Николай Евдокимов - Грешница
- Ксению позови...
- Не хочет она идти к тебе, ясно? Вот и весь сказ. Дед Кузьма, гони их... Утром, хошь, приходи, а сейчас дайте покой.
- Правда, ребята, утро вечера мудренее, - сказал дед Кузьма. - Как бы какой неприятности не было. Дело деликатное. Я вот потопаю себе.
- Господи, клянусь, господи, устою! - бормотала Ксения.
И когда все утихло во дворе, она успокоилась - лежала с закрытыми глазами. Но это только казалось - душа ее разрывалась от страшного бабьего крика: "Алешенька, желанный мой, прощай, Алешенька, прощай!.."
Рано утром с попутной машиной уехали бабка Анфиса и сестра Вера, остальные гости ушли еще поздно ночью. Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич собирались на работу.
- Я отпрошусь пораньше, - говорил отец, - а тебя запру. Ладно, Ксень? А то снова оголтелые эти придут...
- Как хотите, - устало ответила Ксения и вдруг увидела в окно Ивана Филипповича и спряталась за занавеску. - Батя, председатель приехал...
Иван Филиппович шумно вытирал в дверях ноги, весело говорил:
- Хозяева, гостя встречайте.
Афанасий Сергеевич переглянулся с Прасковьей Григорьевной, досадливо поморщился и пошел в сени.
- Заходи, Филиппыч, гость-то ты редкий... Зачем пожаловал?
- Да вот, говорят, у вас тут к свадьбе готовятся... Свои есть женихи, а ваша невеста за приезжего собирается... Нехорошо. Колхозные интересы соблюдать надо! - Он вошел в комнату, огляделся. - А Ксения где? Невеста, ты где?
- Застеснялась, - ответила Прасковья Григорьевна, - спряталась. Покажись, доченька...
Краснея, опустив глаза, Ксения вышла из-за занавески.
- Вот те и на, - Иван Филиппович нахмурился, - похудела у вас невеста-то... В больницу ей надо, а не свадьбу играть.
- Похудала, похудала, - горестно согласилась Прасковья Григорьевна, болеет, я за нее ведь на ферму хожу... Куда ей, слабая стала...
- Да уж вижу, - сказал Иван Филиппович. - Ну, тогда идите, идите, пора уже...
- Иду, иду, - говорила Прасковья Григорьевна, а сама поглядывала на Афанасия Сергеевича, не зная, что делать: можно ли оставлять Ксению с председателем.
Афанасий Сергеевич махнул рукой, и она ушла.
- Филиппыч, ты мне разреши сегодня не выходить, а? - попросил он.
- Это еще почему?
- Так ведь дочь больна...
- Ничего... Я посижу, потом еще кого пришлю, иди...
Афанасий Сергеевич поворчал, но ушел. Однако сейчас же вернулся, вызвал Ксению в сени и хмуро, строгим голосом сказал:
- Из дому не выходи, слышь, помни наказ Василия Тимофеевича. Уйдет председатель - дверь замкни. Если чего такое говорить будет, - молчи... Ну, с богом.
Возвращаясь в комнату, Ксения глянула на себя в зеркало и ахнула: лицо осунулось, глаза запали, волосы спутались, висят, как пожухлая трава.
Ксения засмущалась, остановилась перед Иваном Филипповичем, не зная, куда деть руки.
- Вот что, Ксения, - сказал он и притянул ее, усадил рядом с собой, вижу, ты и в самом деле больна: лица нет на тебе. Только болезни твоей не пойму... Скажи, что случилось?
- Не надо, - ответила Ксения. - Не буду я об этом говорить...
Лицо ее, оживившееся после того, как ушел отец, снова приняло скорбное, старушечье выражение, глаза погасли.
Иван Филиппович прошелся по комнате, глухо сказал:
- Виноват я перед тобой, все мы виноваты... Но как к тебе подобраться - каменной стеной вы отгородились: и есть вы, и нет вас... Мать у меня верующая была. С детства я слышал, что бог милостив. Вот и ты веришь в бога, хочешь делать добро людям. Но зачем же нужно ломать всю жизнь? Где же здесь милосердие? Этого я не пойму.
- Не говорите так, - жалостливо сказала Ксения. - Откуда нам знать, в чем милосердие божье? Вы смеетесь над нами, но и это бог знал и предостерег: "Мир будет смеяться над вами".
- Нет, я не смеюсь. Над больным человеком нельзя смеяться, а ты больна... Знаю, ты любишь Алексея. Не пугайся, это ведь так. Ты любишь его, он мне все рассказал. Но не хотят сектанты тебя отпустить, вот и решили срочно выдать замуж за своего человека.
Его слова не успокаивали, а ожесточали Ксению; и ей приходили такие мысли, но она гнала их, ибо они от дьявола. Что могут знать о милосердии божьем не познавшие бога? Бог наказывает - и это благо, потому что он один знает, чего достоин каждый человек. Так ли страдал Христос, принявший на себя людские муки? "Укрепи меня, господи", - думала Ксения. Она забыла сейчас об Алексее, о Михаиле, о тоске своей. Не об этом шла сейчас речь о вере, и Ксения знала только одно: ей надо выстоять, не дать искусить себя дьяволу, который говорил устами Ивана Филипповича. Тупое упрямство появилось в ее глазах.
- От всего отрекусь, от отца, от матери, но не отрекусь от Иисуса Христа, - сказала она.
Иван Филиппович изумленно смотрел на нее - и жалость и боль были в его лице.
- А разве я пришел сейчас уговаривать тебя отречься от Христа? спросил он. - Нет Всему свое время. Скажи мне только одно: ты хочешь выходить за этого человека, которого тебе подсовывают сектанты? Ну, хочешь?
Ксения молчала.
- Так не губи себя, не дай обмануть себя, Ксеня. Подожди хоть до весны, а там... там видно будет.
Он сел и вдруг, сжав ладонями виски, сказал с отчаянием уже не Ксении, а самому себе:
- Нет, если это случится, я себе никогда не прощу... Чем же тут люди занимались, как спать спокойно могли?! Некогда нам, дела: успеется, потом... А что теперь-то делать? Да подними ты голову, Ксения! воскликнул он.
Она вздрогнула, отвернулась.
Во дворе скрипнула калитка, кто-то крикнул:
- Есть хозяева?
Иван Филиппович вышел в сени.
- Здрасте, - раздался радостный мальчишеский голос, - я знаю вас, вы председатель.
- Не ошибся, - ответил Иван Филиппович. - А вот я тебя, прости, не упомню.
- А я из райкома комсомола, Пыртиков. Новый инструктор. Что это за дело у вас тут с сектантами? Ченцов прямо панику поднял. Здесь она, сектантка-то эта?
- Ты бы поосторожнее, деловой человек, - сердитым шепотом проговорил Иван Филиппович. - Там она. Ксения ее зовут.
Ксения увидела широколицего крепыша с желтым пушком на щеках, с озабоченными глазами и решительными движениями.
- Здравствуй, - сказал он, - это ты и есть? Рассказывай, что случилось. Ченцов говорит, сектанты тебя прижали, силком хотят замуж выдать... Это же черт-те знает что - дикость! Не бойся, обязательно защитим. Били они тебя, значит?
- Никто ее не бил, - хмурясь, проговорил Иван Филиппович.
- Не били? - почти разочарованно переспросил Пыртиков. - Ну ладно, к этому еще вернемся. А ты мне вот что скажи: у вас в колхозе неделю назад была лекция на антирелигиозную тему. Ты ходила? Я узнавал - не было тебя. И на танцы ты не ходишь, в кино, говорят, тоже. Книг не читаешь. В Москву на экскурсию тебя посылали - не поехала. Это, знаешь, никуда не годится. Ты сама сознательно отворачиваешься от жизни. Работаешь, правда, говорят, хорошо. Хорошо она работает, Иван Филиппович?
- Слушай, может, ты в другой раз зайдешь, а? - Иван Филиппович побагровел, сжал кулаки.
- А что такое? - Пыртиков изумленно огляделся.
- Господи, ну что вам всем надо от меня, что? - с отчаянием сказала Ксения. - Уходите, надоели мне все...
- Ты знаешь, ты держи себя в рамках... - начал было Пыртиков, но Иван Филиппович сжал его руку:
- Хватит, помог.
Он проводил Пыртикова во двор и снова вернулся.
- Не обращай внимания, Ксения, очень уж горячая голова у парня... Прошу тебя, повремени, не делай глупость... И еще: сходи, пожалуйста, на ферму, посмотри, как там дела. Вообще, не сиди дома.
- Хорошо, я схожу, - сказала Ксения.
Но никуда она не пошла ни в этот день, ни на следующий. Едва только ушел Иван Филиппович, как в дверях показался Василий Тимофеевич. Никогда еще не видела Ксения у него таких холодных глаз, такого заостренного, с побелевшими губами лица.
- Кто был? - резко спросил он не своим, чужим, грубым голосом.
- Председатель. На ферму просил сходить, - ответила Ксения.
- Молиться надо... О боге думай, а ты о чем? О свинье! Знаю, болтала вчера - силком тебя замуж выдают. Кто? Может, я заставляю? А? - Он медленно шел к ней, щеки его горели, красной становилась переносица. Хочешь господа ослушаться? Скажи! Не позорь верующих, мир рад языками почесать. Кончилось наше терпение: от общины отлучим, иди в темноту мирскую, купайся в ихней грязи. Отлучу!
- Нет, брат, нет! - в ужасе прошептала Ксения.
- Тогда молись, тогда забудь обо всем, пусть один господь живет в твоем сердце! На колени, грешница!..
Ксения упала на пол, забормотала молитву. Брат Василий сидел у окошка, заунывно читал библию. Долго молилась Ксения, но сегодня молитва не успокаивала ее. Она чувствовала только усталость во всем теле, снова ощутила тяжесть в голове, но ни умиротворения, ни того сладкого восторга, которые обычно приносила ей молитва, не было. Неожиданно Ксении показалось, что кто-то стоит в дверях, смотрит на нее, она подняла голову и увидела Алексея, его измученное лицо. Он плакал. Слез не было ни на щеках, ни в глазах, но Ксения все равно видела их. Это они проложили глубокие морщины вокруг его рта.
