Барбара Такман - Загадка XIV века
Десять дней спустя, 18 февраля 1397 года, Ангерран VII, сир де Куси и граф Суассон, скончался в Прусе.
Цельный человек расколотой эпохи, он меньше других из своего окружения скомпрометировал себя грубостью, продажностью и безрассудным потворством собственным капризам. Люди его круга хорошо описаны биографом Клиссона — «утонченные и дикие, щедрые и кровожадные, жуликоватые и рыцарственные, сверхчеловечно мужественные и охочие до славы, невероятно низкие в своих пороках, двуличные, доходящие в ненависти до предела, совершающие дикарские поступки, страшно жестокие». Де Куси стоял особняком, ему, похоже, несвойственны были эти «дикарские» черты. Он занимал твердую жизненную позицию, принимал все возлагавшиеся на него обязанности, отказывался лишь от должности коннетабля, суждения его отличались проницательностью, он был хладнокровен в принятии решений и доводил все дела до конца. Его уверенность, хладнокровие и компетентность, уважение и доверие, которыми он пользовался у окружающих, роднят его с Джорджем Вашингтоном, ему недоставало только лидерства, но для этого нужен был повод. Если в деревнях той поры жили немые и незаметные Мильтоны, то в неблагоприятные времена, возможно, рождались и тогдашние Вашингтоны. Четырнадцатый век породил буржуазных лидеров, таких как отец и сын Артевельде, Этьен Марсель, Кола ди Риенци. Однако среди высшего сословия истинных вождей было немного; отчасти это связано с тем, что лидерство отдавалось на откуп королю. До Карла V короли лично вели в бой аристократов. Пока Иоанн II находился в плену, аристократы северной Франции умоляли Карла Наваррского повести их против Жакерии. Аристократы объединялись только, когда чувствовали, что им угрожают как классу.
Английский брак де Куси поставил его над схваткой в двенадцать критических лет. От Англии он отрекся после смерти тестя и тут же занял лидирующее положение в нормандской кампании; он мог бы стать преемником Дюгеклена на посту коннетабля, если бы захотел, но к этому посту не прилагалось статуса национального лидера, и он не смог бы повести за собой единомышленников и народ. Со смертью Карла V ушло то, что могло бы произойти, а при правлении дядьев юного короля о цели нации можно было забыть. Ангерран не обновил свое время и не поднялся над ним, он шел вместе с ним, служил ему лучше, чем остальные, и умер, сохранив его ценности. После его ухода стало хуже. «Этот Ангерран VII, — писал биограф Бусико, — являл собой образец лучших качеств своего времени».
В Париже о смерти де Куси узнали только через два месяца. Робер д’Эне и Жак де Вийей услышали об этом в Венеции по пути на Восток, а Людовик Орлеанский все еще не знал. Услышав о бедственном положении узников, 31 марта он тайно послал в Турцию человека, служившего у де Куси, чтобы тот доставил Ангеррану одежду. В апреле Вийей привез забальзамированное сердце и тело (или кости; похоронено ли тело де Куси во Франции, до сих пор вопрос спорный). Только тогда мадам де Куси узнала, что ее муж мертв. Согласно биографу Бусико, склонному к чрезмерным восторгам, она так оплакивала свою потерю, что «казалось, душа покинет ее, она уже не думала о новом замужестве, и траур навечно поселился в ее сердце». Были устроены грандиозные похороны, их провели епископы Нуайона и Лана, тело (или другие останки) погребли во внушительной гробнице в Ножане, а сердце — в церкви Святой Троицы: там имеется табличка, на которой поверх герба де Куси выгравировано сердце. Дешан написал поминальные стихи, в которых приравнял кончину де Куси к национальной трагедии, он оплакивал «смерть барона Ангеррана… о котором скорбит каждое благородное сердце».
О святой Ламбер, Куси, ла Фер,Марль, Уази и Сен-Гобен,Плачьте по вашему господину, доброму сеньору.Он верно служил своему монархуИ во многих землях проявил великую доблесть…Он умер в Турции за веру.Давайте же помолимся и попросим Господапростить ему его грехи.Блестящий и красивый,Мудрый, сильный и щедрый,Истинный рыцарь,В непрестанных трудах не позволял себе передышки;В большом своем доме с утра и до вечера он принимал друзей —Тех, что приходили разделить с ним досуг.В Ломбардии выказывал чудеса храбрости,Он захватил знаменитый город Ареццо,Заставил дрожать Павию и Милан.Да простит Господь ему его грехи.Много сердец сокрушаются о немНекому теперь носить его герб…
Стансы на этом не заканчиваются; изменчивый стихотворный метр, в сочетании с твердой последовательностью трех ритмов в 55 строках, характерный для этого и для других стихов французской поэзии XIV века, не слишком очаровывает, а перевод в любом случае положения не спасает.
Выкуп за оставшихся пленных окончательно был внесен в июне 1397 года после продолжительных переговоров, проведенных послами герцога при дворе султана. Назначенная сумма равнялась двумстам тысячам дукатов или золотых флоринов, приблизительно равных французским франкам. Экстравагантные подарки герцога Бургундского навели Баязида на мысль, что принцы, обладающие столь редкими и драгоценными вещами, могут позволить себе воистину дорогой выкуп. Пришлось мобилизовать все ресурсы банков, главным образом благодаря усилиям главного поставщика и банкира герцога Бургундского — Дино Рапонди, уроженца Тосканы, имевшего филиалы в Париже и Брюгге. У Рапонди была столь обширная коммерция, что его имя знал любой торговец. Это через него король и его дядюшки приобретали драгоценные книги, шелка, меха, ковры, рубашки и носовые платки из тонкого полотна, амбру, рог единорога и другие редкости. Рапонди посоветовал обратиться к купцам Архипелага, просьбу о деньгах следовало изложить письменно, в самой любезной форме, с обещанием грядущей выгоды.
Тем временем Бусико и Ги де Тремуай, отпущенные при условии, что они отыщут деньги в Леванте, добрались до Родоса. Тремуай ослабел в плену, в канун Пасхи он заболел и умер на острове. Рыцарей Родоса, как и торговцев, волновал престиж христианства, и в счет выкупа за тридцать тысяч дукатов они заложили печать своего ордена. Король Кипра добавил пятнадцать тысяч, а купцы и богатые жители Архипелага сделали пожертвования, сумма которых равнялась тридцати тысячам. Сигизмунд предложил подписаться на половину выкупа, но поскольку сам он вечно нуждался в деньгах, то лучшее, что он смог сделать, — это передать семь тысяч дукатов из доходов, которые ему задолжала Венеция. Более половины всей суммы передал Гаттилузио, сеньор Митилены.
После первого взноса — семидесяти пяти тысяч — 24 июня пленников освободили при условии, что они останутся в Венеции, пока не будет выплачена вся сумма. Еще один из пленных так и не обрел свободы. Жестокое наказание выпало на долю графа д’О: он умер 15 июня, за девять дней до освобождения. С остальными Баязид распрощался не слишком любезно. Обратившись к графу Неверскому, он сказал, что считает ниже своего достоинства просить не поднимать против него оружия. «Можешь опять собрать огромную армию и пойти на меня, я встречу тебя во всеоружии в чистом поле, и ты увидишь, готов ли я для новой битвы… я рожден для ратных подвигов и готов покорить христианство». Затем султан предложил крестоносцам посмотреть на охоту, в которой примут участие семь тысяч сокольничих и шесть тысяч охотников с борзыми в атласных попонах и с леопардами в бриллиантовых ошейниках.
Ослабленные физически и тем более финансово, крестоносцы не торопились не только во Францию, но даже и в Венецию. Сын герцога Бургундского не мыслил себе скромного путешествия. Вместе с сопровождавшими его лицами он остановился в Митилене, на Родосе и на других островах Архипелага, чтобы отдохнуть и раздобыть денег, где только можно. Супруга сеньора Митилены выдала всем вместо потрепанного платья новые рубашки и другую одежду, сшитую из лучшего дамаста, «каждому человеку соответственно его положению». Рыцари Родоса развлекали их целый месяц. В Венецию они приехали лишь в октябре, а там уже были задействованы все финансисты, связанные с крестовым походом. Займами и кредитами собрали значительную сумму, чтобы расплатиться с султаном, но недостаточную для того, чтобы достойно вернуться домой.
Возврат долгов, насчитывавших сто тысяч дукатов, которые потратили на проживание и дорожные издержки со времени освобождения, вместе со стоимостью проезда домой в соответствующем положению блеске, потребовали суммы, равной выкупу. Герцог и герцогиня Бургундские не хотели, чтобы их сын ехал по Европе и появился во Франции как нищий беглец. Герцог наскреб все, что у него было, дошел до того, что уменьшил жалование бургундским чиновникам, лишь бы его сын вернулся домой с великолепной свитой и подарками. Дино Рапонди приехал в Венецию с приказом выдать сто пятьдесят тысяч франков из казны герцога и всю зиму занимался финансовыми операциями, причем возвращение долгов купцам Архипелага было совершено в последнюю очередь. Три года спустя сеньору Митилены все еще не выплатили сумму, которую он одолжил, а сделки между Бургундией, Сигизмундом и республикой Венеция не уладили и за двадцать семь лет. Эти трудности не помешали герцогу придерживаться привычного стиля жизни. В 1399 году он купил у Дино Рапонди две иллюстрированные книги за шесть с половиной тысяч франков, а на следующий год — еще две, одна из которых обошлась ему в девять тысяч, а другая — в семь с половиной тысяч.
