Ричард Пайпс - Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть 1917 — 1918
Троцкий выказывал большую отвагу. Он постоянно ездил на фронт, чтобы инспектировать войска и беседовать с командирами. Но и он нередко менял график и маршрут своих передвижений, стремясь избежать возможных покушений.
До сентября 1918 года никаких серьезных покушений на жизни Ленина и Троцкого не было, так как ЦК партии эсеров — партии террористов par exellence [по преимуществу (фр.). ] — выступал против активного сопротивления большевикам. Нежелание эсеров прибегать к методам, которые они использовали в борьбе с царизмом, было продиктовано соображениями двоякого рода. Во-первых, руководители эсеров были твердо убеждены, что время работает на них и им надо просто не сдавать позиций и ждать, когда в России восторжествует демократия. Убийство же большевистских лидеров привело бы, по их мнению, к победе контрреволюции. И, во-вторых, они просто боялись большевистских репрессий и погромов.
Такую точку зрения разделяли не все эсеры. Некоторые члены этой партии были готовы выступить с оружием в руках против большевиков, независимо от согласия или несогласия их Центрального комитета. Одна такая группа начала складываться в Москве летом 1918 года, под самым носом у ЧК.
Большевистские руководители, и Ленин в их числе, ввели в обычай каждую пятницу, во второй половине дня, выступать в различных местах Москвы перед аудиторией рабочих и партийцев. О появлении Ленина обычно не было известно заранее. 30 августа, в пятницу, он намечал посетить два митинга: один в районе Басманных улиц, в здании Хлебной биржи, другой — на заводе Михельсона, в южной части города. Утром этого дня пришла весть, что застрелен М.С.Урицкий, руководитель петроградской ЧК. Убийцей оказался еврейский юноша Л.А.Канегиссер, член умеренной народно-социалистической партии. Как выяснилось впоследствии, он действовал на свой страх и риск, желая отомстить за казнь друга. Но тогда об этом еще не знали и опасались начала террористической кампании. Обеспокоенные домашние уговаривали Ленина отменить выступления, но он, что было ему несвойственно, решил пойти навстречу опасности и отправился в город в автомобиле; за рулем сидел шофер С.К.Гиль, пользовавшийся его полным доверием. Ленин появился на Хлебной бирже, а оттуда направился на завод Михельсона. Хотя собравшиеся там люди предполагали, что он приедет, полной уверенности ни у кого не было до тех пор, пока автомобиль Ленина не въехал в заводские ворота. Ленин произнес свою обычную заготовленную речь, клеймившую западных «империалистов», закончив ее словами: «Умрем или победим!» Как рассказывал впоследствии в ЧК Гиль, выступление еще продолжалось, когда к нему подошла женщина, одетая в рабочую одежду, и спросила, там ли Ленин. Он ответил уклончиво.
Когда Ленин пробирался сквозь плотную толпу на лестнице к выходу, кто-то за его спиной поскользнулся и упал, загородив проход остальным. Поэтому сразу вслед за Лениным во двор вышли всего несколько человек. Когда он садился в автомобиль, к нему подошла женщина с жалобой, что на железнодорожных вокзалах конфискуют хлеб. Ленин сказал, что распоряжения уже отданы и подобные акции будут прекращены. Он поставил ногу на подножку, и в этот момент прогремели три выстрела. Обернувшись, Гиль узнал женщину, стрелявшую с расстояния нескольких шагов: это она спрашивала его, здесь ли Ленин. Ленин упал. Народ в панике бросился врассыпную. Выхватив револьвер, Гиль кинулся вслед за нападавшей, но она успела скрыться. Находившиеся во дворе дети показали, в каком направлении она побежала. Несколько человек бросилось за ней. Какое-то время она продолжала бежать, затем внезапно остановилась и повернулась лицом к преследователям. Ее арестовали и отконвоировали в здание ЧК на Лубянку.
Ленина, не приходившего в сознание, положили в автомобиль и отвезли на предельной скорости в Кремль. Когда пришел врач, Ленин уже едва мог двигаться. Пульс у него прощупывался слабо, он истекал кровью. Казалось, он вот-вот испустит дух. Медицинский осмотр показал наличие двух ранений: одного, относительно безобидного, в руку, и второго, потенциально смертельного, в шею под челюстью. (Третья пуля, как потом выяснилось, попала в женщину, разговаривавшую с Лениным, когда раздались выстрелы.)
За последующие несколько часов террористку подвергли в ЧК пяти допросам подряд. [Протоколы этих допросов были опубликованы (Пролетарская революция. 1923. № 6/7. С. 282–285). Как заявил Петере, в основном проводивший допросы, «материалы о покушении, имеющиеся в нашем распоряжении, не отличаются исчерпывающей полнотой» (Известия. 1923. № 194 (1931). 30 авг. С. 1).]. Она была очень неразговорчива. Звали ее Фанни Ефимовна Каплан, в девичестве Фейга Ройдман или Ройтблат. Отец ее был учителем на Украине. Позднее удалось установить, что еще молоденькой девочкой она присоединилась к анархистам. Ей было шестнадцать, когда взорвалась бомба, предназначавшаяся киевскому генерал-губернатору. Эту бомбу анархисты изготовили у нее в комнате. Военно-полевой суд приговорил ее к смерти, но затем смягчил приговор, заменив смертную казнь пожизненной каторгой. В Сибири Каплан встретилась со Спиридоновой и другими убежденными террористами и под их влиянием вступила в партию эсеров. В начале 1917 года, попав под политическую амнистию, она поселилась на Украине, а потом переехала в Крым. Семья ее к этому времени эмигрировала в Соединенные Штаты.
В соответствии с ее показаниями, убить Ленина она решила еще в феврале 1918 года — чтобы отомстить за разгон Учредительного собрания и предотвратить подписание Брестского договора. Но ее недовольство Лениным имело и более глубокие корни: «Я застрелила Ленина, потому что я считаю его предателем, — сказала она чекистам. — Из-за того, что он долго живет, наступление социализма откладывается на десятилетия». Она заявила также, что, хотя не принадлежит ни к какой политической партии, симпатизирует Комитету Учредительного собрания в Самаре, что ей нравится Чернов и что союзу с Германией она предпочла бы союз с Англией и Францией. Она упорно отрицала, что у нее были помощники, и отказывалась сказать, кто ей дал пистолет. [Пистолет («браунинг») исчез с места преступления: 1 сентября 1918 г. «Известия» (№ 188(452), С. 3) поместили объявление ЧК с просьбой сообщить информацию о его местонахождении.].
После допросов Каплан на короткое время поместили в ту же камеру на Лубянке, где уже сидел Брюс Локкарт, арестованный ЧК среди ночи по подозрению в соучастии. «В шесть часов утра [31 августа], — пишет он, — в камеру привели женщину. Одета она была во все черное. Черноволосая, и вокруг глаз, взгляд которых застыл неподвижно, — черные круги. Лицо ее было бесцветным и непривлекательным, с ярко выраженными еврейскими чертами. Возраст определить было трудно: ей с равным успехом могло быть и двадцать и тридцать пять. Мы догадались, что это Каплан. Несомненно, большевики рассчитывали, что она как-нибудь покажет, что знакома с нами. Ее спокойствие было неестественным. Она подошла к окну и, опершись подбородком на руку, стала смотреть наружу. Так она и оставалась — неподвижная, молчаливая, очевидно подчинившаяся судьбе, пока за ней не пришли и не увели ее караульные»57. Ее перевели с Лубянки в одну из тех камер в подвалах Кремля, где держали самых важных политических заключенных и откуда очень немногие выходили живыми.
А в это время целая команда врачей пыталась спасти Ленина, который находился между жизнью и смертью, однако сохранил достаточную трезвость суждений, чтобы удостовериться, что все занимавшиеся им доктора были большевиками. Состояние пациента не было безнадежным, хотя кровь попала в легкое. При виде страданий Ленина его преданного секретаря Бонч-Бруевича посетило что-то вроде религиозного видения: это «внезапно напоминало мне известный европейский сюжет, изображавший снятие с креста Христа, распятого священниками, епископами и богачами». [Бонч-Бруевич В. Три покушения на В.И.Ленина. М., 1924. С. 14. В последующих изданиях мемуаров Бонч-Бруевича эта фраза была опущена. Клара Цеткин в 1920 г. усмотрела в лице Ленина сходство с Христом Грюнвальда (Zetkin К. Reminiscences of Lenin. Lnd., 1929. P. 22)]. Вскоре такие религиозные ассоциации станут неотъемлемым элементом культа Ленина, истоки которого восходят к рассказам о его чудесном исцелении. В «Правде» от 1 сентября, в благоговейной статье ее главного редактора Бухарина, эти элементы были уже налицо: Ленин был охарактеризован как «гений мировой революции, сердце и мозг великого всемирного движения пролетариата», «уникальный во всем мире лидер», человек, чьи аналитические способности наделяют его «почти пророческим даром предвидения». Высмеивая Каплан как Шарлотту Корде наших дней, Бухарин приводит далее фантастическое описание событий, последовавших за ее выстрелами: «Ленин, пораженный двумя выстрелами, с пронзенными легкими, истекающий кровью, отказывается от помощи и идет самостоятельно. На следующее утро, все еще находясь под угрозой смерти, он читает газеты, слушает, расспрашивает, смотрит, желая убедиться в том, что мотор локомотива, мчащего нас к мировой революции, работает нормально». Такие образы создавались намеренно: они были обращены к сознанию масс, ибо русский народ верит в святость того, кому удалось избежать неминуемой смерти.
