Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
Скоро, однако, его положение улучшилось. Питтак, который не хотел особенно раздражать аристократов, разрешил всем изгнанникам вернуться на родину. Вероятно, тогда же вернулся и Алкей. Питтак отнесся к нему со своим обычным великодушием, и, когда однажды Алкей оказался в его руках, он мирно отпустил его, заявив, что «прощение лучше мщения». Скоро после этого Питтак, убедившись, что в Митилене страсти улеглись и наступило спокойствие, отказался от тирании и стал частным человеком. Можно думать, что тогда и Алкей, убедившись в благородстве Питтака, примирился с ним. Скоро после этого он умер.
И последние песни Алкея, написанные им уже в старости, проникнуты тем же стремлением к радости и наслаждениям, как и песни его молодости. Исполненная волнений и бурь жизнь не сломила этого гордого и сильного человека; в одном из последних своих стихотворений он говорит рабам:
На поседевшую голову, много встречавшую горя,
Вы возложите душистый венок…
Он хотел и в старости жить радостной жизнью среди пиров, цветов и благоуханий, как будто бы ничего не изменилось:
Что пользы вечно помнить о бедствиях?
Довольно, други, тужить и плакаться!
О, Вакх! Ты – лучшая утеха всем, кто готов вином упиться!
Таковы были в Древней Греции друзья народа и защитники знати.
В древней Спарте (VII—VI вв. до P.x.)
В. Перцев
I
В наше время Спарту постигло полное разрушение. Еще недавно ученые искали на берегах Эврота место, где когда-то находился главный город Лаконии. Теперь, правда, его местонахождение определили; но немного удалось найти на его древней почве: несколько гробниц, остатки одного саркофага да развалины театра, построенного, очевидно, довольно поздно, – уже в то время, когда вся Герция была в руках у римлян, – вот все, что посчастливилось отыскать под глубоким слоем земли и мусора, завалившим древнюю Спарту. Исполнилось, таким образом, предсказание греческого историка Фукидида. «Предположим, – говорил он, – что город Спарта разорен и от него остались только храмы и фундаменты построек; я думаю, отдаленным векам очень трудно было бы поверить тому, что ее могущество соответствовало ее славе… Город показался бы слишком ничтожным, так как части его не соединены вместе; он не имеет ни блестящих храмов, ни других зданий и по древнему обычаю Эллады состоит из отдельных поселений». Таким образом, Фукидид не только предсказал полное забвение Спарты в будущем, но и дал объяснение этому. Спарта имела слишком деревенский вид, граждане ее мало делали для поддержания ее внешнего блеска и не украшали ее такими великолепными зданиями, каких было много в Афинах. И немудрено поэтому, что город, состоявший по преимуществу из деревянных построек, лишенный каменных храмов и мраморных статуй, разрушился до основания, и потомки забыли о прежнем его местонахождении.
А между тем Лакония не была бедна естественными дарами. Природа отнеслась к ней щедрее, чем ко многим другим греческим областям.
Посредине Лаконии по широкой и плодородной низменности текла с гор Аркадии река Эврот; глубоко врезывалась она в землю и образовывал своим течением корытообразную долину. Эту долину со всех сторон замыкали горы, с которых обильно текли горные ручьи и давали окрестным полям прекрасное орошение. На западе тянулся угрюмый хребет величественных Тайгетских гор, на склонах которых росли роскошные кормовые травы для скота. В лесах, зеленой шапкой покрывавших вершины Тайгета, было много дичи. Кроме того, склоны Тайгета были богаты железом и мрамором. На болотистых морских берегах в большом количестве находили пурпурных улиток, дававших хорошую краску.
А совсем рядом с Лаконией находилась еще более цветущая страна – Мессения, лучшая область во всей Греции, и спартанцы рано (в конце VIII в.) завоевали ее и разделили ее поля между собой. Поэтому пожаловаться на скудость своей природы жители Лаконии не могли ни в каком случае.
Посмотрим же, как жили спартанцы на своей родине, сохраняя среди своей богатой природы неприхотливый образ жизни и деревенские привычки.
II
Лет за 600 с лишним до P.X. в Спарте стояло необычайно тревожное настроение. Восстали жители плодородной Мессении под предводительством потомка своих древних царей Аристомена.
Общий вид древней Спарты. Вдали – хребет Тайгет.
Гравюра 1900 г.
Спартанцы надеялись легко справиться с восставшими, но их поддержали обитатели гористой Аркадии и могущественного Аргоса, который всегда враждовал со Спартой. Прошло несколько месяцев со времени начала восстания, и вот в Спарту прилетела страшная весть: спартанское войско разбито в большой битве. Казалось, богатейшая область во всей Греции навсегда утрачена для спартанцев. Печаль и тревога охватили жителей Спарты. Изо дня в день совещались между собой эфоры[7]; постоянно происходили совещания спартанских старейшин (их звали геронтами). Наконец было собрано и народное собрание. Обыкновенно оно собиралось только раз в месяц, но теперь, ввиду тревожного времени, эфоры собрали его раньше обычного срока. Молчаливо, с хмурыми лицами сходились спартанские граждане на рынок, где обычно происходили народные собрания. Среди них не видно было юношеских лиц, потому что по спартанским законам в народном собрании могли участвовать только граждане старше 30 лет. Не слышно было среди них и шумных разговоров, перемешанных с горячими спорами, которые так любили граждане Афин. Несмотря на то что все важные вопросы решались в Спарте на народном собрании, спартиаты (так назывались спартанские граждане) издавна привыкли слушаться своих геронтов и эфоров, выбиравшихся обыкновенно из самых знатных фамилий, и обыкновенно утверждали те предложения, которые защищали эфоры и геронты; никто из простых граждан не решался выступать со своими мнениями и оспаривать их предложения. Да и сами они редко вступали между собою в прения: еще задолго до народного собрания они обсуждали между собою те вопросы, которые нужно было решить народному собранию, сговаривались и в народном собрании действовали согласно. Тихо и чинно происходили поэтому собрания спартиатов; на них не разгорались страсти и дела решались быстро. Словоохотливости в Спарте не любили и на говорливых людей смотрели насмешливо. Рассказывали, что один спартанец, слушая длинноречивого оратора, с иронией заметил: «Да, это храбрый человек: он так хорошо вертит своим языком даже тогда, когда ему не о чем говорить».
Когда граждане собрались на народное собрание, геронты были уже там и сидели на своих обычных местах. Среди них находились и два царя, только что вернувшиеся с поля битвы (они считались членами и председателями собрания спартанских старейшин). Лица царей были особенно печальны: они были главнокомандующими на войне и только войною могли себя прославить, потому
