Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
«Белая» эмиграция болезненно реагировала на любые попытки диалога Токио с «Советами». Характерный пример – недавно обнаруженное мной в японских архивах неопубликованное письмо И.К. Артемьева, бывшего председателя Совета управляющих ведомствами Временного Приамурского правительства (т.е. главы гражданской администрации при генерале М.К. Дитерихсе), адресованное Утида 2 апреля 1923 г. «Русский патриот и сторонник сближения национальной России с национальной Японией», как аттестовал себя автор, Артемьев с удовлетворением вспоминал политику Японии 1918 г. при Мотоно и Гото, направленную на «восстановление государственности и правопорядка» на Дальнем Востоке. Но вскоре положение изменилось: «Другие страны <читай: США и Великобритания. – В.М.> увидели опасность для своих интересов от такого сближения, и дипломатическая машина заработала усиленным темпом, стараясь развить взаимное недоверие и враждебность. Резкое изменение политики Японии в конце 1919 года служит ясным указателем, что работа дипломатов имела успех, а в этом и заключается главная ошибка японских руководящих сфер». Отказ от решительной поддержки «белых» и диалог с «красными разбойниками и грабителями» – вот фатальный порок дипломатии Утида, приведший к утрате японского влияния на российском Дальнем Востоке [Но время явно работало против Артемьева и его единомышленников.]
Под давлением обстоятельств кабинет Като 24 июня 1922 г. наконец принял решение эвакуировать японские войска из Приморья до конца октября того же года. 4 сентября открылась Чаньчуньская конференция представителей РСФСР, ДВР и Японии, на которой Москву представлял Адольф Иоффе, друг всесильного наркомвоена Троцкого и его преемник в качестве главы советской делегации на переговорах с Германией в Брест-Литовске в 1918 г., а затем первый «красный» посол в Берлине. Утида был настроен скептически и не склонялся ни к каким уступкам, равно как и глава японской делегации – начальник Европейско-американского департамента МИД, видный атлантист Мацудайра, в будущем посол в США и Великобритании. Неудача конференции, закончившейся в прямом смысле слова ничем, была в наибольшей степени вызвана негибкостью японской позиции, с критикой которой все активнее выступали не только социалисты, но все оппозиционные силы и органы печати, а также представители деловых кругов.
После эвакуации японских войск из Приморья ДВР 19 ноября 1922 г. формально объединилась с РСФСР, лишив таким образом Японию прежнего партнера по переговорам. Нерешенные проблемы (ответственность и компенсация за «Николаевский инцидент», эвакуация японских войск с Северного Сахалина и получение там концессий) так и оставались нерешенными, но переговоры по ним теперь необходимо было вести с Москвой, причем уже в ином качестве: 30 декабря РСФСР, Украина, Белоруссия и ЗСФСР объединились, образовав новое государство – Союз Советских Социалистических Республик, который занимал почти все пространство прежней Российской империи. Это был не только более серьезный и «трудный» партнер, нежели «буферная» ДВР, но страна, контролировавшая ключевые зоны Евразии. Теперь любая «континентальная политика» могла строиться или на сотрудничестве с Советской Россией, или на открытой конфронтации с ней, поскольку игнорировать советский фактор стало невозможным.
Правящим кругам Японии предстояло делать выбор, к которому их толкали не только изменившаяся ситуация в мире, но в первую очередь внутренние проблемы. В стране продолжался экономический кризис, и торговля с Советской Россией была если не спасением от всех бед, то средством решения многих проблем. Территории Дальнего Востока и Сахалина с прилегающими к ним водами – и, соответственно, колоссальные запасы леса, нефти, угля, рыбы и т.д. – были выключены из сферы мировой торгово-экономической деятельности, но такое положение не могло продолжаться долго. Японские промышленники хотели быть первыми, кто сумеет прорваться в этот регион: подчинить его силой оружия не удалось, значит, надо сделать его доступным для экономической активности путем переговоров и установления дружественных отношений. Заметим, что японские профсоюзы и рабочие организации тоже ратовали за скорейшее признание СССР и установление нормальных торгово-экономических отношений с ним отнюдь не только из соображений «классовой солидарности»: расширение торговли и получение концессий означали создание новых рабочих мест, а значит, сокращение безработицы.
Тем временем США и Великобритания, воспользовавшись решениями Вашингтонской конференции, начали постепенно вытеснять Японию с китайских рынков. Одновременно Америка ужесточила таможенный режим и повысила ввозные пошлины, что особенно ударило по японскому экспорту. Экономическая зависимость Японии от США была велика (в отношении как финансов, так и импорта полезных ископаемых, включая нефть и металл), поэтому экономические проблемы неразрывно переплетались с политическими, породив серьезные опасения относительно возможности военного конфликта на Тихом океане. Книжные рынки обеих стран стали заполняться сочинениями, не просто обосновывавшими неизбежность такой войны, но уже пытавшимися нарисовать ее возможный сценарий.
Правительство США категорически отказывалось официально признать Советскую Россию, хотя и смотрело сквозь пальцы на частные инициативы по налаживанию экономических отношений. Отделенной от Евразии двумя океанами и вполне способной к автаркии Америке сотрудничество с СССР могло быть выгодно, но не было жизненно необходимым. Япония же пока думала не об автаркии, но об обеспечении нормального, динамичного развития своей экономики, потрясаемой кризисом. Голоса в пользу нормализации отношений с СССР стали раздаваться уже в самой правящей элите, особенно в деловых кругах, склонных к прагматическому образу действий, а не к жонглированию идеологемами. Да и с советской стороны обозначилась готовность к частным компромиссам ради достижения глобальных целей. Помимо необходимого для политической и экономической стабилизации расширения внешней торговли, такой целью был выход из международной изоляции, успешно начатый Рапалльским договором с Германией в апреле 1922 г. (как раз в это время закончилась ничем Дайренская конференция Японии и ДВР). Кроме того, игра на «межимпериалистических противоречиях» – в данном случае, между Японией, с одной стороны, и США и Великобританией, с другой, – была одной из любимых стратагем советской дипломатии с самых первых лет ее существования.
Наиболее влиятельной фигурой движения за нормализацию отношений с Москвой стал Гото, вернувшийся к активной политической деятельности. В декабре 1920 г. он был избран мэром Токио. В мае 1922 г. он рассматривался как кандидат в премьер-министры, но гэнро-атлантист Сайондзи решительно отвел его кандидатуру. С 1920 г. Гото возглавлял Японо-российское общество, аналог современных «обществ дружбы» (первым главой общества был Ито). В 1922 г. он получил титул виконта. С учетом колеблющейся позиции премьера Като и открыто антисоветской ориентации министра иностранных дел Утида, Гото представлялся идеальной фигурой для начала полуофициального диалога с Советской Россией. В случае успеха его усилий правительство могло записать нормализацию отношений с Москвой себе в актив, в случае провала – полностью дистанцироваться от любых инициатив «частного лица» и даже столичного мэра.
Историк Л.Н. Кутаков дал такую характеристику Гото на момент начала его контактов с советской стороной. «Ловкий и дальновидный деятель, Гото всю свою политическую жизнь охотно поддерживал популярные в народе идеи, тщательно оберегая репутацию «независимого и объективного человека». Его яркие выступления в защиту интересов «общественности» и «свободы» снискали ему большую популярность. Несмотря на преклонный возраст <около 67 лет. – В.М.>, Гото в те годы был едва ли не самым выдающимся среди японских ораторов. Его называли «японским <Теодором. – В.М.> Рузвельтом» или «японским Ллойд Джорджем». Великолепно зная и чувствуя свою аудиторию, Гото умел произвести на нее впечатление. Усилия Гото в пользу установления и развития советско-японских отношений отражали как популярность этих идей в народе, так и заинтересованность определенных деловых кругов, имевших интересы на русском Дальнем Востоке и в Северо-Восточном Китае, в развитии связей с Советской страной <…> Гото не смущало различие социальных систем Японии и Советского Союза. Он здраво смотрел на неизбежность признания существующих порядков в СССР». «Гото считал, что внешняя политика Японии должна строиться «на правильном анализе основных тенденций эпохи». <…> Выдвигая своеобразную теорию сосуществования, Гото заявлял, что основой внешней политики являются земля и народ. «При соприкосновении между народами, – писал он, – фактическим авторитетом является народ, а не политический строй. Поэтому взаимоотношениям народов ничто не может мешать».[85]
