Андрей Пржездомский - Секретные бункеры Кёнигсберга
Через два дня налет повторился, но в еще более страшном виде. Казалось, наступил конец света. Сотни английских самолетов разом повесили над городом россыпи осветительных ракет, а после этого на плотные кварталы старого города обрушились бомбы, среди которых были и такие, которые впоследствии получили название напалмовых. Центр города был объят пламенем. Струи полыхающей огненной смеси стекали по крышам домов, с шипением врывались в вентиляционные отверстия подвалов и укрытий. Картины Апокалипсиса ожили в ночном Кёнигсберге.
Наутро, когда Рудольф с сестрой, матерью и бабушкой выбрались из подземного убежища, им предстала совершенно дикая картина: вокруг с гулом полыхали дома, дымились развалины, от гари и хлопьев летающего пепла было темно, как ночью. От их дома, да и всей улицы Егерхоф остались лишь остовы зданий, в чреве которых что-то горело и плавилось. Немногочисленные отряды пожарных, вспомогательной полиции и военных безуспешно пытались бороться с огнем, эвакуировали жителей, грузили на машины ценное имущество учреждений и магазинов. С большим трудом только к вечеру семье удалось добраться до Шарнгорстштрассе[64], где была квартира отца. Здесь они прожили до октября, каждый день готовясь эвакуироваться в глубь Германии.
Несколько месяцев, которые Рудольф прожил в квартире отца, запомнились ему достаточно хорошо. И хотя отец по-прежнему приходил домой очень редко, сын смог ближе узнать этого грубого и безжалостного человека. Конечно, на эти воспоминания наслоились потом рассказы матери, и спустя годы Рудольфу казалось, что он знал об этом человеке достаточно много.
Из воспоминаний Рудольфа Виста об отце. 1976 год
«Мой отец, Густав Георг Вист, родился 18 августа 1905 года. Как мне известно, профессии у него никакой не было. До 1931 года он работал в различных учреждениях, в том числе и на почте. В 1931 году руководством местной организации НСДАП „Шлосстайх“ был назначен политическим руководителем. В 1933 году после прихода Гитлера к власти он перешел из СА в СС, членом которой оставался до конца войны. Во время войны он служил в „зондергруппе“, непосредственно подчинявшейся РСХА — Р.Л.M.[65] В составе этой группы он служил в Германии и на оккупированной территории. В конце войны он был в чине оберштурмбаннфюрера, что соответствовало воинскому званию подполковник. В числе наград отца были: немецкий крест за участие в боях в Испании, испанский крест, железные кресты 1-й и 2-й степени, медали за участие в боях на Восточном фронте, серебряная нашивка за участие в ближнем бою и значки участника пехотных атак…
…Когда он приходил домой и если я ему попадался под руку, то он меня нередко избивал…»
Портрет Георга Виста дополняют воспоминания матери Рудольфа, записанные немецким исследователем Паулем Энке, в которых она рассказывает о том, что ее муж был одним из активных участников еврейских погромов в Кёнигсберге во время пресловутой «хрустальной ночи» 9 ноября 1938 года, когда по всему городу громились магазины и лавки еврейских торговцев, запылали обе синагоги, осквернялись молельные дома и еврейские кладбища. Ярый нацист, работавший на почте, проявил при этом удивительное рвение и предприимчивость, поджигая здание синагоги на Линденштрассе[66].
Вскоре после переезда на Шарнгорстштрассе семья покинула Кёнигсберг, жила некоторое время на хуторе под Хайльсбергом, а в ноябре 1944 года перебралась в городок Криммичау в Саксонии. Спустя несколько месяцев там неожиданно появился отец, казалось навсегда оставшийся в огненном капкане окруженного Кёггигсберга. Объяснения его были путаными и невразумительными. Рудольф запомнил лишь, как он рассказывал матери о какой-то подводной лодке, на которой он якобы выбрался из города.
Когда в городок вступили американцы и началась поголовная регистрация мужского населения, Георг Вист выдал себя за инвалида войны, тем более что все необходимые на этот счет медицинские документы у него имелись. Он не сообщил о своем членстве в НСДАП и подавно уж скрыл факт службы в СС. Это позволило ему относительно спокойно жить при любой оккупационной власти. Но все-таки зимой 1946 года семья по его настоянию переехала в курортный городок Обершлема в Рудных горах, а затем в Эльстерберг, расположенный в отрогах Фогтланда. Георг Вист искусно заметал следы.
Может быть, страх, пережитый в осажденном Кёнигсберге и преследующий бывшего эсэсовца, как-то подействовал на Георга Виста. Он стал более внимательным к сыну, не придирался по мелочам, перестал заниматься рукоприкладством. Тяжелая форма туберкулеза, развившегося после ранения в Польше, подтачивала его здоровье, день ото дня ему становилось все хуже и хуже. Однажды осенью (а это был уже чрезвычайно трудный послевоенный 1947 год) Георг Вист неожиданно разоткровенничался с сыном: стал самодовольно рассказывать о своей карьере в СС, о доверии, которым пользовался у руководства, об ответственных поручениях, выполнявшихся им в последние месяцы войны. Тогда-то Рудольф и услышал впервые от отца, что он принимал участие в работах по перебазированию различных ценностей.
Тяжелобольной Георг Вист оживлялся, рассказывая о том, как он в составе специальной команды укрывал в подземных тайниках музейные экспонаты и фонды кёнигсбергских архивов. Открывшись сыну — единственному слушателю его воспоминаний, Георг Вист упомянул о каком-то бункере на Штайндамм, в который «зондергруппа» поместила знаменитую кёнигсбергскую коллекцию янтаря, разобранную и уложенную в ящики Янтарную комнату, а также чрезвычайно ценные материалы какого-то военного архива. Оживляясь, отец сыпал названиями учреждений, именами лиц, принимавших участие в работах, а также перечислял различные объекты на территории Кёнигсберга, ставшие местами захоронения сокровищ. Рудольф не мог, конечно, запомнить этот калейдоскоп имен и названий, но кое-что его память сохранила.
Рудольф запомнил, с какой многозначительностью говорил отец о пассаже на улице СА, находившемся неподалеку от их старой квартиры, о складах на Ластадие[67], соборе на острове Кнайпхоф, подземельях Лёбенихта; о том, как он именовал гаулейтера Коха и крайслейтера Вагнера своими назваными братьями. Отец, по-видимому, испытывал потребность поделиться с кем-то переполнявшим его чувством собственной значимости, причастности к сверхсекретным и государственно важным делам развалившегося Третьего рейха, и сын, еще совсем ребенок, стал для него лучшим из слушателей, главное — неспособным в полной мере оценить важность этих сведений и сообщить о них новым властям.
Так или иначе, но Рудольф оказался посвящен в тайные деяния своего отца-эсэсовца, что в некотором роде даже тяготило его. Ведь груз такого знания вполне мог обернуться против молодого человека, вступающего в жизнь в послевоенной Германии. Правда, отец иногда как бы спохватывался и надолго замыкался в себе, отвечая на вопросы Рудольфа снисходительной усмешкой. Один раз при этом он сказал сыну, что тот — еще ребенок и не может понять и оценить значимости его воспоминаний. В октябре 1947 года Густав Георг Вист умер в окружной больнице города Грайца, куда его незадолго до этого порекомендовал отправить лечащий врач. Казалось, что с отцом окончательно ушли в небытие и сведения о спрятанных в Кёнигсберге сокровищах.
Рудольф учился в школе, вступил в Союз свободной немецкой молодежи, стал участвовать, как тогда говорили, в «строительстве новой жизни», отбрасывая всяческие воспоминания о прошлом и в первую очередь напрочь выбросив из головы откровения отца-нациста. Но судьбе суждено было еще не раз возвращать Рудольфа к прошлому, связанному с «делами» Георга Виста в Кёнигсберге. Однажды, проводя капитальную уборку в подвале дома, где они жили с матерью, Рудольф наткнулся на неожиданную находку. Под кучей брикетов бурого угля, которыми топилась печь в доме, он вдруг обнаружил грязную, тронутую сыростью полевую сумку с замочком, ржавый ключ от которого был прикреплен металлическим колечком к ремню. Вот как спустя годы Рудольф вспомнил о том, что было в сумке.
Из письма Рудольфа Виста
в Калининградскую экспедицию
«…Содержимое сумки было похоже на ком склеившейся бумаги, частично разрушившейся, текст на которой… едва прочитывался… Это были копии (папиросная бумага), затем одна коробочка из жести (бакелитный набор)[68], в которой находилось около 200 шт. полосок, подобных часовой пружине (микрофильмы?). В сумке находились около 20 удостоверений личности с фотографиями моего отца… на различные фамилии. При рассмотрении лежавших передо мной материалов мне бросилось в глаза слово „Кёнигсберг“. Это явилось поводом для прочтения этих бумаг».
Какие же документы хранились Георгом Вистом в полевой сумке? Рудольф более или менее отчетливо запомнил содержимое лишь некоторых из них. Прежде всего — уже неоднократно цитировавшийся в статьях о Янтарной комнате приказ за подписью должностных лиц РСХА и министерства авиации о препровождении транспортной колонны с Янтарной комнатой в «известный объект», обозначенный как «Б-3» (бункер № 3, арка № 3)[69]. В приказе якобы указывалось, что все оставшиеся в районе объекта здания подлежат немедленному подрыву. Читая этот документ, Рудольф вспомнил, как отец что-то говорил о бункере на Штайндамм, поэтому он еще раз внимательно вчитался в слабо различимый текст машинописной копии на тонкой папиросной бумаге. В его памяти цепко остались ориентиры местонахождения этого бункера так, как это было изложено в приказе.
