Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 1)
Прежде Патапу Максимычу в этом деле старик Савельич помогал. Прожил он у него в дому, не мало, не много, двадцать годов и по токарной части во всем заменял хозяина. Верный был человек, хозяйское добро берег пуще глаза, работники у него по струнке ходили, на его руках и токарни были и красильни, иной раз заместо Патапа Максимыча и на торги езжал. Души в нем не чаял Чапурин, и в семье его Савельич был свой человек. Да вот перед самым Рождеством, надо же быть такому греху, бодрый еще и здоровый захирел ни с того ни с сего да, поболев недели три, богу душу и отдал. Много тужил по нем Патап Максимыч, много думал, кем заместить ему Савельича, но придумать не мог. Народ, что у него работал, не сподручен к такому делу: иной и верен был и человек постоянный, да по посуденной части толку не смыслит, а у другого и толк был в голове, да положиться на него было боязно. Заметив, что Алексей Лохматый мало что точит посуду, как никому другому не выточить, но и в сортировке толк знает, Патап Максимыч позвал его к себе на подмогу и очень доволен остался работой его. Так у Алексея дело спорилось, что, пожалуй, не лучше ли, чем при покойнике Савельиче.
Разборка кончалась. Оставалось сотни три-четыре блюд перебрать, остальное было разобрано, Пантелеем уложено и работниками вытащено в сени либо сложено на дровни, чтобы завтра же, до заревых кочетов, в Городец посуду везти.
- Ну, Алексеюшка,- молвил Патап Максимыч,- молодец ты паря. И в глаза и за глаза скажу, такого, как ты, днем с огнем поискать. Глядь-ка, мы с тобой целу партию в одно утро обладили. Мастер, брат, неча сказать.
- Спасибо на добром слове, Патап Максимыч. Что смогу да сумею сделать всем готов служить вашему здоровью,- отвечал Алексей.
- А я вот что, Алексеюшка, думаю,- с расстановкой начал Патап Максимыч.Поговорить бы тебе с отцом, не отпустит ли он тебя ко мне в годы. Парень ты золотой, до всякого нашего дела доточный, про токарное дело нечего говорить, вот хоть насчет сортировки и всякого другого распоряженья... Я бы тебя в приказчики взял. Слыхал, чать, про Савельича покойника? На его бы место тебя.
- Благодарим покорно, Патап Максимыч,- отвечал обрадованный Алексей.Готов служить вашей милости со всяким моим удовольствием.
- Только сам ты, Алексеюшка, понимать должен,- сказал Патап Максимыч,- что к такой должности на одно лето приставить тебя мне не с руки. В годы-то отец отпустит ли тебя?
- Не знаю, Патап Максимыч,- отвечал Алексей,- поговорю с ним в воскресенье, как домой пойду.
- Плату положил бы я хорошую, ничем бы ты от меня обижен не остался,продолжал Патап Максимыч.- Дома ли у отца стал бы ты токарничать, в людях ли, столько тебе не получить, сколько я положу. Я бы тебе все заведенье сдал; и токарни, и красильни, и запасы все, и товар, а как на Низ случиться самому сплыть аль куда в другое место, я б и дом на тебя с Пантелеем покидал. Как при покойнике Савельиче было, так бы и при тебе. Ты с отцом-то толком поговори.
Вошла Фленушка, смущенная, озабоченная, в слезах. Мастерица была она, какое хочет лицо состроит: веселое - так веселое, печальное - так печальное.
- Что ты, Фленушка? - спросил ее Патап Максимыч.
- До вас, Патап Максимыч,- отвечала она плаксивым голосом.- Беда у меня случилась, не знаю, как и пособить. Матушка Манефа пелену велела мне в пяльцах вышивать. На срок, к масленице поспела бы беспременно.
- Знаю, слышал,- отвечал Патап Максимыч.
- В Москву хочет посылать,- продолжала Фленушка.
- Да что же случилось-то? - спросил Патап Максимыч.
- Пяльцы не порядком положила,- ответила Фленушка.- Упали, рассыпались... Боюсь теперь матушки Манефы, серчать станет.
- Так почини,- молвил Патап Максимыч.
- Рада бы починила, да не умею,- сказала Фленушка.- Надо столяра.
- А где я тебе найду его? У меня столяров нет,- ответил Патап Максимыч.
- Да не может ли кто из токарей починить? - просила Фленушка.- Не оставьте, Патап Максимыч, не введите в ответ. Матушка Манефа и не знаю что со мною поделает.
- Не токарево это дело, голубушка,- сказал Патап Максимыч.- Из наших работников вряд ли такой выищется... Рад бы пособить, да не знаю как. Не знаешь ли ты, Алексей? Не сумеет ли кто из наших пяльцы ей починить ?
- Да я маленько столярничаю,- отвечал Алексей.- За чистоту не берусь, а крепко будет.
- Ну вот на твое счастье и столяр выискался,- с веселой улыбкой молвил Патап Максимыч.- Тащи скорей сюда пяльцы-то.
- Никак их нельзя сюда принести. Патап Максимыч,- отвечала Фленушка,здесь и олифой и красками напачкано, долго ль испортить шитье, цвета же на пелене все нежные.
- Да ты порожние пяльцы тащи, шитье-то вынь,- сказал Патап Максимыч.- Эка недогадливая!
- Не знаете вы нашего мастерства, Патап Максимыч, оттого и говорите так,отвечала Фленушка.- Никак нельзя из пялец вынуть шитья, всю работу испортишь, опять-то вставить нельзя уж будет.
- Ну, неча делать, сходи наверх, Алексеюшка,- сказал Патап Максимыч.- Где пяльцы-то у тебя? - спросил он, обращаясь к Фленушке.
- В светлице, у Настеньки,- ответила она.
- Проведи его туда. Сходи, Алексеюшка, уладь дело,- сказал Патап Максимыч,- а то и впрямь игуменья-то ее на поклоны поставит. Как закатит она тебе, Фленушка, сотни три лестовок земными поклонами пройти, спину-то, чай, после не вдруг разогнешь... Ступай, веди его... Ты там чини себе, Алексеюшка, остальное я один разберу... А к отцу-то сегодня сходи же. Что до воскресенья откладывать!
Ровно отуманило Алексея, как услышал он хозяйский приказ идти в Настину светлицу. Чего во сне не снилось, о чем если иной раз и приходило на ум, так разве как о деле несбыточном, вдруг как с неба свалилось.
- Ты послушай, молодец,- сказала Фленушка, всходя с ним по лестнице в верхнее жилье дома.- Так у добрых людей разве водится?
- Что такое? - с смущенным видом спросил Алексей.
- Совесть-то есть аль на базаре потерял? - продолжала Фленушка.- Там по нем тоскуют, плачут, убиваются, целы ночи глаз не смыкают, а он еще спрашивает... Ну, парень, была бы моя воля, так бы я тебя отделала, что до гроба жизни своей поминать бы стал,- прибавила она, изо всей силы колотя кулаком по Алексееву плечу.
- Да ты про что? Право, невдомек, Флена Васильевна,- говорил Алексей.
- Ишь ты! Еще притворяется,- сказала она.- Приворожить девку бесстыжими своими глазами умел, а понять не умеешь... Совесть-то где?.. Да знаешь ли ты, непутный, что из-за тебя вечор у нее с отцом до того дошло, что еще бы немножко, так и не знаю, что бы сталось... Зачем к отцу-то он тебя посылает?
- В приказчики хочет меня по токарням да по красильням рядить,- отвечал Алексей,- за работниками да за домом присматривать.
- Полно ты? - удивилась и обрадовалась Фленушка.
- Право,- отвечал Алексей.
- Значит - наше дело выгорает,- сказала Фленушка.- С места мне не сойти, коль не будешь ты у Патапа Максимыча в зятьях жить. Ступай,- сказала она, отворив дверь в светелку и втолкнув туда Алексея,- я покараулю.
В алом тафтяном сарафане с пышными белоснежными тонкими рукавами и в широком белом переднике, в ярко-зеленом левантиновом платочке, накинутом на голову и подвязанном под подбородком, сидела Настя у Фленушкиных пялец, опершись головой на руку. Потускнел светлый взор девушки, спал румянец с лица ее, глаза наплаканы, губы пересохли, а все-таки чудно-хороша была она. Это была такая красавица, каких и за Волгой немного родится: кругла да бела, как мытая репка, алый цвет по лицу расстилается, толстые, ровно шелковые косы висят ниже пояса, звездистые очи рассыпчатые, брови тонкие, руки белые, ровно выточены, а грудь, как пух в атласе. Не взвидел света Алексей, остановился у притолоки. Однако оправился и чин чином, как следует, святым иконам три поясных поклона положил, потом Насте низехонько поклонился.
Хотя Фленушка только о том Насте и твердила, что приведет к ней Алексея, но речам ее Настя веры не давала, думала, что шутит она... И вдруг перед ней, как из земли вырос,- стоит Алексей.
Бледное лицо Насти багрецом подернуло. Встала она с места и, опираясь о стол рукою, робко глядела на вошедшего. А он все стоит у притолоки, глядит не наглядится на красавицу.
У обоих языка не стало. Молчат. Наконец, Настя маленько оправилась.
- Что тебе надо? - спросила она, опустив глаза в землю.
- Патап Максимыч послал,- тихо отвечал Алексей.
- Тятенька? - поднимая голову, сказала Настя.- Тебя тятенька ко мне прислал?.. Зачем?..
Сердце у ней так и замерло, сама себя не помнит, наяву она аль во сне ей грезится.
- Зачем он тебя прислал?- повторила Настя, едва переводя дух.
- Пяльцы чинить.
"Так вот зачем Фленушка пяльцы-то ломала",- подумала Настя.
- Чини, коли прислан,- сказала она, отходя к другому окошку.
Подошел Алексей к пяльцам. Смотрит на полом - и ничего не видит: глаза у него так н застилает, а сердце бьется, ровно из тела вон хочет.
Настя, потупившись, перебирала руками конец передника, лицо у нее так и горело, грудь трепетно поднималась. Едва переводила она дыханье, и хоть на душе стало светлее и радостней, а все что-то боязно было ей, слезы к глазам подступали.
