Александр Плотников - Визитная карточка Флота
- Первый вздох младенса, - сказал Георг Томп, и это его "младенса" прозвучало так ласково и проникновенно, что Урманов с Русаковым невольно улыбнулись.
- Хорош младенец, почти полмиллиона пудов! - хмыкнул Павел, вытирая платком вспотевший лоб.
Кормовые швартовые надраились струной; Урманов дал знак рукой капитану буксира, и маленькое суденышко, как теленок слона, боднуло борт крейсера.
- Готовы дать реверс! - доложили из машинного отделения.
- Валяйте! - разрешил главный строитель.
- Тебе, Павел, не мешало бы командные слова подучить, - не выдержал такого легкомыслия Урманов. - Все-таки с военным флотом дело имеешь и морское звание носишь...
- Мои меня с полуслова понимают! - ощетинился Павел.
- Твои, может, и понимают, а вот мои плечами пожимают.
- Сухарь ты, Серега. Неужто не доходит до тебя торжественность момента? Младенец наш вздохнул и ножонками дрыгнул! Через годик заберешь ты его у нас - и прощайте, родные, прощайте, друзья!..
- Этот корабль останется в истории судостроения, - задумчиво вымолвил Томп. - Совершенно новые принципы конструирования, другая технология... Я вот, грешник, думал, что флот никогда не распрощается с госпожой заклепкой.
"А ведь и в самом деле постройка "Горделивого" - факт исторический, подумалось и Сергею, на душе у него потеплело. - Коль войдет в историю корабль, не должны забыть и первого его командира..." Он пожалел о том, что не привился у нас добрый обычай помещать на видном месте палубной надстройки фамилий командиров - снизу вверх. Верхняя - фамилия действующего. В этом и преемственность поколений, и дань уважения к первому человеку на корабле. Не зря ведь марсофлотам бывшей владычицы морей Великобритании внушали веками: "Бог на небе, король в Лондоне, а капитан на мостике. Он для вас и бог, и король, и воинский начальник!"
Правда, Сергей не посмел бы высказать эти честолюбивые мысли вслух, не всякий поймет... Как не все знают обыденную изнанку командирской должности, в которой огорчений бывает не меньше, чем радостей. Одно ему довелось пережить совсем недавно.
Урманов долго готовился к разговору с Игорем Русаковым, обдумывал, как бы поделикатнее все обставить. Но потом на все махнул рукой, решив объясниться попросту, как мужчина с мужчиной.
- Ты не торопишься вечером, Игорь? - спросил он лейтенанта в конце рабочего дня и, не дав тому ответить, добавил: - Тогда загляни ко мне после ужина.
- Есть, - буркнул Русаков, и глаза его настороженно сузились. Видимо, он догадался, что разговор предстоит не праздный.
Таким он и явился в командирскую каюту: настороженно-собранным, закованным в панцирь холодного равнодушия. Урманов это почувствовал сразу и разозлился.
- Послушай, Игорь, - сказал он, сев напротив лейтенанта, лицом к лицу. - Мы знаем друг друга давно и давай не будем финтить. Сначала ответь на мои вопросы. Ты ведь сам просился на "Горделивый"?
- Сам, - ответил лейтенант, не поднимая взгляда.
- Хорошо, это уяснили. А теперь ты жалеешь о своем выборе?
- Кто вам сказал, товарищ командир? - шевельнул бровями Игорь.
- Сам вижу. Тянешь служебную лямку, будто она тебе бока трет!
- Я свои обязанности выполняю. От и до...
- Вот именно: от и до! А где твоя пытливость? Где профессиональная гордость?
Русаков откинулся на стуле, во взгляде его промелькнула насмешка.
- Служба не женщина, чтобы ее любить, товарищ командир.
- Но как можно по-настоящему узнать свое дело, не полюбив его?!
- Выходит, можно...
- Ремесленником стать можно, а настоящим моряком нельзя!
- Ремесленники пока тоже нужны...
- Стыдно мне слушать тебя, Игорь! Ты ли это говоришь? Ты - моряк уже в третьем колене! Не забывай, чью ты фамилию носишь, ее весь наш флот знает. Ишь ты, служба для него не женщина! А вот дед твой ее на всю жизнь полюбил и отцу твоему эту любовь передал!
Урманов разволновался, встал, резко отодвинув стул, прошелся туда-сюда по комнате. Лейтенант продолжал спокойно сидеть.
- Кстати, о женщинах, - снова подошел к нему Сергей. - Может, потому тебе служба в голову не идет, что другим твоя голова занята? Что у тебя с этой маляршей?
Русаков встрепенулся, словно его неожиданно окликнули, на скулах проступили багровые пятна.
- Ничего особенного, - выдохнул он. - Ирина моя невеста.
- Так, - обескураженно крякнул Урманов. - Вон, значит, куда у вас зашло. А сколько же тебе лет, Игорь?
- Вы же знаете, двадцать три...
- Совсем перестарок! Пора, пора тебе жениться, не то всех невест расхватают, в бобылях останешься, как твой командир!
- Не понимаю вашей иронии...
- Чего тут понимать! Зеленый ты еще для женитьбы! Ты сначала на палубе как следует стоять научись, ракушками хоть чуть-чуть обрасти, а уж потом заводи семью!
- Женитьба - мое личное дело, товарищ командир! - повысил голос лейтенант. - И просить разрешения я ни у кого не намерен.
- А совета у отца с матерью спросить ты намерен? Им не безразлично, кого ты в свой дом приведешь. Кстати, а сколько лет твоей избраннице? Мне думается, она постарше тебя...
- Это не имеет никакого значения.
- Пока не имеет, а пройдет десять-пятнадцать лет, ох как будет иметь. Я уже не говорю о сомнительной репутации твоей невесты...
- Не смейте так говорить о ней! - вскочил со стула лейтенант. Щеки его пылали, алые пятна выступили даже на шее.
- Словом, так, товарищ лейтенант, приказываю вам завтра же переселиться в казарму, будете жить вместе со всеми командирами групп.
- Вы не имеете права!
- Имею. Не нравится - можете жаловаться по инстанции, как положено по уставу. Вам ясно мое приказание? Свободны, товарищ лейтенант.
После ухода Игоря Урманов долго еще не мог успокоиться. Чувствовал, что неубедительно говорил с парнем. Наорал как на мальчишку, а тот уже сам людьми командует, сложнейшая техника ему доверена... Ехидный червячок точил совесть Сергея: "Вспомни, сколько было тебе, когда ты собирался делать предложение его тетке Татьяне? Двадцать шесть? Велика ли разница?" И тут же самолюбиво оправдывался тем, что был в ту пору уже просоленным морским волком и должность занимал на две категории выше...
Назавтра Павел Русаков встретил его в диспетчерской вопросом:
- Ты чего заставил Игореху чемодан собирать?
- Перевел его на казарменное положение.
- А по какой причине?
- Пусть живет вместе со всеми. Ему полезно побыть в коллективе.
- Понятно. Значит, выразил недоверие его дяде, - многозначительно произнес Павел.
- Отчасти да, - в тон ему ответил Сергей. - Ты, к примеру, знаешь, с кем он время проводит?
- Знаю. С Ириной Снеговой. Красивая деваха, не со всяким пойдет.
- А говорил он тебе, что жениться на ней хочет?
- Нет... - заметно опешил Павел, но тут же приободрился. - Ну что ж, коль решил, пусть женится. Он вполне взрослый человек.
- А тебе известно, какие разговоры ходят о его невесте?
- Завистники болтают, те, которым она от ворот поворот дала. А я не верю сплетням, Ирина себе цену знает.
- Дело твое. Но ему вообще рано семью заводить, еще моряком настоящим не успел стать. Пусть сначала мудрости житейской поднаберется.
- Русаковы все рано женились, - хитро улыбнулся Павел. - Но это не помешало им в приличные люди выбиться, даже в адмиралы...
- Коли так, я в этом деле не участник, - сердито махнул рукой Урманов. - Единственно, о чем тебя прошу, напиши ты сам обо всем Андрею Ивановичу.
- Разве Игореха сам не напишет?
- Я в этом не уверен, Павел. Он знает, что отец не одобрит его намерения.
- Ну ладно, на днях черкну письмишко.
- Это дело нельзя затягивать, Павел! Может, Андрей Иванович сумеет его переубедить. Отцовское слово весомей.
- А наше с тобой, выходит, ничего не значит? - хмыкнул Павел. Что-то ты слишком мрачно настроен, Серега. Тебе, видно, самому жениться надо, чтобы жена тебя отогрела.
- Спасибо за совет, но я уже один раз обжегся.
- Один раз не в счет! - хохотнул Павел, а Урманов мысленно подивился его беспечности, словно речь шла не о судьбе родного племянника, а о ком-то постороннем. С такими, как эта самая Кармен, шутки плохи. Вцепится - и будет играть как кошка с мышью, пока не надоест...
- Греется подшипник левой линии вала! - прервал его размышления доклад из поста управления машинами.
- Тьфу ты, черт! - ругнулся Павел. - Вот и запоносил наш младенец...
- Будет еще и корь и коклюш, - одобряюще усмехнулся Георг Томп. Пусть в детстве всем переболеет, тогда расти здоровым будет.
Они говорили о корабле, будто о живом существе, и Урманову тоже передалось их благоговейное родительское чувство. И он подумал о том, что не зря на средневековых парусниках форштевень украшали фигурой человека либо животного, а в минуты смертельной опасности марсофлоты молились не только о спасении своих душ, но в первую очередь слезно просили о милости божьей к грешной душе их судна.
- Я в машину, - сказал Павел и загромыхал по трапу.
