Наталия Ильина - Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1
Уникальные известия Татищева Кузнецов характеризует как «домысел», «фантазии», «мистификации», «авторский произвол», утверждает, что он «судил о прошлом, доверяя поздним источникам, искажая их данные, на основе реалий своего бурного XVIII столетия», «придумывал» факты и «волевым решением менял смысл непонятной источниковой информации» (по сути, исследователь повторяет штампы, брошенные в адрес Татищева Пештичем и Толочко). Укоряя «отдельных» предшественников в том, что они «не утруждают себя критическим разбором «сведений» В.Н.Татищева» и легко доверяют ему, Кузнецов восхищается «остроумным и блестящим экскурсом» Толочко в творческую лабораторию Татищева, реконструкцией его источниковой базы, демонстрацией «массива его авторских мыслей под видом источниковых известий», доказательством того, «что уникальных-то известий труд историка XVIII в. не содержит», и благодарит украинского коллегу за «глубокие замечания», которые «очень помогли» автору при работе над монографией (Кузнецов АЛ. Владимирский князь Георгий Всеволодович в истории Руси первой трети XIII в. Особенности преломления источников в историографии. - Нижний Новгород, 2006. С. 9, 47-48, 88, 93, 96-97, 103-109, 114-115, 131, 210-212, 220, 223-224, 273-276, 479-480, 501-502, 505-506, 509, 514).
Параллельно с такой безудержной апологетикой очередного «ниспровергателя» Татищева, уже только своей тональностью вызывающей серьезное сомнение в собственной позиции автора, в нашей науке идет «раскручивание» идей украинского ученого под видом их критики. Показательна в этом плане статья московского исследователя П.С. Стефановича, которая больше похожа на весьма обширную рецензию на работу Толочко «История Российская» Василия Татищева: источники и известия» (М., Киев, 2005), но где вместо действительно академического разбора дано совершено иное. Как пишет сам автор, «разумеется, цель моей критики не в том, чтобы умалить достоинства книги современного историка, но в том, чтобы добиться ясности и объективности в оценке труда одного из тех, кто стоял у истоков русской исторической науки» (довольно странно и двусмысленно сформулированная цель, к тому же самому Татищеву даже не предоставлено слово. Нет и намека - то ли по незнанию, то ли по тенденциозному умолчанию - на то, что в литературе уже имеются многочисленные опровержения взглядов Толочко, высказанных им в монографии и предшествующих ей статьях). И за какую такую «ясность» и «объективность» вышел биться в 2007 г. на страницах уважаемого журнала «Отечественная история» наш рецензент и стоили ли того чернила? Да за все за ту же, которую и отстаивает Толочко. Причем делает он это совершено голословно, внушая высокопрофессиональной аудитории, похоже, принимая ее за собрание профанов, мнение, что тот «убедительно показал», что Татищев «в ряде случаев и сознательно давал ложные отсылки к источникам», что после труда Толочко уникальную информацию со ссылками на «манускрипты» А.П.Волынского, П.М.Еропкина, А.Ф.Хрущева, Иоакимовскую летопись «рассматривать как достоверную никак нельзя», что, как «хорошо показано Толочко», «нельзя сомневаться и в том, что Татищев мог сам додумывать и дополнять известия своих источников и даже просто сочинять новые тексты» (например, Иоакимовскую летопись, а статья 1203 г. с «конституционным проектом» Романа Мстиславича есть «чистая выдумка Татищева»),
При этом свое единодушие с Толочко Стефанович прикрывает ритуальными оговорками, долженствующими якобы показать, что сам рецензент стоит, конечно, над «схваткой» и беспристрастен (некоторые его утверждения и заключения, «в том числе принципиального характера, кажутся слишком категоричными или недостаточно обоснованными», он, «думаю, все-таки не совсем прав», что Татищева называть «мистификатором, лгуном и фальсификатором, с моей точки зрения, также неправильно, как считать его летописцем или сводчиком»). Неудержимо стремясь к «ясности» и «объективности», Стефанович не скупится на хвалебные эпитеты в адрес Толочко: что он, проводя «тонкий анализ», «пишет в яркой, оригинальной манере, причем свободный, несколько ироничный стиль не мешает ему оставаться на высоком научном уровне обсуждения проблемы», что, «без сомнения, перед нами талантливое и интересное исследование», что он существенно пополнил ряд «разоблачений», что «благодаря работе Толочко - острой и будящей исследовательскую мысль - мы существенно продвинулись на пути изучения «татищевские известий» и вместе с тем приблизились к пониманию «творческой лаборатории» историка первой половины XVIII в.». Но, с непоколебимым оптимизмом завершает свой панегирик Стефанович, «пока этот путь далеко не пройден, и можно с уверенностью утверждать, что ученых здесь ждет еще немало открытий и неожиданностей» (Стефанович П.С. «История Российская» В.Н.Татищева: споры продолжаются // ОИ. 2007. № 3. С. 88-96). Какие «открытия» и даже «неожиданности» всех нас ждут, догадаться нетрудно.
И этот легко прогнозируемый результат к науке отнести уже по причине такой легкости никак нельзя, да и сам метод подгона решения задачи под нужный кому-то ответ ей, как отмечалось выше, чужд. И с таким результатом не могут согласиться те ученые, которым дорога истина, а не шумные «разоблачения», за которыми стоят не имеющие к науке интересы. Так, несостоятельность приписывания Толочко Татищеву авторства Романовского проекта 1203 г., почему-то названного Толочко, недоумевает автор, «конституцией», показал в 2000 г. В.П.Богданов. В 2005-2006 гг. А.В.Майоров, ссылаясь на археологический материал, доказал в ряде публикаций, вышедших в Белоруссии и России, что в руках Татищева была недошедшая до нас Полоцкая летопись, в которой Толочко также видит выдумку Татищева. В 2006-2007 гг. известный специалист в области русской истории и источниковедения С.Н.Азбелев, остановившись на попытках дискредитации Татищева-историка, верно подчеркнул, что, «не относясь к категории серьезных публикаций, они требуют, однако, упоминаний вследствие своей агрессивности». И к данной категории он отнес «многословное ёрничество» Толочко, констатируя, что в его работах «слишком много ошибок и неточностей, а в характеристиках использованных материалов присутствуют тенденциозные передергивания», и что эти работы могут «существенно повредить научной репутации автора, особенно - с его демонстративно-пренебрежительным отношением к ученым прошлого и к современникам, дурные привычки которых, по словам А. П. Толочко, проявлялись в использовании Иоакимовской летописи». Азбелев, рассуждая в лучших традициях российского источниковедения, характерных для творчества С.М.Соловьева, П.А.Лавровского, А.А.Шахматова, В.Л.Янина, выступавших против ничем необоснованного скептического отношения к Иоакимовской летописи (Шахматов рассматривал ее как важное звено древнейшего летописания) и обвинения Татищева в ее подлоге, и заостряя внимание на том, что результаты, полученные Яниным в ходе масштабных археологических раскопок Новгорода, подтверждают аутентичность уникальных сведений Иоакимовской летописи (прежде всего подробного повествования о крещении новгородцев, изложенного очевидцем), приходит к выводу, что летопись зиждется на устных источниках, что она принадлежит первоначальному тексту первого епископа Новгорода Иоакиму (ум. в 1030 г.), что «известия своего первоначального текста летопись, дошедшая до Татищева уже только в рукописи XVII в, уснастила, соответственно моде позднейшего времени, плодами сочинительства, основанного на этимологических догадках», но что данное обстоятельство не дает, разумеется, «достаточных причин отказывать в доверии этому памятнику». В 2006 г. блестяще вскрыл суть мистификаторских уловок и подлогов Толочко А.В.Журавель. Охарактеризовав этого представителя украинской научной мысли Геростратом, для которого Татищев - «лишь средство самоутверждения, «объяснительное устройство» при обосновании права на собственную мистификацию», он заключает, что его сочинение «лишь выглядит наукообразным, а к науке имеет отношение очень косвенное», и на конкретных фактах показал, «что у Татищева действительно были те уникальные источники, о которых он говорит» (в том, например, убеждают хронологические неточности в его «Истории Российской»). Вместе с тем Журавель, справедливо сказав, что надо открыто называть вещи своими именами, заметил, что «преступление Пештича - не в том, что он публично заклеймил Татищева как фальсификатора, а в том, что он сделал это без должных на то оснований; отдельно замеченные им улики, сами по себе еще не составляющие состава преступления, он посчитал достаточным для вынесения приговора. И потому сами его действия составляют состав преступления и именуются «клеветой». Абсолютно уместным выглядит и другой вывод автора: нужно «вновь поставить вопрос об ответственности ученого за свои слова» и об ответственности тех, кто приступает к теме «татищевских известий», т. к. она «очень трудна и многопланова и заведомо непосильна для начинающих исследователей», а именно последние, плохо зная летописи, «и составили основную массу активных скептиков»!». Таковым был и Пештич: его суждения о Татищеве сложились в 30-е гг., когда он был еще студентом». В 2007 г. С.В.Рыбаков, демонстрируя величие Татищева-историка, напомнил давно всем хорошо известное: «Авторы, ставившие под сомнение научный характер источниковедческой работы Татищева или самих источников, не вполне верно понимали характер и реальную роль древнерусского летописания, представляя его гораздо более централизованным, чем это было на самом деле, считая, что все древнерусское летописание связывалось с неким единым первоисточником». Ныне признается, констатирует он далее, «что с древности на Руси существовали различные летописные традиции, в том числе и периферийные, не совпадающие с «канонами» наиболее известных летописей» (Богданов В.П. Романовский проект 1203 г.: памятник древнерусской политической мысли или выдумка В.Н.Татищева // Сб. РИО. Т. 3 (151). Антифоменко. М., 2000. С. 215-222; Майоров А.В. О методике изучения оригинальных известий В.Н.Татищева (К вопросу о Полоцкой летописи) // Исследования по русской истории и культуре. Сб. статей к 70-летию И.Я. Фроянова. - М., 2006. С. 175-185; его же. О Полоцкой летописи В.Н.Татищева // ТОДРЛ. Т. 57. СПб., 2006. С. 321-343; Азбелев С.Я. Устная история Великого Новгорода. Великий Новгород, 2006. С. 250-284; его же. Устная история в памятниках Новгорода и Новгородской земли. - СПб., 2007. С. 6-34; Журавель А.В. Новый Герострат, или У истоков «модерной истории» // Сб. РИО. Т. 10 (158). Россия и Крым. - М., 2006. С. 524-544; Рыбаков С.В. Татищев в зеркале русской историографии // ВИ. 2007. № 4. С. 166). В целом же, как то демонстрирует историографический опыт, «молодецкие» наскоки на Татищева, «антитатищевский» комплекс вообще являются своего рода знаком научной недобросовестности и, в какой-то мере, научной несостоятельности. Критика источников и научных изысканий - непременное правило работы ученого, но она должна быть действительно критикой, а не пустозвонным критиканством, компрометирующим историческую науку.
