Шарль Монтескье - Избранные произведения о духе законов
В республике люди берутся за оружие лишь в качестве защитников законов и отечества; человек становится на некоторое время солдатом именно потому, что он гражданин. При наличии же двух различных сословий каждому, кто, состоя в армии, продолжал бы считать себя гражданином, могли бы дать почувствовать, что он не более как солдат.
В монархиях военные стремятся только к славе или по меньшей мере к чести или богатству. Таким людям отнюдь не следует поручать гражданских должностей; необходимо, напротив, чтобы гражданские власти обуздывали их. Недопустимо, чтобы одни и те же лица обладали одновременно и доверием народа и силой, позволяющей злоупотреблять этим доверием.
Посмотрите, как опасаются возникновения обособленного военного сословия в государстве, где под формой монархии скрывается республика[52]; там воин не перестает быть гражданином и даже должностным лицом, дабы оба эти качества служили залогом его преданности отечеству и постоянно напоминали ему о его обязанностях.
Разделение должностей на военные и гражданские, произведенное римлянами после падения республики, не было делом произвола. Оно явилось следствием изменения римского государственного строя; оно соответствовало природе монархического правления; дело, начатое при Августе[53], должны были завершить последующие императоры для обуздания военного правления.
Прокоп, соперник Валента в борьбе за императорскую власть, совершенно не понимал этого, когда, возведя персидского царевича Гормизда в звание проконсула, он возвратил проконсулу принадлежавшее ему некогда командование войсками; возможно, впрочем, что у него были для этого особые причины. Человек, стремящийся к верховной власти, более заботится о собственной пользе, чем о пользе государства.
Четвертый вопрос. Следует ли допускать продажу должностей? В деспотических государствах, где государь назначает и смещает должностных лиц по собственному произволу, должности не должны продаваться.
Но в монархических государствах их продажа полезна, потому что она заставляет людей заниматься, как семейным ремеслом, тем или иным видом деятельности, которым они не стали бы заниматься из любви к добродетели, ибо она каждому определяет его долг и придает более устойчивости и постоянства сословиям. Свида недаром сказал, что Анастасий посредством продажи всех государственных должностей сделал из империи нечто вроде аристократии.
Платон не терпел такой продажи. «Это то же самое, — говорит он, — как если бы кого-либо приняли на корабль кормчим или матросом за его деньги». Может ли обычай, вредный для всякого житейского дела, оказаться полезным только для руководства республикой? Однако Платон говорит о республике, основанной на добродетели, а мы говорим о монархии. Но если бы в монархии должности не продавались согласно публично установленным правилам, то они все-таки стали бы продажными вследствие корыстолюбия и жадности придворных; случай доставит лучших покупателей, чем выбор государя. Наконец, самый способ возвышаться посредством богатства поддерживает и поощряет промышленность, в чем всегда очень нуждается этого рода правление.
Пятый вопрос. Для какого правления нужны цензоры? Они нужны для республики, где принцип правления — добродетель. Добродетель разрушается не одними только преступлениями, но также и небрежностью, ошибками, недостатком любви к отечеству, опасными примерами, семенами порчи, всем, что, не нарушая закона, обходит его и что, не уничтожая его силы, ослабляет ее. Все это должно быть исправляемо цензорами.
Нас удивляет наказание, которому подвергли члена Ареопага за то, что он убил воробья, спрятавшегося у него на груди от преследования ястреба. Мы поражены тем, что Ареопаг предал смерти ребенка за то, что тот выколол глаза птичке. Но надо иметь в виду, что тут дело идет не о приговорах уголовного суда, а о решениях суда нравственного в республике, основанной на нравственности.
Монархии не нуждаются в цензорах; эти правления основаны на чести, а природа чести в том и состоит, что для нее весь мир — цензор. Всякий человек, преступивший правила чести, услышит упреки даже от тех, у кого ее совсем нет.
Тут сами цензоры были бы развращены теми, кого им следовало исправлять. Они были бы не в силах бороться с распространенной в монархии испорченностью — эта испорченность оказалась бы сильнее их.
Понятно, что для деспотического правления цензоры совсем не нужны. Китай, по-видимому, является исключением из этого правила; но мы изложим впоследствии особые причины этого обстоятельства.
КНИГА ШЕСТАЯ
Влияние, оказываемое принципами различных образов правления на простоту гражданских и уголовных законов, на формы судопроизводства и определение наказаний
ГЛАВА I
О простоте гражданских законов в различных видах правления
При монархическом правлении законы не могут отличаться такой простотой, как при деспотическом правлении. Здесь нужны суды. Эти суды выносят приговоры. Приговоры эти надо хранить и изучать для того, чтобы суд действовал сегодня так же, как он действовал вчера, и чтобы собственность и жизнь граждан были столь же прочно и определенно обеспечены, как и само государственное устройство.
В монархии отправление правосудия, решениям которого подлежат не только имущество и жизнь, но также и честь человека, требует тщательных изысканий. Чем шире ведомство суда, чем важнее интересы, подлежащие его решениям, тем внимательнее и осмотрительнее становится судья.
Поэтому не следует удивляться, что законы этого государства отличаются таким обилием правил, оговорок и распространений, благодаря которым умножается количество частных случаев и самый разум обращается, по-видимому, в особого рода искусство.
Установленное в монархиях различение людей по их званию, происхождению, положению часто приводит к установлению различий в характере их имущества, и законы этого государственного строя могут увеличивать количество таких различий. Так, у нас имеется имущество собственное и общее или сообща приобретенное, полученное в приданое и принадлежащее исключительно жене, отцовское и материнское, разного рода движимость, имущество свободное и ограниченное субституцией, родовое или неродовое, имущество дворянское — белопоместное и простонародное, ренты поземельные или денежные. Каждый вид имущества подчинен особым правилам, согласно которым им располагают, и все это еще более усложняет дело,
В наших государствах феоды стали наследственными поместьями. Надо было обеспечить дворянство в имущественном отношении, т. е. придать некоторую прочность феоду для того, чтобы собственник его был в состоянии нести службу государю. Это неизбежно породило множество различий: в одних странах, например, феоды не могли быть разделены между братьями, в других — младшие братья получали более значительное обеспечение.
Монарх, знающий положение каждой из своих провинций, может создавать различные законы и допускать существование разнообразных обычаев. Но деспот ничего не знает и ни за чем не может следить; его приемы всегда одинаковы; он всем управляет своею суровою волею, которая всюду одинакова; все уравнивается под его стопами.
По мере того как в монархиях деятельность судов расширяется, их приговоры становятся предметом изучения юриспруденции, так как в этих приговорах иногда встречаются противоречия или вследствие того, что сменявшие друг друга судьи не все были одинакового мнения; или потому, что из двух одинаковых дел одно было проведено более умело, чем другое; или, наконец, по причине бесчисленных злоупотреблений, которые неминуемо вкрадываются во все дела рук человеческих. Это неизбежное зло, которое законодатель от времени до времени исправляет, как нечто противное духу умеренного образа правления, так как деятельность судов должна быть обусловлена природой государственного устройства, а не противоречиями и неопределенностью законов.
В правлениях, где имеются необходимые различия между лицами, должны существовать и привилегии. Это еще более вредит простоте и порождает тысячи исключений.
Одна из привилегий, наименее обременительных для общества и в особенности для тех, кто ее предоставляет, состоит в праве быть подсудным определенному суду предпочтительно перед всеми остальными. И вот возникает новый ряд дел, предмет которых состоит в том, чтобы установить, к какому именно суду должен обратиться истец.
В деспотических государствах положение народа совсем иное. Я даже не нахожу там никакого повода для деятельности законодателя или судьи. Так как все земли принадлежат государю, то там нет почти никаких гражданских законов о земельной собственности. Так как государь наследует своим подданным, то нет там также и законов о наследстве. Принадлежащее государю исключительное право торговли в некоторых странах устраняет надобность во всяком торговом законодательстве. Браки, заключаемые с рабынями, делают ненужными гражданские законы о приданом и о правах жены. Из этого всеобщего рабства вытекает еще и то следствие, что там почти вовсе нет людей, которые имели бы собственную волю и поэтому могли бы отвечать перед судьей за свое поведение. Большая часть нравственных действий обусловлена там волей отца, мужа, господина и определяется ими, а не судьями.
