Максим Калашников - Третий Проект. Том II "ТОЧКА ПЕРЕХОДА".

Во-первых, это революция в биологии, порождающая методами клонирования, культивирования организмов и генной инженерии пластичность самого вида «человек разумный». Современный человек отрывается от некоторых присущих ему изначально биологических свойств и приобретает ряд качеств «нечеловеческого» характера. Как следствие, изменяется сам человеческий облик цивилизации. Вид «хомо сапиенс» еще остается «сапиенс», но с развитием биопластических технологий перестает быть собственно «хомо».

А, во-вторых, это революция в информатике, позволяющая уже сейчас оперировать громадными массивами знаний. Она выдвигает вперед не товарное, а интеллектуальное производство, приводит к почти непрерывным технологическим преобразованиям цивилизационных структур. С обычной точки зрения, информационная революция приводит к почти мгновенной смене социально-экономических конфигураций. Этот процесс сопровождается виртуализацией, ведущей к созданию всеобщей иллюзорной реальности.

На первый взгляд, оба этих тренда позитивны. Но на самом деле они катастрофичны. Они создают принципиально отличное от нынешней реальности будущее. Оба этих течения вырастают из настоящего путем естественного самовыдвижения, не имеют достаточного совмещения с нынешней индустриальной техногенной культурой и не регулируются никакими амортизационными проектами. А потому преобладание процессов разрушения над процессами созидания постепенно становится главенствующей формой нынешних структурных преобразований, приводя в итоге к распаду традиционных культур и порождая в момент перехода обстановку цивилизационнного хаоса.

Сегодняшняя историческая ситуация обладает принципиальной новизной. Все большие структурные преобразования мировой и европейской истории (например, переход от античности к Средним векам или от Средневековья к Новому и Новейшему времени) при всей их грандиозности, тем не менее, были изменениями внутри сложившейся цивилизационной фазы и не затрагивали базисных принципов глобальной человеческой цивилизации. Проще говоря, ростки средневекового феодализма взошли в недрах античного рабовладения, а капиталистический уклад родился в позднефеодальном обществе. Крушением всех устоев ни тот, ни другой не грозили. А нынешний фазовый переход — совсем иное. Он, по-видимому, является переходом от классической статичной цивилизации, господствующей на Земле вот уже несколько тысячелетий, к цивилизации Будущего.

Цивилизация прошлого основывалась на определенной стабильности уже известных государственных образований, при любых изменениях сохраняющих все тот же национальный или имерский тип организации. Оставался относительно стабильным и доминирующий в определенную историческую эпоху экономический уклад. Стабильной была мировая и европейская культура. Наконец, наблюдалась — и это важнее всего! — биологическая стабильность человека. Цивилизация будущего, вырастающая сейчас из гуманитарных технологий информационной эпохи, подразумевает всеобщую изменчивость. Изменчивость того, что раньше изменить казалось невозможным и немыслимым — самых базисных цивилизационных принципов! Государства, экономики, общества, культуры и человека! Можно предполагать, что дальнейший научный, экономический и культурный прогресс будут представлять собой не смену общественно-экономических формаций, строго разделенных между собой структурными преобразованиями, а скорее — чрезвычайно быстрое и постоянное обновление всех социально-культурных конфигураций, каждая из которых будет обеспечивать лишь определенный и достаточно эфемерный этап развития.

Кризис и исчезновение национальных государств, а также кризис наткнувшейся на земные пределы глобализованной экономики есть только внешнее выражение этого цивилизационного мегатренда, ведущего к цивилизации принципиально нового типа.

Я вижу в нынешней ситуации три обозначившиеся тенденции. Первая — катастрофическая, связанная с началом распада прежней цивилизации. Вторая — тенденция трасформации, попытка выхода на принципиально новый уровень. И, наконец, тенденция адаптации, попытка приспособиться и обеспечит смысловое единство старого и нового мира.

Глобальные цивилизационные кризисы, переходящие в катастрофы сопутствуют человечеству на протяжении всей его долгой истории. Уже крушение Римской империи воспринималось современниками и, прежде всего, самими римлянами, как конец света. Так же воспринималось и крушение Византии, по мнению современников — духовного оплота средневекового мира. Личное сознание, впрочем, как и коллективное бессознательное, всегда воспринимает завершение определенного исторического периода в качестве апокалипсиса. Обычно в такие моменты провозглашается смерть Бога и конец истории. Однако Бог умирает далеко не для всех и история заканчивается лишь для значительного большинства, которое всегда остается в прошлом.

Индустриальный мир, безусловно, распадается. Он исчезает, и никакими силами нельзя продлить его дальнейшее существование. Для нас это, наверное, означает конец света. Но для истории значит, что наступает Будущее.

— И что же будет дальше? — поинтересовался президент.

— Это — самый интересный вопрос, — мотнул головой мыслитель. — Для индустриальной фазы цивилизации не существует устойчивого состояния с низкими, а тем более — нулевыми темпами роста. Индустриализм всегда должен расти и завоевывать новые пространства. Сегодня он дошел до пределов планеты. А потому индустриальная фаза неизбежно обречена на размонтирование в ближайшие десятилетия. А вот тут — бабушка надвое сказала. Есть два способа демонтажа старой эпохи. Первый — возвращение к традиционному миру. По мнению Умберто Эко и ряда его единомышленников, к новому феодализму, с резким сокращением населения…

— Вот как? — иронически спросил президент. — Могут вернуться рыцари, бароны и замки?

— Не совсем, — улыбнулся питерский интеллектуал. — Это будет квазифеодализм, «как бы феодализм». Ведь полной деградации знания не произойдет. Да, с эрозией нынешних государств появятся свои «бароны» и «графы» — авторитетные люди и группы, опирающиеся на силу и способные обеспечить безопасность подданных на своих территориях, вершить в них суд. Конечно, у них будут аналоги замков, только сложенные из железобетонных блоков, с пулеметами и электронными системами безопасности. В общем, что-то очень похожее на мрачные предсказания наших газет в пору распада Советского Союза…

Президент на миг очень ярко представил себе картину новых рыцарей, патрулирующих свои владения на приземистых военных вездеходах с грозно торчащими стволами. Эта мысль его позабавила.

— Простите, я вас перебил, — обратился он к Пер-гину. — Это, так сказать, самый мрачный сценарий будущего. А каков оптимистичный?

— Второй сценарий — переход к следующей, когнитивной фазе развития…

— Какой-какой? — переспросило Первое Лицо.

— К когнитивной, — повторил Пер-гин. — К фазе, где, говоря понятным марксистско-ленинским языком, главной производительной силой становится сам человек и колоссальные способности его психики. Мы считаем, что в этом направлении движутся четыре страны — США, Япония, Германия и Россия. Если какая-то из них сможет достичь когнитивной фазы, то произойдет наименее болезненная перестройка всей земной цивилизации.

Но для перехода в когнитивный мир нужно преодолеть постиндустриальный барьер. Из истории мы знаем, что вблизи барьера характер исторического движения резко меняется. Динамика обретает кризисность, бифуркационность. Во всех случаях поток событий утрачивает пластичность, а социальные структуры теряют способность поддерживать привычный жизненный уклад. Общество превращается в неуправляемое, связность между составляющими его структурами резко падает. Связи просто рвутся! Понятное дело, естественной реакцией на это становится отторжение всего нового. И тут возможна постиндустриальная катастрофа.

Что это значит? Может быть потерян технологический баланс. Технологии не смогут справляться с поставленными перед ними задачами. Они не могут их решить из-за своей невысокой эффективности. Тем более, она в период кризиса падает… Технологии более не могут удовлетворять потребности общества — и наступает катастрофа. Общество попадает в этом случае в некую «воронку» — в зажатое между двумя пределами пространство. С одной стороны будет предел сложности, с другой — предел бедности.

Что это такое? Предел сложности — когда культура не успевает приспособиться к возникающим инновациям. Техносфера начинает развиваться самым хаотическим образом. Я бы сказал, даже не развиваться, а существовать. Человек, общество и государство рассогласуются с техносферой. Обратите внимание на невероятно быструю деградацию образования на Западе. Американцы всерьез стремятся к тому, чтобы их школьники научились читать и писать к третьему классу. А у нас дети умеют уже в первом. Качество специалистов падает настолько, что они с трудом поддерживают безопасное функционирование уже созданной техносферы. Поэтому вблизи предела сложности мир ждет нарастание динамики катастроф.