Эдуард Перруа - Столетняя война
На переговорах, которые вскоре начались, по сравнению с предшествующими годами прогресса почти не было. Англичане требовали возвращения аквитанских замков и территорий, незаконно занятых французскими гарнизонами, и полной амнистии для гасконской знати, сохранившей в последнем конфликте верность своему герцогу. Люди французского короля в свою очередь добивались выплаты 50 000 ливров компенсации, обещанной Эдуардом III в 1327 г., и рельефа в 60 000 марок, которого требовали еще в 1325 г., а также сноса замков тех изгнанников, которых Карл IV не простил. Тем не менее 8 мая 1330 г. соглашение в Венсеннском замке, ратифицированное обеими сторонами, предусмотрело создание смешанных комиссий по расследованию, которые по всем спорным пунктам изучат тексты, опросят свидетелей и примут окончательное решение. Все это еще оставалось в рамках традиции.
Ситуация изменилась, когда новая инициатива французских юристов привела к внезапному повышению напряженности. Они вдруг заметили, что в принятом год назад оммаже формулировка недостаточно четкая. Но она была повторением, или почти повторением, причем даже дословным, текста присяги, которую приносили Генрих III в 1259 г., Эдуард I в 1274 г., Эдуард II в 1304, в 1308, в 1320 гг. и его сын в 1325 г. Английские короли пользовались ее двусмысленностью, чтобы иметь право считать, что связаны с сюзереном аквитанского фьефа только «простым» оммажем, обязательством довольно расплывчатого типа, не включающим никаких четких обязательств со стороны вассала. А другие крупные вассалы короны, особенно пэры Франции, напротив, были обязаны «тесным» оммажем, когда «верный» обязывался защищать своего сеньора «прежде всякого другого человека» и «от всех живущих и умирающих людей», а сверх того считал необходимым служить в осте за свой счет. Мало того, что это, видимо, вызвало предварительные дискуссии — 28 июля 1330 г.
Плантагенет был вызван на суд короля, чтобы уточнить формулировки своего оммажа и признать, что он имеет характер «тесного». Чего, собственно, хотели добиться советники Филиппа VI, выдвинув это неуместное требование? Может быть, выиграв первый тур в трудной борьбе на амьенской церемонии и почувствовав, что молодой герцог Гиенский не в состоянии эффективно противодействовать их юридическим доводам, наполненным угрозами, они надеялись, спровоцировав новый отказ раздраженного противника, произвести третью конфискацию аквитанского фьефа? Нам они не открыли своих намерений. Но такого не исключали англичане, которых эти махинации окончательно озлобили против въедливого и коварного сюзерена.
Равно как и в 1329 г., Эдуард был не в силах противостоять притязаниям Валуа. На его острове близились новые политические потрясения. Молодой суверен, которому уже исполнилось двадцать, находил опеку со стороны матери обременительной и тяжкой. Вызывающее возвышение Роджера Мортимера, три года бесславного правления восстановили баронов против клики, находящейся у власти. Недовольные подготовили заговор, во главе которого встал король. В ноябре 1330 г. Мортимер был арестован и казнен, а Изабелла выслана в удаленный замок. Но, будучи полностью поглощен подготовкой этого переворота и установлением своей личной власти, Эдуард был не в состоянии явиться по вызову чиновников Валуа. Сославшись на его отсутствие, они могли осуществить самые коварные судебные процедуры. Он опасался худшего для своих континентальных владений. Его инструкции своим чиновникам в Гиени рекомендовали оказать отчаянное сопротивление, если вдруг король Франции захочет захватить герцогство вооруженной силой; но если он удовлетворится отправкой приставов и сержантов для исполнения приговоров своего суда, надо постараться не спровоцировать ни малейшего инцидента, «кротко терпеть, не говорить зря, не вступать в долгие споры и не оказывать сопротивления, чтобы козни века сего миновали нас».
Покорность аквитанских чиновников, смиренная позиция английских послов, явившихся отстаивать дело своего господина, и особенно посредничество папы Иоанна XXII, ходатайствовавшего за короля Эдуарда, в конце концов смягчили недоверчивого сюзерена. Если раньше Филипп и имел намерение снова конфисковать Аквитанию, он не стал настаивать на осуществлении этого плана. Он удовлетворился заключенным в Париже 9 марта 1331 г. соглашением, освобождавшим английского короля от принесения нового оммажа, но взамен на письменное обязательство, которое бы давало противной стороне право считать, что амьенская церемония означает «тесный» оммаж. Через несколько недель, в апреле, в Пон-Сен-Максане произошла тайная встреча Эдуарда и Филиппа — последняя до развязывания вооруженного конфликта. Они еще раз выразили общее желание покончить с извечными аквитанскими проблемами, устранить разногласия, связанные с территориальными границами, с изгнанниками, с репарациями.
Таким образом, дипломатии Валуа, использовавшей все приемы последних Капетингов и прошедшей все пути, проторенные последними, не понадобилось и трех лет, чтобы добиться самой значительной дипломатической победы над гасконским вассалом. Казалось, амьенский оммаж и последующее заявление, приравнивавшее его к «тесному», навсегда исключили для Плантагенетов династические притязания. Потерпев поражение на всех стадиях этой упорной борьбы, Эдуард очутился в более униженном положении по отношению к сюзерену, чем когда-либо. Аквитания оставалась урезанной из-за частичной оккупации, ослабленной оттого, что французский монарх еще сильнее поработил ее герцога; угроза, два поколения нависающая над ней, стала еще отчетливей. Решительно царствование Валуа начиналось удачно.
II. НА ПУТИ К РАЗРЫВУ
Через шесть лет от этой первой победы ничего не осталось. Мало того что, отказавшись от амьенской присяги, Эдуард вновь выдвинул притязания на французскую корону, но, чтобы не допустить новой конфискации, он еще и собрал против своего соперника самую огромную континентальную коалицию, на какую только Англия опиралась со времен Бувина[40]. Подобная перемена требует объяснений. Теперь нам известны отдаленные причины войны, среди которых аквитанский вопрос — константа, а торговые или финансовые распри — вариации. Но причины непосредственные, те, которыми продиктованы решающие действия и определены роковые меры, можно выявить, лишь проанализировав эти решающие и смутные годы — 1331-1337-й. Ни один конфликт в истории не может стать неизбежным сам по себе: таковым его делает воля людей. Что же это за люди в данном случае?
Новейшие историки франко-английского конфликта, которых поражает ряд катастрофических промахов и оплошностей, за каких-то десять лет превративших французскую монархию из державы первого ранга в объект нападения, а вскоре и в побежденную страну, объясняли столь быстрый упадок бездарностью ее короля. Коренные причины они усматривали в полной противоположности характеров обоих властителей: с одной стороны — Эдуард III, политический гений, неистощимый создатель все новых комбинаций, но в то же время человек холодный и расчетливый, строящий дальние планы, знающий, куда он идет, чего хочет, который так же превосходит противника в сфере дипломатии, как и на поле боя; с другой — Филипп VI, полная его противоположность: прожектер и фанфарон, нестойкий, когда следовало бы твердо идти к цели, упрямый, когда нужно проявлять гибкость, вечно обманываемый более ловким соперником, неспособный использовать преимущества, пока еще есть время, и позволяющий втянуть себя в борьбу, к которой не сумел подготовиться. Оба эти портрета требуют некоторых корректировок. Речь, конечно, не о том, чтобы реабилитировать первого из Валуа. Даже современники, вроде хрониста Иоанна Красивого, терялись, не зная, что думать об этом монархе, смелом и рыцарственном, старающемся добиться беспрекословного подчинения королевской власти, которую он унаследовал, беспощадно осуществляющем «жесткое правосудие», — и в то же время напрочь забывающем о собственных интересах, едва его охватит страсть — месть или мелкое тщеславие. Его дипломатия движется рывками, будучи то слишком доверчивой, то более хитрой, чем надо бы. Но разве вина за это лежит на одном суверене? Может, у него были плохие советники, и притом это были те же люди, которые руководили политикой его предшественников? По отношению к Англии и аквитанскому фьефу бросается в глаза преемственность политики и идентичность методов Филиппа Валуа и Карла IV: бесконечное запугивание, хитрости, угрозы, придирки, преследующие цель согнуть и унизить строптивого вассала. До последнего времени эта игра приносила успех. Ведь почти двадцать лет Англия Эдуарда II, а после — Англия Изабеллы и Мортимера, погруженная в бездну анархии, в которой ее удерживали распри баронов с королевской властью, могла вести лишь политику, лишенную величия, потому что бессильную. Карл IV воспользовался этим, чтобы развязать войну из-за Сен-Сардо и придержать для себя часть Аквитании. Филипп VI в свою очередь сыграл на слабости противника, чтобы унизить его, заставив принести «тесный» оммаж. Советники французского короля не поняли, что эти легкие времена прошли и что в лице Эдуарда III, прочно утвердившегося на своем троне, французская монархия встретила достойного противника.
