Юрий Жуков - Тайны Кремля
И все же завершить решение неотложных, хотя и рутинных проблем, Лаврентию Павловичу удалось лишь 19 марта. Тогда, когда по его представлению секретариат утвердил, а вернее переутвердил в должностях министрами внутренних дел союзных республик (кроме РСФСР, где такого поста не было) прежних министров госбезопасности, а начальниками управлений МВД по автономным республикам, краям и областям РСФСР — соответствующих начальников управлений МГБ. Оставил практически без изменений сложившееся при Игнатьеве руководство местными органами, сделав только четыре исключения. Назначил, с согласия Хрущева, председательствовавшего на секретариате, министрами на Украину — П. Я. Мешика, бывшего заместителя начальника Первого главного управления при Совете министров СССР, и в Грузию — В. А. Какучая; начальниками управлений по Московской области — П. П. Макарова и по Ленинградской — Н. К. Богданова[816].
Теперь у Берия появилась, наконец, возможность сосредоточиться на главном. На борьбе за власть и, вместе с тем, на проведении, хоть и исподволь, собственной политической линии.
Практикуя начатое в марте прекращение дел и освобождение бывших сотрудников МГБ, сопровождая такие действия полной реабилитацией вчерашних заключенных и возвращение им прежних чинов и званий, Берия действовал выборочно, явно с далеко идущими планами. Дал свободу и должности на Лубянке Н. А. Эйтингону, Л. Ф. Райхману, Н. Н. Селивановскому, С. Ф. Кузьмичеву, М. И. Белкину, некоторым иным. Только тем, кого достаточно хорошо знал по совместной работе, на чью полную и безоговорочную поддержку мог смело рассчитывать. Однако оставил в Лефортовской тюрьме Абакумова, Власика, а 16 марта отправил туда же и М. Д. Рюмина[817]. Того самого, кто способствовал летом 1951 года падению казалось всесильного Абакумова, признававшего над собой лишь Сталина. Рюмина, который явился, хотя и не по своей воле, инициатором создания «дела» врачей Лечсанупра Кремля. Вознесенного за то в конце 1951 года на должность заместителя министра МГБ СССР, и всего год спустя, когда он стал ненужным, отправленного в министерство госконтроля старшим контролером.
Три столь необычных, важных заключенных, слишком много знавших о закулисных интригах, участвовавших в них далеко не на второстепенных ролях, позволяли Берия добиться многого. И прежде всего — восстановить свое доброе имя, снять тяготевшие над ним подозрения в причастности к «делу» врачей, один из которых, Я. Г. Этингер, был лично связан с ним, а также и к «мингрельскому делу». Однако приступил к этому Лаврентий Павлович издалека.
2 апреля направил Маленкову записку, где обвинил С. И. Огольцова, в прошлом заместителя Абакумова, и Л. Ф. Цанаву, сразу после войны — министра госбезопасности Белоруссии, в предумышленном убийстве известного режиссера и актера Михоэлса. Просил согласия на арест и привлечение к уголовной ответственности виновных. И в тот же день внес на рассмотрение президиума ЦК еще один, аналогичный вопрос, основанный на этот раз не на повторном расследовании, а на «признании» Рюмина. Тот после допроса на Лубянке сообщил: «дело» 28 врачей — сотрудников и консультантов Лечсанупра Кремля, 9 членов их семей, русских, евреев и украинцев, обвиненных именно им во вредительстве, шпионаже и террористических действиях, полностью сфальсифицировано. Создано искусственно, на основе явно ложных, целиком надуманных фактов, самооговоров[818].
3 апреля президиуму ЦК, достаточно хорошо знакомому с методами работы МГБ, пришлось утвердить проект постановления о прекращении «дела врачей», освобождении и реабилитации привлеченных к следствию по нему. Но удалось обойти и непреложное в таких случаях — указание, что отменяются прежние решения по данному вопросу, принятые им же 4 декабря 1932 года и 9 января 1953 года[819].
Узкое руководство согласилось принять правила игры, предложенные Берия, по которым козлом отпущения делали только Рюмина, и объявленного главным виновником беззакония. С Игнатьевым же, как министром, отвечающим за все действия подчиненных, поступили на редкость мягко, ибо он был своим. Третий пункт того же постановления потребовал от него всего лишь «объяснения о допущенных министерством государственной безопасности грубейших нарушений советских законов и фальсификации следственных материалов»[820]. Правда, в тот же день, не дожидаясь ни оправданий, ни признаний вины, другим решением освободили его от обязанностей секретаря ЦК[821].
Добившись от соратников именно такого постановления, Берия сумел одновременно достичь двух целей. Окончательно освободиться даже от весьма призрачного, чисто номинального контроля со стороны основного соперника, Маленкова, действовавшего с помощью Игнатьева. И вместе с тем, предстать перед изумленной общественностью поборником справедливости, защитником безвинно страждущих. Да еще придать одиозному министерству достойный, привлекательный вид.
Последнее удалось сделать благодаря ловкому, ранее не применявшемуся ходу. Решения президиума ЦК опубликовали с разбивкой на три как бы самостоятельные части. Первой из них стало помещенное во всех газетах страны, неоднократно передававшееся по радио 4 апреля «Сообщение министерства внутренних дел СССР» о прекращении «дела» врачей, об освобождении арестованных и их реабилитации. Второй — редакционная статья «Правды» за 6 апреля (на следующий день ее перепечатало большинство газет) «Советская социалистическая законность неприкосновенна». В ней в частности и сообщалось, что «честный общественный деятель, народный артист СССР Михоэлс» «был оклеветан». Отмечалось, что ответственность как за это преступление, так и за «дело» врачей возлагалась на «ныне арестованного» Рюмина, поступавшего «как скрытый враг нашего государства, нашего народа». В вину же Игнатьева вменялось лишь то, что он «проявил политическую слепоту и ротозейство», почему и «оказался на поводу» у «преступного авантюриста» Рюмина. Третьей частью хорошо рассчитанной пропагандистской кампании стала скромная, на вторых полосах и потому не бросавшаяся в глаза, информация «В Центральном Комитете КПСС», которая и уведомляла всех о том, что Игнатьев выведен из секретариата. Эта новость появилась 7 апреля.
Развивая инициативу и потому сохраняя за собой управление ситуацией, 10 апреля Берия добился от президиума ЦК утверждения еще одного постановления, в котором также был весьма заинтересован. На этот раз — об отмене двух партийных решений по так называемым «мингрельскому» и «грузинскому» делам[822]. Но так как данная проблема носила региональный, весьма ограниченный характер, то очередное реабилитационное постановление ЦК не стали публиковать в центральной прессе. Ограничились оглашением его только на закрытых партсобраниях исключительно в Грузии. Для Берия и того оказалось вполне достаточным.
Именно с этого момента члены лидерской группы осознали, что они полностью обелили Берия, сняли с него все существовавшие подозрения, но оставили за ним возможность обвинить теперь уже их во всех смертных грехах. Поняли, что Абакумов и Рюмин в руках Лаврентия Павловича стали дамокловым мечом, который мог обрушиться в любую минуту на каждого из них. Представляли постоянную, непредсказуемую опасность новых разоблачений и обвинений с соответствующими «оргвыводами». В лучшем случае, как это произошло с Игнатьевым, просто отстранением от власти. В худшем… заставящими вспомнить ужасы 37-го года.
Но пока самое страшное крылось в ином. В том, что Берия не торопился пускать в ход то оружие, которое получил благодаря бесконтрольному руководству МВД. Даже не намекал, кто может стать следующей жертвой. Выжидал. Более того, вдруг поступил так, будто хотел опровергнуть представление о себе как о злопамятном и безжалостном сопернике в борьбе за власть.
Два месяца спустя, 26 мая, неожиданно проявил трогательное дружеское участие к Маленкову, заботу и о его добром имени. Направил ему записку о том, что давнее «дело» бывших министра авиапрома А. И. Шахурина, командующего ВВС маршала А. А. Новикова, заведующих отделами ЦК А. В. Будникова и Г. М. Григорьяна, осужденных в 1946 году, является еще одной фальшивкой все того же Абакумова. Следовательно, необоснованной оказывалась и кратковременная опала в связи с этим «делом» Георгия Максимилиановича. Непродолжительный вывод его, куратора авиационной промышленности, из Секретариата ЦК[823].
Теперь уже Маленков, лично заинтересованный в восстановлении попранной справедливости, сделал все, чтобы ускорить реабилитацию очередных жертв произвола. 29 мая военная коллегия Верховного суда СССР прекратила «дело» Шахурина и других за отсутствием состава преступления. 12 июня президиум ЦК, в свою очередь, отменил соответствующее решение политбюро от 16 мая 1946 года[824].
