Карибский кризис. Как не случилась ядерная война - Коллектив авторов
Как позже мне стало известно от членов Политбюро, согласие президента на вывод их ракетных баз из Турции, сообщенное мне Р. Кеннеди, явилось поворотным пунктом в разрешении кубинского кризиса, ибо оно позволило Хрущеву „спасти лицо», когда он был вынужден согласиться на вывоз ракет с Кубы. Сам Хрущев в своих мемуарах не оставляет никаких сомнений в том, что мой разговор с Р. Кеннеди решил все дело. „Это была кульминация кризиса», – подчеркивал он.
События к этому моменту продолжали развиваться своим чередом. Множились тревожные сведения о готовящейся американцами бомбардировке ракетных баз на Кубе. По данным советской разведслужбы, бомбардировки вроде намечены были на 29 или 30 октября. Напряжение среди советского руководства, как и в Белом доме, сильно возросло. Беспокойство усилилось, когда из моей беседы с Р. Кеннеди стало известно, что президент подчеркнуто ждет нашего ответа на следующий день, т. е. в воскресенье, 28 октября. Дело явно шло к драматической развязке конфликта. Накал достиг критической точки, когда в Политбюро поступила ошибочная информация от военной разведки о том, что президент собирается выступить по телевидению с важным обращением к нации насчет Кубы в 5 часов дня по вашингтонскому времени (в Москве опасались, что это могло быть решение о бомбардировке Кубы).
Именно в этих условиях, как свидетельствует помощник Хрущева О. Трояновский, после лихорадочных дискуссий в советском руководстве в ночь с 27 на 28 октября, а также утром 28 октября было принято окончательное решение: принять предложение Кеннеди, тем более что впервые полученное через меня принципиальное согласие президента на вывоз американских ракет из Турции позволяло „прикрыть» наше отступление на Кубе, или, как сказал сам Хрущев на заседании Политбюро, предоставило „достойный выход из конфликта».
В 4 часа дня 28 октября я получил срочную телеграмму от Громыко: „Немедленно свяжитесь с Р. Кеннеди и скажите ему, что Вы передали Н. С. Хрущеву содержание беседы с ним. Н. С. Хрущев прислал следующий срочный ответ: „Соображения, которые Р. Кеннеди высказал по поручению президента, находят понимание в Москве. Сегодня же по радио будет дан ответ на послание президента от 27 октября, и этот ответ будет самый положительный. Главное, что беспокоит президента – а именно вопрос о демонтаже ракетных баз на Кубе под международным контролем, – не встречает возражений и будет подробно освещен в послании Н. С. Хрущева». Громыко послал свою телеграмму, не дожидаясь даже пока будет готов полный текст ответного послания Хрущева.
Не скрою, получив эту телеграмму, я почувствовал большое облегчение, ибо хорошо понимал, что ожидавшийся ответ Хрущева касался вопроса быть или не быть военному конфликту. Нервное напряжение последних дней как-то сразу спало. Стало ясно, что наиболее критический момент кризиса благополучно пройден. Можно было вздохнуть более спокойно. Я тут же позвонил Р. Кеннеди, и мы условились о немедленной встрече.
Он с большим вниманием выслушал ответ Хрущева. Поблагодарив за сообщение, сказал, что немедленно вернется в Белый дом, чтобы информировать президента „о важном ответе» главы Советского правительства. „Это – большое облегчение», – добавил Р. Кеннеди. Эти слова вырвались у него как-то непроизвольно. „Я, – сказал он, – смогу сегодня, наконец, повидать своих ребят, а то совсем отбился от дома». Впервые за все время кризиса он улыбнулся.
Прощаясь, Р. Кеннеди снова просил держать пока в строгом секрете договоренность о Турции. Я ответил, что в посольстве, кроме меня, никто не знает о вчерашнем разговоре с ним.
Нетрудно догадаться, что ответ Хрущева был встречен с большим облегчением и президентом Кеннеди, и даже наиболее воинственными представителями его ближайшего окружения.
Тем временем в Москве 28 октября текст обещанного обращения Хрущева к Кеннеди был в большой спешке передан по радио и одновременно в американское посольство, чтобы опередить предполагаемое выступление президента (в ответе не было ссылок на турецкие базы).
Следует отметить, что спешное решение Хрущева эвакуировать и ликвидировать ракетные базы не было согласовано с кубинским руководством, что сильно обидело Ф. Кастро и создало серьезные осложнения в советско-кубинских отношениях.
Кеннеди в ответ тут же приветствовал послание Хрущева, назвав его важным вкладом в дело мира.
29 октября я передал через Р. Кеннеди конфиденциальное послание Хрущева для президента. В нем говорилось, что советский премьер понимает, сколь сложно для президента публичное рассмотрение вопроса о ликвидации американских ракетных баз в Турции. Учитывая сложность этого вопроса, он согласен с пожеланием публично не обсуждать его. Выражалось согласие продолжать разговор на эту тему в конфиденциальном порядке через меня и Р. Кеннеди.
В послании особо отмечалось, что договоренность по Кубе была достигнута с учетом того, что президентом дано согласие на решение вопроса об американских ракетных базах в Турции. Это согласие надо как-то оформить.
На следующий день, 30 октября, Р. Кеннеди сообщил мне, что президент подтверждает договоренность о ликвидации американских военных баз в Турции и что будут приняты меры к ее выполнению, но без ссылок на то, что это связано с кубинскими событиями. Он заявил далее, что Белый дом не может оформить такую договоренность в виде даже самых конфиденциальных писем, так как они вообще опасаются вести переписку по такому деликатному вопросу. Он добавил сугубо доверительно, что не хотел бы исключить, что сам он когда-нибудь может баллотироваться на пост президента, а обнародование такой переписки, в обход НАТО, может ему сильно повредить.
1 ноября я передал Р. Кеннеди, что Хрущев согласен с этими соображениями и не сомневается, что слово, данное лично президентом по вопросу, относящемуся к Турции, будет выполнено.
Самое любопытное в этом диалоге с Кеннеди о сохранении в тайне договоренности по американским ракетам в Турции было то, что сам президент был готов в наиболее критический момент кризиса признать такое обязательство публично, чтобы только не сорвать из-за этого важную договоренность с Хрущевым об урегулировании кризиса.
Как сообщил мне Раск много лет спустя, госсекретарь предложил, а президент дал согласие, в случае необходимости, еще на один шаг: Раск звонит Эндрю Кордье, старому другу и заместителю Генерального секретаря ООН, и передает ему текст заявления, которое будет опубликовано У. Таном. Заявление Генерального секретаря будет содержать как бы его собственное предложение о выводе как советских ракет с Кубы, так и американских из Турции. Кордье должен был передать этот документ У Тану только после специального дополнительного сигнала лично от Раска. Однако события развивались быстро и таким образом, что такого сигнала не потребовалось, ибо Хрущев
