыков и Федор Шереметев. Они были вынуждены во всем советоваться с патриархом Гермогеном.
В «Хронографе» сказано, что Семибоярщина «два месяца власти насладишася», но «наслаждаться» было особенно нечем: власть странного органа распространялась только на столицу, притом весьма условно.
