Соломон Лурье - Антисемитизм в древнем мире
В то время, как в Египте после эксцессов Птоломея VII и VIII антисемитизм на некоторое время несколько ослабевает (в начале I века), в эллинистической Азии, где как мы видели, антисемитизм замер после победы Маккавеев, начинается новая антисемитская волна. Друг Цицерона Посидоний Анамейский в самом начале II века (fr. 25 R из Диодора XXXIV, fr. I; авторство Посидония доказывается Jos. с. Ар. II, 7) снова повторяет антисемитскую версию еврейской истории и обвиняет евреев в целом ряде преступлений. Здесь впервые мы находим почти полный список пред'являвшихся позже антисемитами обвинений: наряду с человеконенавистничеством и культом осла здесь впервые выдвигается обвинение в «мировом владычестве» (см. ниже стр. 93). Нас не должно смущать обрамление, дающее с первого взгляда возможность датировать антисемитизм более раннею эпохой. «Документализация» — излюбленный литературный прием этого времени, особенно в национально-политической литературе. Ведь, и евреи со своей стороны в своих религиозно- политических новеллах (книга «Эсфири», греческие добавления к ней, III кн. Маккавеев, письмо Аристея), делают вид, что дословно цитируют хранящиеся в архивах царские указы, искусно подделывая даже официальный канцелярский стиль. Точно так же и здесь часть обвинений Посидоний подтверждает «данными из истории» Антиоха IV, а прочие обвинения влагаются в уста приближенных Антиоха VII Сидета. В действительности же все это — только свидетельство антисемитизма Посидония и его современников.
Таким же ожесточенным антисемитизмом был проникнут другой азиатский грек, — современник Посидония Аполлоний Молон. Как Посидоний был другом, так и Аполлоний Молон был учителем Цицерона, первого и наиболее рьяного представителя антисемитизма в римской литературе. С другой стороны, виднейший александрийский антисемит Апион сам называет своими литературными предшественниками Посидония и Аполлония Молона (Jos. с. Ар. II, 7). У Аполлония мы находим длинный список еврейских недостатков и преступлений, настолько полный, что некоторые из них несовместимы и взаимно исключают друг друга. Аполлоний сыграл крупную роль в истории антисемитизма, бросив впервые евреям обвинение в том, что они не способны к самостоятельному творчеству, а являются таким образом только подражателями (Jos. с. Ар. II, 14 и 148), — обвинение, не сходящее с уст антисемитов и в настоящее время. Тот же Аполлоний, как справедливо полагает Рейнак (о. с. 121), был источником для позднейших обвинений в ритуальном убийстве.
Эта третья антисемитская волна, как и вторая, поднявшись в эллинистической Азии, через пару десятилетий докатилась до Египта. События 55–30 г. представляют полную аналогию событиям царствования Птоломея VII и VIII. Те же две партии при дворе, то же присоединение евреев к одной из борющихся партий. Указание Диона Кассия. (39, 57 след.) дает право предполагать, что победа Птоломея XI Авлета ознаменовалась серьезными еврейскими гонениями (ср. Bludau, о. с. 65). Как бы то ни было, при преемнице Птоломея XI, знаменитой Клеопатре, евреи определенно становятся на сторону римлян, Клеопатра же, во время голода в Александрии, лишила евреев права участия в получении раздаваемого хлеба (C Ар. II, 4–6 = fr. 63 C2 § 5 R).
Еврейские литературные произведения, написанные в эпоху еврейских гонений, и, скорее всего, восходящие к этому времени, со своей стороны подчеркивают, что антисемитизм не был создан правительством в его политических видах, а был широким народным движением. Автор так наз. письма Аристея — нравоучительной исторической новеллы, рассказывает о симпатиях к евреям Птоломея II Филадельфа. Здесь в приводимом полностью «подлинном» царском указе Птоломей II заявляет об освобождении на волю более чем 100 тысяч еврейских пленных рабов и о возмещении убытков евреям, пострадавшим от эксцессов толпы (§ 37). Если первое указание представляет собою правильное или неправильное историческое указание, почерпнутое автором из источников, то второе есть простой анахронизм, перенесение на эпоху Птоломея II обстоятельств современных автору, так как в царствование Птоломея II вряд ли может быть речь об евреях, пострадавших от эксцессов толпы. Точно так же и в так наз. III кн. Маккавеев (4,1) мы читаем по поводу правительственных притеснений евреев при Птоломее IV Филопаторе: «Повсюду, куда только ни получался этот указ (об уничтожении евреев), язычники, ликуя и веселясь, устраивали общественные пирушки: ведь, теперь, наконец, могла открыто проявиться давно копимая и глубоко засевшая в сердце ненависть к евреям». Не следует упускать из виду, что перед нами — исторический роман и что поэтому указание это ценно не для эпохи Филопатора, а только для эпохи написания новеллы.
Четвертая волна была самой разрушительной. Штегелин (о. с. 32) справедливо видит в Апионе кульминационный пункт всего античного антисемитизма. К счастью, исторические источники здесь текут обильнее, чем для других эпох, и поэтому, в данном случае уже ни у кого не является соблазна об'яснять правительственные меры политическими соображениями: для всякого ясно, что в эту эпоху правительство плелось в хвосте народного движения. Об этом прямо свидетельствуют оба еврейских источника — Филон и Иосиф, из которых первый был непосредственным участником описываемых им событий. Филон говорит об «исконной враждебности александрийцев к евреям» (in Flac, 5), о «ненависти, пылавшей в сердцах с незапамятных времен» (Leg. ad Gaium, 18) и почти дословно повторяет эти выражения Иосиф (с. Ар. 2, 3, 3, 2. Bell. Jud. II, 18, 7).
Тяжелые события 38 г. по P. X. были подготовлены широко поставленной литературной кампанией против евреев, начавшейся в Александрии с начала I в. по P. X. Эта кампания была открыта александрийцами Лисимахом и Херемоном (fr. 59 и 58 R) и получила дальнейшую разработку в трудах Апиона. Дамокрит и Никарх (fr. 60 и 61 R), вероятно, принадлежали, по справедливому предположению Рейнака (о. с. стр. 121–122), к той же плеяде; к сожалению, до нас не дошло никаких указаний о месте и времени их деятельности. Нового в еврейском вопросе эти люди уже ничего сказать не могли после «сделавших эпоху» работ Посидония Апамейского и Аполлония Молона. Они только видоизменяют и разукрашивают данныя этих писателей. Они подробно останавливаются на исходе евреев из Египта, всячески детализируя антисемитскую версию-карикатуру этой легенды и желая, таким образом, еще раз утвердить в общественном мнении тот факт, что евреи происходят от больных паршой египтян.
Расписывается в форме исторической проэкции еврейское безбожие и человеконенавистничество: напр., Лисимах производил даже название «Иерусалим» от греческого слова „hierosyla" — «ограбление храма». Много трактуется о ритуальных убийствах (Дамокрит) и еврейском культе золотой ослиной головы. Апион, «завершитель традиции», собрал все эти, а равно и все вообще когда-либо пред'являвшиеся евреям обвинениям одну кучу, плохо систематизированную и достаточно противоречивую. Новостью в его труде было только привлечение и позднейшей египетской истории, где он, подчеркнув роль евреев во время восстаний в Александрии (при Птоломеях VII, VIII и XI), указал на их бунтовщическую природу.
Римляне отнюдь не противодействовали этому все растущему антисемитизму греко-египетского общества, так как и здесь, в самом Риме, совершенно самостоятельно наростало антисемитское движение.
Антисемитизм был занесен в Рим, вместе со всеми прочими продуктами тогдашней новейшей культуры, из эллинистического Востока. Характерно, что первым антисемитом в римской литературе был Цицерон, ученик уже известного нам Аполлония Молона и друг не менее известного нам Посидония. Таким образом, антисемитизм был на первых порах в Риме одним из многих подражательных «привозных продуктов»; однако, уже вскоре он стал и здесь народным движением. Правда, Цицерон в речи «В защиту Флаака» (гл. 28) выступает как будто бы с совершенно новым в литературе обвинением — с впоследствии столь сильно трепавшейся в литературе теорией о всемогуществе еврейского мирового кагала, и вся речь его наполнена эффектированным страхом перед местью всесильного еврейства. Но это обвинение кажется нам новым только потому, что предшествующая антисемитская литература дошла до нас только в отрывках. Действительно, с одной стороны Цицерон был учеником Аполлония Молона и другом Посидония Апамейского, с другой, Страбон, выступающий несколько позже с аналогичным заявлением о всесилии мирового еврейства, никак не мог иметь своим источником речи Цицерона, тогда как, наоборот, определенно известно, что Страбон для своего исторического труда имел непосредственным и главным источником Посидония Апамейского[45]. Таким образом для меня несомненно, что и это обвинение находилось уже в труде Посидония.
Антисемитская пропаганда Цицерона, будучи чисто литературного, книжного происхождения, не имела непосредственного влияния. В Риме наблюдается явление, аналогичное с тем, что было в Греции начала эллинизма (стр. 82–83): первое знакомство с евреями производит скорее выгодное для них впечатление. Отношение Варроновых «Древностей» к евреям — скорее сочувственное (fr. 128 R из Августина, Civitas. Dei, IV, 31, 2), отношение других писателей — снисходительно-ироническое (император Август, fr. 130 R из Светония, Divus Augustus с. 76, Гораций, Сатиры 1, 4, 138 слл., I, 5, 97 слл., 1, 9, 60 слл.), с другой стороны, еврейские религиозные обряды стали в это время даже «криком моды» в высшем римском обществе (Horat. ibid, Tibull. 1, 3, 17–18, Ovid, ars amatoria 1, 75, 415, 217 слл.). Если история Трога Помпея, resp. Юстина, в некоторых местах (Just., 36, 1–3) проникнута антисемитизмом, то это такое же «литературное заимствование», как и многое другое в его труде.
