Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
- Не знаю, не знаю, - уклончиво бормотал Крауш.
- Э, нет! - Спрогис сердито взмахнул трубкой над головой прокурора: Надо знать, прокурор, и своим умом пораскинуть, Москве подсказать, посоветоваться с нею. Это и есть то самое, чего ждет от нас партия: инициативы, разумной подсказки, раздумья и совета. Иначе можно забрести в такой тупик, что и ног не вытащишь. Знаете, как говаривали деды: "Даудзи дену Мудиня: цита лаба, цита лауна; цита эста, цита дзерта, цита гаужи нараудата" - "Много дней в человеческом веке: один хорош, другой злой; в один ешь, в другой пьешь, в третий горько плачешь..." Вот, чтобы нам не плакать, и нужно помнить, что не все дни одинаковы: бывают добрые, а бывают и злые.
- Но на сегодня, - сухо отозвался Крауш, - имеющийся план - это обязательно! Не могу же я отбросить его только потому, что он не по душе группе колхозников, и пустить район в плавание по воле волн?!
- По воле волн, конечно, худо, - усмехнулся Спрогис. - Всегда лучше по воле человека. Но все же взять хотя бы кукурузу. Мне кажется, при умелом подходе можно сделать так, что колхозы сами будут просить: дайте нам план на кукурузу! А тем, что мы пытаемся навязать ее...
- Уж и навязать! - поморщился Крауш.
- А как иначе назвать такой способ? И нет ничего удивительного в том, что у колхозников нашей Латвии эта выгоднейшая культура все еще не приобрела заслуженной популярности. Вместо того чтобы самому слову этому стать ласкательным: "кукурузочка". - Спрогис выпятил губы и, прищурившись, ласково повторил нараспев: - "Кукурузочка"!.. Нет ничего немилей навязанного дела. Вот в одной республике руководители только и делали, что глядели в рот начальству. Беспрекословно принимали все, что предлагала Москва. Разве им и в голову не приходило, что Москва сама ждет критического отношения к своим предложениям? В народе, знаете, что стали говорить об этих покладистых местных руководителях?.. "Они о своих местах думают, - как бы им за неповиновение не влетело. А до дела им и дела нет!" - Спрогис грустно покачал головой и раздул усы. - Вам нравятся такие речи? Небось в былое-то время... - Он выразительным жестом схватил сам себя за воротник у затылка и рассмеялся. - Контрреволюционная, мол, агитация, а? Ну, а что тут контрреволюционного, ежели колхозник раскусил горе-руководителей? Так-то, прокурор...
- Право, я не силен в сельском хозяйстве.
- Ну, не такие уж это сельскохозяйственные разговоры!.. Но коли они вам не по душе, обратимся к делам сегодняшним. Вот, прочтите, - недовольно проговорил Спрогис и, с размаху опустившись в кресло, взял лист, лежавший поверх стопки дел и, видимо, заранее приготовленный для Крауша. - Уж тут-то вы небось сильны.
11. АНАЛИЗ БЕСКОНЕЧНО МАЛЫХ
По одному взгляду, брошенному на бумагу, Крауш понял, что это коллективное письмо: целый столбик подписей красовался в конце страницы. Он не спеша достал очки и внимательно, слово за словом, прочел бумагу. Письмо рабочих бумажного комбината в С. гласило, что им странна неторопливость, с которой прокуратура республики ведет дело о самоубийстве Эджина Круминьша. На комбинате ходят разные слухи. Если в них есть доля правды, то необходимо быстрое расследование - враг должен быть схвачен. Дело волнует рабочую общественность комбината.
Крауш не спешил с объяснением. Чтобы оттянуть время, он долго укладывал очки в футляр.
- Мне кажется... - медленно проговорил наконец Крауш, выпячивая подбородок и отводя взгляд от пытливых глаз секретаря, - дело не столько в медленности следствия, сколько в недоверии к человеку, который его ведет...
- Недоверие к следователю? - спросил Спрогис, и в голосе его прозвучала строгая озабоченность.
- Погиб этот Круминьш, латыш с трудной биографией, рабочие на комбинате на 99 процентов латыши. - И как бы в подтверждение Крауш показал на нижнюю часть листа, где стояли подписи. - А работник, которому я поручил дело, - армянин... Они, видимо, хотят, чтобы следствие вел латыш.
- Послушайте, Крауш, - медленно, словно не в силах преодолеть удивление, проговорил Спрогис. - Вы действительно так думаете? - И, не дождавшись ответа прокурора, требовательно: - А вы посмотрите на эти подписи!..
- Я тут никого не знаю.
- Рабочие взволнованы, как граждане своей страны, как члены партии, обеспокоены событием. - Спрогис постучал пальцем по списку. - Многих я знаю. Товарищ Лутц стоял рядом со мной у вагранки на "Руссо-Балте", вместе с ним мы были в подполье. Это не тот человек, который согласился бы поставить свою подпись, если бы составители письма имели заднюю мысль, какую вы тут вычитали. А вот и Роберт Лутц - его сын, секретарь комсомольской организации комбината. Для этих людей дело не в том, ведет ли расследование армянин, латыш или казах. Наши люди переросли подобное! Дело не в Грачьяне, если вы ему доверяете.
- Пока вполне.
- Что значит ваше "пока"?
- Он для меня новый человек. Но поскольку начало дела - покушение на жизнь Ванды Твардовской - еще в Москве попало в его руки...
- Этот случай с отравлением?
- Вот именно... Дело вел Грачьян. Но оно, на мой взгляд, связано с делом Круминьша. Я не видел причин передавать его другому работнику, тем более, что Грачьяна хорошо рекомендовали.
- А причем тут рекомендация?
- Видите ли, этот Грачьян - ученик и сотрудник некоего Кручинина, моего старого товарища и очень опытного человека.
Спрогис вынул трубку изо рта и отвел ее далеко от лица. Он силился что-то вспомнить, повторяя про себя: "Кручинин... Кручинин..."
- Постойте-ка, Ян Валдемарович, а не мог ли я сталкиваться с Кручининым в гражданскую войну?.. Мне почему-то вспоминается...
- Могли, вполне могли, - несколько отходя от обычной своей сдержанности, ответил Крауш. Ему всегда было приятно воспоминание о тех временах. - Именно так: когда мы с вами были в интернациональной дивизии, Кручинин работал в военном трибунале. И даже сам Грачьян имеет, хотя и несколько косвенное, отношение к дивизии: помните...
Спрогис взмахнул трубкой и радостно перебил:
- О, "китаист"! - Он рассмеялся, и все лицо его залучилось морщинками. Даже усы, казалось, утратили свою жестокость. И он стал похож на доброго дедушку. - Да, были времена! Нужно нам, старикам, как-нибудь собраться и повспоминать, а?.. Однако... - внезапно обрывая смех, строго сказал Спрогис: - Я хочу спросить вас: что это, по-вашему, частный эпизод, случайное убийство, или правы авторы этого письма и тут стоит поискать руку врага?.. Давайте попробуем уйти от частностей. Рассмотрим это как событие, уходящее корнями в сложную судьбу латышского народа в войне и мире. Подумаем о судьбе латышей, которые оказались оторванными от родной земли. Одни из них стали субъектами преступления, другие его объектами...
- К сожалению, - с неудовольствием заметил Крауш, - среди них больше "субъектов", чем "объектов".
А все они в целом, эти "перемещенные", разве не являются жертвой, огромного отвратительного преступления? - спросил Спрогис, в гневе отбрасывая трубку так, что пепел из нее высыпался на стол.
- Это, конечно, верно, - согласился Крауш, - но в эмиграции рабочих и крестьян меньше малого. В основном - мелкая буржуазия, чиновничество, торговцы, в лучшем случае ремесленники, пошедшие на поводу у крупных буржуа, те, кто бежали из боязни, что с нами им будет не по пути. Да прибавьте к этому, что каждый третий там - солдат латышских дивизий Гитлера.
- А вы уверены, что и в дивизиях "СС" латыши были только убежденные последователи фашизма? Не было ли и там обманутых, заблуждающихся, может быть, даже попросту голодных, не видевших иного спасения, как только в куртке нацистского солдата? Вы об этом не задумывались?
- Задумываюсь каждый понедельник.
- Работа комиссии по пересмотру старых дел дает, конечно, богатую пищу. Но вы-то сами не задумывались над проблемой "перемещенных"? Это болезненная рана на теле нашего маленького народа. Мне очень хочется, чтобы вы от частного случая убийства - или самоубийства, не знаю, - перешли к общему: к проблеме "перемещенных" лиц. Анализируя бесконечно малую величину - жизнь убитого Круминьша, не должны ли мы проинтегрировать все, что найдем? Посмотрим на силы, какие тянут людей сюда, к родной земле, и на силы, стремящиеся этому помешать. Стоит поинтересоваться и ролью римской курии. Она спелась с эмигрантскими главарями, и готова принести в жертву своим мрачным планам сколько угодно человеческих, в том числе, конечно, и латышских жизней... - Спрогис на минуту умолк. Крауш не решился сказать, что он все это понимает, только ему не приходило в голову связывать частный случай убийства Круминьша с такими большими проблемами. Прокурор молча, насупясь, слушал секретаря: - Вы из своей повседневной практики знаете, сколько вреда старались и будут стараться принести нам и нашему делу те, оттуда. Очи ведь не понимают, что руки-то у них коротки. "Жагатина жагатея, гриб ванага сева бут; Иси спарне, тара асте, не вар лидзи лидинат" "Сорока стрекочет, женою ястреба быть хочет; коротки крылья, длинен хвост, не одинаков полет". Они забыли эту старинную поговорку. Забыли мужицкую мудрость: "Кикуригу, ту гайлити, не бус гайсма даже дену" - "Ты-то петушок кукареку, да не всякий раз светает..." Им кажется - стоит господам оттуда прокукарекать, как тут воссияет им ясное солнышко. Ерунда! Вот, - Спрогис положил большую руку на письмо: - вот залог того, что ничего у них не может получиться, даже если бы мы с вами что-нибудь прозевали. Есть кому поправить нас, нам есть на кого положиться...
