Вальтер Николаи - Тайные силы: Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны и в настоящее время
В апреле 1914 года контрразведка из Петербурга сообщила о том, что Генеральный штаб ведет там переговоры о покупке планов германских восточных крепостей. По более точным данным предательство должно было исходить из одного центрального учреждения в Берлине. В течение 24 часов виновный был найден в лице одного старшего писаря. Он сознался в том, что совершил предательство по предложению русского военного атташе, полковника Базарова, и через его посредство послал планы в Петербург. Немедленное сообщение Генерального штаба министерству иностранных дел и требование немедленного отъезда русского военного атташе были, очевидно, неприятны министерству, тем более, что атташе отрицал всякое участие в этом деле и считал оскорблением для своего положения и своей личности то обстоятельство, что его утверждению противопоставляют свидетельство какого-то фельдфебеля. Потребовалось еще одно сообщение русскому посольству о том, что курьер, привезший планы в Петербург по поручению атташе, находится уже на обратном пути на германском пароходе, не имеющем остановки между Петербургом и Штетином и не имеющем беспроволочного телеграфа; что поэтому снестись с курьером невозможно, и что немецкий капитан парохода уже осведомлен о том, что представляет собой его пассажир. Если полковник Базаров желает обождать возвращения этого курьера, то это ему разрешается. После этого сообщения русский военный атташе покинул в тот же день Берлин и свою должность. Он пошел, таким образом, по тому же пути, как и его предшественник, полковник Михельсон, который был уличен в соучастии в деле государственной измены. Завлеченный полковником Базаровым фельдфебель был также присужден к высшему наказанию. Вознаграждение его заключалось в 800 марках.
Естественно, что германский Генеральный штаб пришел в своей борьбе с вражеским шпионажем к требованию как увеличения средств для этой борьбы, так и создания собственной [82] разведки, и что он не разделял веры в миролюбие политических учреждений. Внесенное в январе 1912 года под личным влиянием полковника Людендорфа предложение говорило об увеличении денежных средств, назначенных для разведывательного управления Генерального штаба. Было предоставлено на год 450.000 марок вместо 300.000. Из этих средств следовало содержать разведку и контрразведку. Из этой незначительной суммы в 1913 году было еще сбережено 50.000 марок на случай чрезвычайных политических осложнений. Антанта скрывала суммы, отпускаемые государствами на разведку. Были захвачены данные только о русских расходах. Судя по ним, Россия затратила на свою разведку в 1912 году около 13 миллионов рублей, а в предшествовавшем войне полугодии 1914 года до 26 миллионов.
Даже не основываясь на незначительном отпуске денежных средств, из общего положения и из перевеса противников явно вытекает, что германская разведка не имела возможности достигнуть размеров, даже приблизительно равных размерам разведки объединенных государств Антанты, хотя последние и смогли, по возникновении войны представить в своей пропаганде дело таким образом, будто германская разведка превосходила по своему объему их собственную. В действительности же, германский Генеральный штаб располагал к началу войны лишь разведкой против России и Франции. Время и средства не дали создать таковой и в Англии. Организация разведки в последней должна была являться следующим шагом в организации германской разведки. Выполнению этого шага помешало возникновение войны. Само собой понятно, что о разведке против Америки или против нейтральных государств не могло быть и речи. Требовалась чрезвычайная концентрация сил уже и для того, чтобы провести, по крайней мере, достаточное освещение Франции и России.
Пути, по которым был вынужден следовать германский Генеральный штаб, существенно отличались, поэтому, от путей государств Антанты. Так как он был построен на немногих доверенных лицах, ему не удавалось догнать другие страны, опередившие его по размеру своей работы; ему пришлось [83] ограничиться лишь самым необходимым и планомерно устремлять свои ограниченные силы на строгую и целесообразную работу. Будучи свободным от второстепенных и бесцельных полезностей, он смог, пожалуй, превзойти другие генеральные штабы в выявлении самого существенного.
Обстановка работы в России была уже описана. Совершенно иной была она во Франции. Прорезываемая многочисленными железными дорогами страна и оживленная международная циркуляция путешествующих делали поверхностное наблюдение вполне возможным. Настоящие же военные тайны, выявление которых и является главной задачей шпионажа, были во Франции, хотя и с меньшей оглаской, чем в России, но вполне достаточно охраняемы. В крепостях, в канцеляриях, на военных заводах и в частях войск, всюду господствовал идеальный надзор. И здесь обнаруживалось, что и государство, и население давно уже освоились с пониманием значения военных секретов, существования шпионажа и его опасности.
В качестве, специальной полиции по всей стране была распространена густая сеть обученных полицейских сил вышколенных французским Генеральным штабом и французским правительством, опиравшимся на собственный опыт в деле разведки.
Но все же и во Франции возможно было вести разведку, выходившую за пределы поверхностного наблюдения. Не только в Париже, но и в других больших городах все возрастающая дороговизна жизни разлагающе действовала на французское общество, и так уже обнаруживающее отрицательные результаты международного общения. На французском офицерском корпусе также сказывалось отсутствие монолитности и личное их отношение к республике не отличалась той преданностью, какой отличался русский офицерский корпус по отношению к своему монарху. Во Франции часто играла роль женщина. В общем, обстоятельства работы разведки во Франции могут быть определены, как более деликатные, по сравнению с условиями работы в России. Наибольшее впечатление произвело, в виду [84] своих политических осложнений, дело Дрейфуса. Полезно напомнить это дело подробнее, так как оно характерно для выяснения того, какую роль играл шпионаж во Франции и как его использовали внутри страны для невоенных целей.
В сентябре 1894 года поступило во французскую контрразведку в Париже «бордеро», т. е. сопроводительное письмо, в котором государственный изменник предлагал пересылку различных важных и секретных военных документов. Бордеро было адресовано германскому военному атташе в Париже майору фон Шварцкопфу, которому, однако, его никогда не пришлось видеть. Путь, по которому контрразведка достала это бордеро, изображался во время следствия двояким образом. Один раз утверждали, что это случалось «обычным путем», т. е. — из корзины для бумаг находившейся у атташе, содержимое которой регулярно передавалось подкупленной уборщицей тайному агенту. Это заявление ложно, так как атташе никогда не имел в руках этой бумаги. Верно второе утверждение, что письмо было похищено прежде, чем попасть к военному атташе. Французский Генеральный штаб содержал для наблюдения за германским военным атташе тайного агента, эльзасца Брукера. Брукер добивался и добился более чем дружественных отношений с некоей г-жой Бастьон, женой швейцара атташе. Таким образом, атташе и его корреспонденция находились под тщательным надзором. Брукер понял из содержания письма, что он завладел очень важным документом. Он принес его начальнику разведывательного управления Анри и потребовал за доставку этого особо важного документа особенной платы. Ввиду того, что Брукер уже знал о бумаге, Анри не имел возможности уничтожить ее, что он, без сомнения, охотно бы сделал. Он представил ее по начальству генералам Гонзу и Буадефру, помощнику начальника и начальнику Генерального штаба. Эксперты заключили по содержанию бордеро, что писавший его должен быть артиллеристом, так как речь шла о новом секретном тормозе для лафета, и что он должен быть стажирующимся офицером Генерального штаба. Таким образом, подозрение пало на еврея Дрейфуса, которого в Генеральном штабе и без того заметно не [85] любили. Был уведомлен военный министр Мерсье, который поручил расследование майору дю Пати де Кляну. Образцы почерка Дрейфуса были доставлены и сравнены с бордеро. Настоящий эксперт Гобер не смог дать заключения по почерку об авторстве Дрейфуса, начальник же парижского опознавательного управления Бертильон, утверждал, наоборот, с полной определенностью, что почерк этот идентичен с почерком Дрейфуса. После этого Дрейфус был в середине октября 1894 года арестован. Обыск у арестованного не дал никаких результатов: не было найдено, в частности, никакой бумаги, которая бы соответствовала бумаге бордеро. Последнее было написано на особенно легкой и тонкой бумаге, которой нельзя было найти ни в одном магазине и которой пользовался, как бумагою для писем, лишь один офицер — майор Эстергази из разведывательного управления. Об этом не знал никто, кроме Анри, который об этом умолчал. Было ли бордеро написано с провокационной целью или представляло серьезное предложение, так и осталось невыясненным.
