Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
Несмотря на высокие должности и звания, обилие наград (Золотая Звезда за Халхин-Гол, два ордена Ленина и три Красного Знамени, орден Красной Звезды), Штерну из «сволочей» и «подлецов» (что по сути одно и то же) выбиться так и не удалось. Причем, такая оценка прозвучала не только от какого-то там комдива Сердича, известного только лишь в кавалерии, но из уст и самого Сталина. Приведем отрывок из воспоминаний адмирала Н.Г. Кузнецова, относящийся к периоду непосредственно перед началом войны.
«…Помню, я был в кабинете Сталина, когда он вдруг сказал:
– Штерн оказался подлецом.
Все, конечно, сразу поняли, что это значит: арестован. Трудно допустить, что бывшие там люди, которые Штерна отлично знали, дружили с ним, поверили в его виновность. Но никто не хотел показать и тени сомнения. Такова уж тогда была обстановка. Про себя, пожалуй, думали: сегодня его, завтра, быть может, меня. Помню, как вслух, громко сидевший рядом со мной Н.А. Вознесенский произнес по адресу лишь одно слово «Сволочь!».
Не раз вспоминал я этот эпизод, когда Николая Алексеевича Вознесенского постигла та же участь, что и Г.М. Штерна…»[570]
Комментарии здесь совершенно излишни. Вот так «высоко» оценили в Кремле многолетнюю и беспорочную службу Григория Штерна в Красной Армии, его верноподданнические настроения, поступки и чувства. Куда уж больше – Штерн, не получив предварительного одобрения наркома, никогда не предпринимал сколь-нибудь ответственных действий. О чем и свидетельствует в своей книге воспоминаний Г.К. Жуков, описывая события на Халхин-Голе в 1939 году. И вот такого человека тоже зачислили во «враги народа»!
Отчитываясь на февральско-мартовском пленуме ЦК ВЕП(б) 1937 года, Ворошилов, характеризуя группу «мерзких предателей» в рядах Красной Армии, арестованных к тому времени органами НКВД, зачитал несколько писем от них в его адрес. Обращения эти написали комдив Д.А. Шмидт и майор Б.И. Кузьмычев (бывший адъютант В.М. Примакова в годы Гражданской войны. – Н.Ч.). Охарактеризовав их как двурушников, циников и предателей, нарком далее сказал:
«…Я имею письма и от других арестованных: от Туровского, от Примакова. Все они пишут примерно в том же духе. Но ни Примаков, ни Туровский пока не признали своей виновности (Примаков был арестован 14 августа 1936 года, а Туровский – на две недели позже – 2 сентября того же года. – Н.Ч.), хотя об их преступной деятельности имеется огромное количество показаний. Самое большое, в чем они сознаются, это то, что они не любили Ворошилова и Буденного, и каются, что вплоть до 1933 года позволяли себе резко критиковать и меня, и Буденного. Примаков говорит, что он видел в нас конкурентов… Ему, Примакову, видите ли, не давали хода вследствие того, что Буденный и его конармейцы заняли все видные посты в армии и пр., вследствие чего он был недоволен и фрондировал…»[571]
И хотя далее Ворошилов утверждал, что такие заявления Примакова – наглая ложь, но, по-видимому, ему мало кто поверил. Дело в том, что Примаков был не одинок в своем недовольстве засильем конармейцев в центральном аппарате НКО и в ведущих округах. Хорошо бы, если речь шла только о кавалерии и кавалерийских начальниках. Однако недовольство, подобное Примакову, возникало и у военачальников, никогда не служивших в кавалерии. В частности, у Тухачевского.
В своем докладе на заседании Военного совета при наркоме обороны Ворошилов 1 июня 1937 года обнародовал следующий факт: «…В прошлом году (т.е. в 1936 году. – Н.Ч.), в мае месяце, у меня на квартире Тухачевский бросил обвинение мне и Буденному, в присутствии т.т. Сталина, Молотова и многих других, в том, что я якобы группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику и т.д. Потом на второй день Тухачевский отказался от всего сказанного… Тов. Сталин тогда же сказал, что надо перестать препираться частным образом, нужно устроить заседание ПБ (Политбюро. – Н.Ч.) и на этом заседании подробно разобрать в чем тут дело. И вот на этом заседании мы разбирали все эти вопросы и опять-таки пришли к прежнему результату.
Сталин: Он отказался от своих обвинений.
Ворошилов: Да, отказался, хотя группа Якира и Уборевича на заседании вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно»[572].
Назревает вопрос – была ли раньше у Ворошилова возможность расправиться с людьми, недовольными его политикой и его личностью? Вероятнее всего, что была – ведь прошли до этого аресты и процессы 1936 года. Почему же тогда он не использовал такую выгодную для себя возможность? Остается только предполагать на сей счет: либо чаша терпения его еще не переполнилась, либо не было подходящего повода, либо, наконец, общая политическая обстановка диктовала другие сроки. Когда-нибудь мы узнаем ответы и на эти непростые вопросы, касающиеся поведения К.Е. Ворошилова в 30 е годы.
Помимо засилья конармейцев в руководстве РККА, о чем говорили маршал Тухачевский и комкор Примаков, у многих лиц из числа высшего комначсостава в середине 30 х годов была и другая существенная причина быть недовольными своим наркомом. И речь здесь идет о серьезных перекосах в проведении такого важнейшего мероприятия в жизни армии и флота, как присвоение персональных воинских званий.
В предвоенные годы проводилась большая работа по совершенствованию единоначалия в Красной Армии. Этот принцип военного строительства, как показала многолетняя практика, наиболее полно отвечал условиям руководства современным боем и способствовал дальнейшему укреплению воинской дисциплины, организованности и порядка в войсках. Одним из важнейших мероприятий в этом направлении явилось присвоение всему командно-начальствующему составу РККА воинских званий.
22 сентября 1935 года ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О введении персональных военных званий начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и об утверждении «Положения о прохождении службы командным и начальствующим составом Рабоче-Крестьянской Красной Армии». При этом существовала одна особенность: военнослужащие в зависимости от подготовки и занимаемой должности подразделялись на командный и начальствующий состав[573].
У командного состава сухопутных войск, ВВС и ПВО вводились следующие звания: лейтенант, старший лейтенант, капитан, майор, полковник, комбриг, комдив, комкор, командарм 2-го ранга, командарм 1-го ранга, Маршал Советского Союза. К сему следует добавить, что звание «капитан» было отнесено к старшему комсоставу.
Начальствующий состав (политработники, военные юристы, специалисты технических, военно-медицинских и административных служб) для каждой из названных категорий имел свою систему воинских званий. Например, для политсостава: политрук, старший политрук, батальонный комиссар, полковой комиссар, бригадный комиссар, дивизионный комиссар, корпусной комиссар, армейский комиссар 2-го ранга, армейский комиссар 1-го ранга. Рядовому и младшему начсоставу сухопутных войск, ВВС и ПВО соответственно присваивались звания: красноармеец, отделенный командир, младший комвзвод, старшина.
В Военно-Морских Силах РККА указанным выше постановлением ЦИК и СНК СССР также вводилась своя система воинских званий. В результате там появились лейтенанты, капитаны и флагманы соответствующих рангов, причем высшим являлось звание флагман флота 1-го ранга, которое тогда получили два человека: начальник Морских Сил РККА В.М. Орлов и командующий Тихоокеанским флотом М.В. Викторов.
В последующие годы система персональных воинских званий продолжала развиваться, а порядок прохождения военной службы совершенствоваться. Например, в августе 1937 года дополнительно учреждается звание «младший лейтенант», а в 1939 году – «подполковник». Кроме того, 7 мая 1940 года Президиум Верховного Совета СССР установил новые звания для высшего командного состава, армии и флота и тогда вновь появились генералы и адмиралы, исчезнувшие после Октябрьской революции.
Введение персональных званий и регламентация порядка прохождения службы личным составом способствовали дальнейшему росту профессиональной подготовки военных кадров и повышению их авторитета, а в целом – укреплению боевой мощи Красной Армии.
Маршалы, командармы, комдивы, комбриги… Эти слова во второй половине ноября 1935 года стали повседневно звучать в соединениях и частях, штабах и учреждениях РККА. К тому же там появились и конкретные носители названных воинских званий.
Маршалы, командармы, комкоры, комдивы, комбриги… Если говорить о новизне этих терминов, то за исключением «маршала» такие формы обращения в среде высшего командно-начальствующего состава Красной Армии с добавлением слова «товарищ» были распространенными еще со времен Гражданской войны. Введение в оборот термина «маршал» тоже имело свою историческую основу, ибо в русской армии, чьей преемницей и продолжательницей считала себя РККА, в течение длительного времени существовали звания «фельдмаршал», «генерал-адмирал» (что по сути своей было идентично «маршалу», т.е. начальнику для всех родов и видов войск).
