Борис Флоря - Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления
Имело место и другое важное обстоятельство. К началу 60-х гг. политика стоявшей во главе Речи Посполитой королевской пары и тех группировок политической элиты, на которые она опиралась, с ее планами возведения на польский трон французского принца все более расходилась с политикой Австрии – соперника Франции в борьбе за европейскую гегемонию. В Вене рассчитывали на возможное сотрудничество между Россией, Австрией и антифранцузскими силами в самом Польско-Литовском государстве[281]. После того, как австрийское влияние на ход дел в Речи Посполитой серьезно ослабло, в Вене нервно восприняли известия о попытках французского посла А. де Люмбра выступить в качестве посредника на мирных переговорах. Возникала перспектива вовлечения и России в орбиту французской политики. Неудивительно, что в инструкциях Майербергу предписывалось добиваться того, чтобы Россия не приняла французское посредничество[282]. Знакомство с записями переговоров А. Майерберга в Москве показывает, что он добросовестно добивался решения поставленных перед ним задач.
Еще по дороге в Москву он обратился к приставу И. Желябужскому с просьбой, чтобы царь «указал… с Дону от Азова войска свои отпустить на Крым», и выражал пожелание всем государям (императору Леопольду, Яну Казимиру, Алексею Михайловичу) после заключения мира «заодно наступить на турка»[283]. Во время переговоров в Москве с Алмазом Ивановым австрийские послы уже официально выступили с просьбой «вспоможенье учинить ратными людьми», в частности, послать на Крым калмыков, казанских и астраханских татар и «запорожских черкас»[284].
Неудивительно, что на переговорах в Москве австрийские послы подчеркивали, что они будут добросовестными посредниками. Из их уст вышло даже заявление, что «неволею… черкас королю взять нельзя, то они ведают, что черкасы – люди волные, от неволи полские свобожены»[285]. Стоит отметить, что враждующие стороны по-разному отнеслись к предложению австрийского посредничества. Уже на приеме 25 мая 1661 г. послам официально заявили, что царь принимает их посредничество и разрешает отправить гонца с известием об этом в Польшу к австрийскому резиденту Лизоле[286]. На такое установление русско-австрийских контактов в Варшаве реагировали с явным раздражением. Находившиеся в Варшаве русские посланники не смогли встретиться с Лизолой, а поехавший вместе с австрийским гонцом русский гонец Ефим Прокофьев был задержан и заключен в тюрьму[287]. 3 декабря в Москву была доставлена грамота Яна Казимира с сообщением об отказе от австрийского посредничества[288]. Это сообщение послы сопроводили раздраженной репликой: «Цесарского величества посредства не хотят, чтоб салтану турскому не оказаться недружбою»[289].
Австрийские послы задержались в России еще на некоторое время, так как освобожденный в начале 1662 г. из русского плена литовский польный гетман В. Госевский обещал похлопотать, чтобы австрийских дипломатов допустили к участию в переговорах, если «не как послов», то «как приятелей»[290], но результат его хлопот оказался безуспешным, и в августе 1662 г. австрийские послы вынуждены были покинуть пределы Русского государства[291]. Важно, что вскоре после их отъезда в сентябре 1662 г. в Вену была отправлена специальная миссия во главе с И. Я. Коробьиным[292], главной целью которой было объяснить министрам императора, что участие австрийских дипломатов в переговорах не состоялось из-за противодействия польско-литовской стороны, а Алексей Михайлович «посредство принимал с любовным хотением и от того цесарского величества совету не отступал»[293].
Позднее на переговорах 1664 г. в Дуровичах русские великие послы упрекали комиссаров, что в Речи Посполитой не только не приняли австрийских посредников, но и «от Смоленска краем государства вашего до своей земли с нужею преследовали»[294].
Таким образом, начиная с 1661 г. в Москве стали определенно относить империю австрийских Габсбургов к числу дружественных России государств. Чего, кроме дружественного посредничества и возможного (в будущем) союза против османов, в Москве могли ожидать от Вены, можно выяснить, затронув еще один важный аспект переговоров А. Майерберга с русскими политиками.
Уже на дороге в Москву А. Майерберг начал предостерегать пристава от того, чтобы царь согласился на французское посредничество. Французский король, – доказывал он, – союзник Польши и Швеции, «и ему, де, будет на те обе стороны доброхотать»[295]. Позднее уже в Москве он подробно говорил советникам царя о планах шведско-польского союза против России, создававшихся под эгидой французской дипломатии[296]. «Профранцузскую» партию в Речи Посполитой он характеризовал как «партию войны»[297]. С избранием французского принца на польский трон дело дойдет до большой войны против России, в которой вместе с поляками и шведами станут участвовать французские войска. Но в этом случае, – заявил посол, – император «великого государя не выдаст и на Польскую землю войною пойдет тот же час»[298]. Австрия тем самым могла оказаться союзником России в борьбе не только против «османов», но и против враждебных планов «профранцузской» партии в Речи Посполитой.
Характерно, что в Москве не только стремились сохранять хорошие отношения с Австрией, но и желали, чтобы об этих хороших отношениях к австрийским Габсбургам было известно в Европе. Так, в грамоте, отправленной 1 декабря 1663 г. бранденбургскому курфюрсту, говорилось, что в 1662 г. нападения русских войск на Крым не дали возможности хану принять участие в войне с императором, и подчеркивалось, что в дальнейшем царь будет оказывать ему «всякую дружную помочь напротив бусурманские войны»[299].
Есть некоторые основания полагать, что в Москве не во всем верили заявлениям австрийских дипломатов. Так, в конце 1662 г., когда подготавливался первый вариант инструкций для посольства А. Л. Ордина-Нащокина в Речь Посполитую и предполагалось, что переговоры будут вестись в Варшаве, послу предписывалось, если он столкнется с трудностями, «делать через посредников францужских и цесарских»[300], однако в заключительный вариант инструкций этот текст не попал.
Ряд факторов содействовал тому, что к предостережениям австрийских дипломатов с течением времени стали относиться со все большей серьезностью. Имело свое значение, что, столкнувшись с отрицательной реакцией польского двора, А. де Люмбр перестал выступать с предложениями о посредничестве. Еще более важно, что позднее и из других источников в Москву поступили сведения, что «профранцузская» партия – это «партия войны», а планы польско-шведского союза продолжают существовать. Никаких попыток искать содействия мирным переговорам со стороны Франции в 60-е гг. с русской стороны предпринято не было, и это вряд ли можно считать случайностью.
Уже в 1661 г. А. Л. Ордин-Нащокин предлагал пригласить в качестве посредников не только австрийских, но и датских дипломатов[301]. Характерно, что с Данией, как и с Австрией, в Москве стремились поддерживать дружественные отношения. Так, весной 1662 г. в Копенгаген были посланы в «ранге» «великих послов» Г.Б. и Б. И. Нащокины, которые должны были поздравить Фредерика III с установлением в Дании абсолютистского правления[302]. В «поминках» королю было предложено 5 тыс. пудов пеньки[303]. Хлопоты о поддержании хороших отношений с Копенгагеном были связаны, как представляется, с тем, что в России смотрели на Датское королевство в это время (как и ранее) как на возможного союзника в случае конфликта со Швецией[304]. Были основания полагать, что в этой ситуации датские политики не будут заинтересованы в серьезном ослаблении Русского государства, и на переговорах датчане могут выступить как благожелательные по отношению к русской стороне посредники.
К числу дружественных России государств в Москве относили и Бранденбург, с которым в 1656 г. был заключен договор о дружбе и нейтралитете, соблюдавшийся обеими сторонами. После тяжелых неудач 1660 г. именно курфюрсту Фридриху Вильгельму через курляндского герцога дали понять, что желали бы видеть его посредником на мирных переговорах, которые хотели бы провести в Кёнигсберге. В марте 1661 г. курфюрст, готовый выступить в этой роли, просил своего резидента в Варшаве И. Ховербека узнать, как отнесутся к этой инициативе власти Речи Посполитой[305]. Инициатива эта встретила в Варшаве отрицательную реакцию. Более того, на пути выступления курфюрста в роли посредника выступили дополнительные препятствия, связанные с особенностями отношений Бранденбурга – Пруссии и Речи Посполитой. По Велавскому договору 1657 г. курфюрст взял на себя обязательство выслать отряд в 1500 всадников для участия во всех войнах, которые будет вести в будущем Польско-Литовское государство. Фридрих Вильгельм не всегда оказывал такую помощь или старался заменить ее денежными субсидиями[306], но это давало основание королю Яну Казимиру рассматривать курфюрста не как возможного посредника, а как участника конфликта на польско-литовской стороне, как «perpetuus reipublicae foedaratus’a»[307]. Так, когда в 1664 г. был подготовлен проект договора между Речью Посполитой и Швецией, направленный против России, Ян Казимир в письме к курфюрсту выражал убеждение, что тот присоединится к союзникам и примет участие в будущей войне[308]. Представители курфюрста могли участвовать в переговорах как члены польско-литовской делегации. Так, уже весной 1662 г. курфюрст назначил своего представителя для участия в несостоявшихся мирных переговорах[309]. На съезде в Дуровичах в 1664 г. как представитель курфюрста должен был участвовать один из приближенных его наместника в Восточной Пруссии Богуслава Радзивилла Ян Меженьский[310]. В таких условиях для самостоятельных действий представителей курфюрста оставалось мало места. В инструкции Я. Меженьскому от 15 июля 1664 г. ему поручалось, главным образом, следить за тем, чтобы заключенные соглашения не нарушали обязательств курфюрста по отношению к России и Речи Посполитой. Однако до его поездки в Дуровичи дело не дошло, так как признали неудобным, чтобы подданный Речи Посполитой выступал как представитель курфюрста[311].
