Вадим Кожинов - Грех и святость русской истории
Он родился 12 ноября 1439 года[41] в селе Язвище вблизи города Волоколамска. До принятия монашеского имени Иосиф его звали Иван Иванович Санин.
В семилетнем возрасте Иван был отдан в учение старцу Волоколамского Крестовоздвиженского монастыря Арсению Леженке и, проявив редкостные способности, быстро и в совершенстве овладел чтением, письмом, риторикой (то есть умением строить свою речь по законам логики и красоты), а затем и началами богословия. К восемнадцати годам он решает всецело посвятить себя служению православию и отправляется в Саввин Тверской монастырь к именитому старцу Варсонофию Неумою.
Однако общий строй жизни в этом монастыре не пришелся по душе Ивану Санину, и вскоре он, по совету Варсонофия, ушел отсюда на двести верст к югу, в Боровск, – в монастырь преподобного Пафнутия, бывшего, как уже сказано, учеником непосредственного ученика Сергия Радонежского – старца Никиты. Здесь Иван Санин 13 февраля 1460 года принял монашество под именем Иосифа.
В монастыре Иосиф, помимо истового богослужения, занимался тяжелым физическим трудом – и, кстати сказать, продолжал это, будучи игуменом Боровского и позднее Волоколамского монастырей. Благодаря высоким достоинствам и выдающейся просвещенности Иосиф стал ближайшим доверенным лицом игумена Пафнутия, а после его кончины (1 мая 1478 года) по праву занял его место. Но в 1479 году Иосиф, как уже сказано, покидает Боровский монастырь. В целом ряде сочинений этот поступок Иосифа объясняют исключительно его конфликтом (далеко не последним) с великим князем Иваном III, который ущемлял интересы монастыря, – о чем с горечью писал и сам Иосиф.
И уход его под Волоколамск стремятся целиком объяснить тем, что Иосиф оказался там как бы в ином государственном образовании – Волоцком княжестве, где правил брат Ивана III Борис Васильевич, отстаивавший свою «суверенность» – независимость от Москвы.
Нельзя отрицать, что это было одной из причин поступка Иосифа, но все же главной целью было, очевидно, создание нового монастыря. Это явствует из того факта, что, прежде чем уйти из Боровска под Волоколамск, Иосиф в течение долгого времени посещал различные монастыри, дабы познакомиться с их устройством. Так, он странствовал в продолжение года с близким ему старцем Боровского монастыря Герасимом, выдавая себя за его ученика и выполняя в посещаемых им монастырях «черные работы». Дело в том, что, если бы Иосиф являлся в другие монастыри как игумен одной из известнейших обителей, его принимали бы в них «официально», и он не смог бы познать их бытие во всех его – в том числе и не лучших – проявлениях. Наиболее благоприятное (или даже единственно благоприятное) впечатление произвел на Иосифа Кирилло-Белозерский монастырь, основанный в 1397 году близким сподвижником Сергия Радонежского преподобным Кириллом.
Эти странствия преподобного Иосифа были бы непонятны, если бы смысл его ухода из Боровского монастыря целиком заключался в том, чтобы оказаться во владениях волоцкого князя, а не Ивана III, который к тому же вовсе не желал отстранения Иосифа от игуменства в Боровском монастыре и после его «исчезновения» объявил боровским монахам: «Нет вам игумена опричь Иосифа» и распорядился о розыске «беглеца».[42] Иосифовы странствия явно свидетельствуют, как представляется, что главная и истинная его цель заключалась именно в создании нового – и, разумеется, совершенного – монастыря, а выбор «пустыни» недалеко от Волоколамска, не принадлежавшего тогда к Великому княжеству Московскому, был обусловлен, надо думать, не столько желанием уйти из-под власти Ивана III, сколько стремлением вернуться в свой родной край. В житии преподобного Иосифа говорится, что он избрал место для нового монастыря, «зная пустыню лесну зело, сущу близ достояниа отец его».[43]
1 июня 1479 года Иосиф прибыл в Волоколамскую землю, 6 июня началось строительство первой монастырской церкви – пока деревянной – Успения Богоматери, и уже 15 августа она была освящена. Позднее, в июне 1484 года, начала воздвигаться каменная церковь (освящена в декабре 1485-го), и ее фрески и иконы создал великий Дионисий, с которым Иосиф тесно сблизился еще в Боровском монастыре.
В Иосифовом монастыре воцарился строгий, даже суровый устав. Монахи не могли иметь никакой личной собственности и, помимо длительных богослужений, были обязаны заниматься разнообразным физическим трудом, от чего не уклонялся и сам игумен. «На трапезе… ястие же и питие всем равно, яково пред игуменом, тако и пред всеми братиями»,[44] – сообщает «Волоколамский патерик». Было обязательно и самое простое единое для всех одеяние. Никто не мог без разрешения отлучаться из монастыря и т. п. И в этом заключалась глубокая истина: люди, всецело посвятившие свою жизнь служению Богу, должны отречься от всех земных желаний и интересов. Монастырь был подлинной Христовой общиной, действительным братством во Христе, воплощением реального устремления к святости. И ощущаемая людьми близость монастыря к Богу приводила к тому, что, несмотря на всю суровость устава, в Иосифову обитель нередко переходили монахи из имевших менее строгие порядки обителей, вызывая даже ревнивое недовольство иных церковных деятелей…
Высочайшая духовность Иосифова монастыря влекла к нему множество богатых людей, вносивших в его казну крупные вклады, и благодаря наличию больших денежных и иных средств Иосифов монастырь мог заниматься самой широкой благотворительностью, подкрепляя свое духовное воздействие на окрестное население «практической» заботой о нем – прежде всего о нищих, немощных, пострадавших от неурожаев.
Стремившийся к полной объективности историк А.А. Зимин, тщательно изучив эту, как сказали бы теперь, «социальную» роль Иосифова монастыря, писал: «С самого начала своего пребывания в Волоцком княжестве он (Иосиф. – В.К.) организует кредит обнищавшим крестьянам. Значительные средства монастыря тратились на прокормление нищих… на трапезе собиралось до 600–700 человек, а в праздники было и того больше. Незадолго перед смертью Иосифа… был сильный голод… В монастырь стекалось ежедневно по 400–500 человек голодающих. По приказу Иосифа были розданы все монастырские хлебные запасы, а деньги истрачены на покупку зерна – монастырь даже вынужден был занимать деньги у соседей…»
Помимо того, преподобный Иосиф с успехом воздействовал на тех, кто обладал богатством и властью. «Когда до Иосифа, – писал А.А. Зимин, – дошли слухи о тяжелом положении холопов и крестьян у одного вельможи, то он ему отправил послание, в котором проводилась мысль о «миловании» рабов. Эта же мысль развивалась и в ряде других посланий. Обосновывал он ее ссылками на Священное Писание: «Понеже вси есмя создани рукою Божиею, и вси плоть едина… и вси в руце Господни: его же хощет обнищивает и его же хощет обогатит». И «на Страшном Судищи Христове несть раб ни же свободна, но каждо по своим делом приимет…». Когда в 1512 г. в Дмитрове был голод, Иосиф обратился к князю Юрию Ивановичу (сыну Ивана III. – В.К.) с посланием, в котором просил… установить твердую цену на хлеб… Такого характера деятельность волоцкого игумена, конечно, оказывала влияние на положение крестьянства у соседей и вотчинников. Последние вынуждены были улучшать условия их жизни, ибо в противном случае у крестьян оставалась всегда возможность бежать под защиту монастыря».[45]
Я сознательно привел суждения из изданного в Москве в 1977 году исследования А.А. Зимина – историка не только «светского», но и советского, который ни в коей мере не имел задачи «идеализировать» деятельность преподобного Иосифа, а только тщательно изучал достоверные исторические факты.
Но истинное существо дела заключалось, конечно, не просто в том, что Иосиф Волоцкий заботился о «материальном положении» крестьян и холопов; эта забота была только одним из естественных проявлений целостной деятельности его монастыря, воплощавшего в себе дух православия, являвшего собой как бы предметный образ Царства Божия на грешной земле, – что вполне наглядно представало в имевшихся в монастыре творениях великого иконописца Дионисия (их там было в начале XVI века около девяноста).
И, настаивая на улучшении положения крестьян и холопов, преподобный Иосиф, как мы видели, исходил из того, что все люди – Божьи создания и для последнего Суда нет ни рабов, ни их «свободных» господ. То есть его, как выразились бы теперь, «социальная программа» являлась одной из неотъемлемых составных частей монастырского служения. Сравнительно быстро Иосифов монастырь обрел на Руси самую широкую известность и признание – как одно из наиболее достойных и в то же время наиболее полнокровных воплощений православного бытия, сознания, творчества.
Помимо всего прочего, преподобный Иосиф стал виднейшим православным мыслителем и писателем; закономерно, что в его дошедших до нас изображениях он предстает пишущим. Наиболее раннее из известных нам сочинений преподобного Иосифа он написал еще тогда, когда был иноком Пафнутьева Боровского монастыря. Это «Послание о Троице» архимандриту (так тогда звался наиболее чтимый из игуменов какой-либо епархии) Тверского Отроча монастыря Вассиану, который с 1477 года стал епископом Тверским. То есть «Послание» написано не позднее 1477 года и по прямой просьбе архимандрита (оно начинается словами: «Что, господине, меня… пытаешь о таинстве Святые Троицы…»[46]).
