Нанами Шионо - Последний час рыцарей
Как только у правителя выдавалась свободная минута, Мехмед возвращался к себе спальню и проводил там целые часы за рассматриванием чертежей и карт. Как-то раз Турсун, все еще сгоравший от желания, заметил, что Мехмед уже не лежит рядом с ним, а стоит, уставившись в свои карты. Паж хотел дотянуться до него, сделать все, что он умел, чтобы доставить удовольствие своему господину. Но он подавил этот порыв, припомнив, как холоден мог быть к нему султан, когда фаворит делал что-нибудь против его желания.
Спокойствие и самообладание вернулись к Мехмеду не только потому, что Халиль-паша уступил его воле. Дело было даже не в том, что у венгерского инженера Урбана, работавшего над своей пушкой, все пошло на лад. Помимо всего этого, шпионы, отправленные им в Западную Европу уже год назад, наконец-то возвращались один за другим с хорошими новостями. Из их отчетов правитель мог заключить: государства Западной Европы не придут на помощь Византийской империи. Венгрия, единственная христианская страна, способная послать армию сушей, лишилась этой возможности, подписав договор с турками. Братья императора были заняты тем, что сдерживали турецкие войска. О том, чтобы прийти на помощь столице, они могли только мечтать. Наконец, то, что венецианцы и генуэзцы не желали действовать, сводило на нет единственную слабость турок в военном отношении — недостаток военного флота. Если другие морские государства Запада тоже не вмешаются, полная изоляция Константинополя гарантировалась. Молодой правитель в свои двадцать лет не допустил глупой ошибки, решив, что он может начать такое огромное предприятие, полагаясь только на войска.
В январе нового, 1453 года султан Мехмед II издал приказ о мобилизации со всех османских территорий. Страны, находившиеся под властью Османской империи, уже получили приказы прислать подкрепления, чтобы помочь подавить восстания в Малой Азии.
Приказ о мобилизации, изданный в январе 1453 года, отличался от прежних тем, что цели призыва не уточнялись. Мехмед позаботился и о том, чтобы нигде не упоминать о готовящейся священной войне — иначе всем стало бы ясно, что ожидается поход на Константинополь.
Вскоре после того было проведено первое испытание нового орудия. «Великая пушка», как было названо орудие Урбана, оказалась чудовищем, каких прежде никто не видел. Ее ствол был более восьми метров в длину, а каменные ядра весили более 600 килограммов каждое. Только для того, чтобы втащить ее на платформу, на которой ее установили, понадобилось тридцать быков, запряженных в два ряда. В день испытания было объявлено предупреждение, чтобы жители Адрианополя не пугались неожиданного взрыва. Затем орудие привезли на площадь перед дворцом султана, для чего потребовался отряд в сто солдат.
Все грандиозные обещания Урбана оказались правдой. Грохот первого выстрела пушки был слышен за двадцать километров вокруг. Ядро пролетело полтора километра, с пугающим ревом разрывая воздух, а на месте его приземления образовалась воронка глубиной в два метра.
Султан был чрезвычайно доволен. Он немедленно приказал отлить еще несколько таких же орудий. Правитель потребовал отремонтировать дорогу от Адрианополя в Константинополь, чтобы доставить пушки без повреждений. Дорога была построена во времена Римской империи, сотни лет ею никто не занимался. Хотя армия могла пройти по ней, ничем не рискуя, такие тяжелые орудия скорее всего оказались бы повреждены в пути.
Уже одно то, что дорога вокруг столицы находилась в столь же запущенном состоянии, было, возможно, лучшим показателем степени упадка Византийской империи.
Хотя император Константин и не слышал громового рева «Великой пушки», он знал, что она нацелена прямо ему в грудь. Немногим ранее он узнал о непоколебимой решимости султана от тайного гонца, присланного великим визирем Халилем-пашой. Император, в свою очередь, втайне отправил посланца к султану, предлагая уплатить значительную дань, если тот откажется от нападения.
Мехмед II не соглашался ни на что, кроме безусловной капитуляции. Если греки сдадутся, а император покинет город, султан пощадит жизни византийцев. Константин не собирался выкупать свою жизнь такой ценой. Переговоры сорвались.
Император послал еще одного гонца, предлагая увеличить дань. Но ответ султана оказался тем же.
Несколько дней спустя пришли известия, которые немного облегчили груз забот, тяготивших постоянно седеющую голову императора. Прибыли два генуэзских корабля с пятью сотнями солдат на борту. Ими командовал Джованни Лонго Джустиниани, командир наемников с острова Хиос. Его солдаты были испытанными в боях ветеранами с того же острова. Платила им не Генуя, а сам император. И все же Константин был весьма доволен этим соглашением, поскольку Джустиниани принял обещание отдать ему в качестве платы остров Лемнос. Этот опытный воин был назначен главнокомандующим всех сухопутных войск Константинополя. Еще раньше было решено, что морскими силами станет командовать Тревизано.
Военные советы проходили почти ежедневно, в них принимали участие верховные византийские министры, такие как Нотарас и Франдзис, папский гонец и новоназначенный кардинал Константинопольский Исидор, главнокомандующий Джустиниани, посол Минотто и адмирал Тревизано.
Беседы на этих советах не отличались высоким боевым духом. Заседание 17 февраля прекрасно продемонстрировало атмосферу, преобладавшую на этих собраниях.
В тот день Тревизано дол ожил, что прошлой ночью одно венецианское судно и шесть кораблей с Крита покинули город под покровом темноты. Когда в декабре прошлого года было принято решение о том, что жители венецианской колонии останутся в Константинополе, отдали приказ: всякому кораблю, плавающему под венецианским флагом, необходимо получить разрешение адмирала Тревизано и императора Константина, чтобы покинуть порт. Поэтому такой поступок оказался не просто трусостью перед лицом врага. Это было нарушением обязательств венецианцев перед Византийской империей.
И все же Франдзис не мог не подозревать по спокойной и бесстрастной манере, в которой Тревизано изложил новости, что адмирал сознательно позволил этим кораблям уйти. Поскольку Крит тоже был венецианской колонией, критские суда находились под командованием адмирала. Более того, все семь кораблей ушли одновременно, причем венецианское судно везло более пятисот человек.
В отличие от генуэзцев, которые поколение за поколением пускали корни в Константинополе, лишь немногие жители Латинского квартала, где преобладали венецианцы, жили вместе со своими семьями. И судя по числу оставшихся жителей квартала, большинство из тех четырех тысяч человек, которые покинули Константинополь, составляли греки-византийцы. Окруженная со всех сторон турецкими территориями, столица была полностью изолирована. Единственный путь к спасению лежал через море. Крысы всегда бегут с тонущего корабля, и это был как раз тот самый случай.
Отъезд интеллектуалов (главным образом священников), получавших весьма выгодные предложения работы и устройства в Италии, продолжался уже пятьдесят лет. С недавних пор стало сложно найти среди византийцев человека, облеченного хоть какой-то властью, который не отправил хотя бы одного члена своего семейства в Венецию или в Рим вместе со всем семейным состоянием. Даже Нотарас, первый министр и член императорской семьи, уже отослал свою дочь в Венецию вместе со всем имуществом семьи. Возможно, единственные два человека при дворе, которые не предприняли таких предосторожностей, были сам император Константин и Франдзис. Последний глубоко чтил своего повелителя и готов был следовать за ним до смерти.
Еще одним доказательством отсутствия общности стало то, что жители Византийской империи неохотно объединялись для защиты города. Невозможно было даже представить себе, чтобы участники ежедневных собраний разделяли общее мнение. Даже среди греков находились кардинал Исидор, симпатизировавший Западу, и Нотарас, отказавшийся даже подписать акт об объединении церквей. Эти двое почти не разговаривали между собой.
Франдзис, хотя он отнюдь не приветствовал сближение с Западом, тоже недолюбливал Нотараса. Венецианцы же, как правило, смотрели на греков свысока. Будучи рационалистами во всем, они с трудом выносили византийцев, которые продолжали тратить свои дни на богословские споры, когда на карту было поставлено само их существование. Посол Минотто, как бы для того, чтобы подать пример другим венецианцам, не отправил свою семью обратно в Венецию.
Греки, в свою очередь, не любили венецианцев. Несмотря на то что те постоянно заявляли, что делают все возможное, чтобы защитить страну, которая не была их собственной, греки в глубине души понимали: венецианцы на самом-то деле заботятся об охране собственных деловых интересов.
