Михаил Серяков - Одиссея варяжской Руси
Для защиты от набегов строились городища, описываемые Саксоном Грамматиком как города, одно из которых было настолько хорошо укреплено, что Фротон I смог взять его лишь с помощью хитрости. Безусловно, на основании данных археологии можно было бы нарисовать гораздо более подробную картину, однако, поскольку сведения «Деяний данов» были фактически проигнорированы отечественной наукой, поиск археологических древностей Прибалтийской Руси практически не велся, а все открытые в данном регионе памятники материальной культуры автоматически приписывались финно-уграм или балтам. Очевидно, что когда что-то не ищешь, то тогда ничего, как правило, и не находишь. Примерно аналогичная картина существовала и с венедами Генриха Латвийского, пока В.В. Седов не выделил целый ряд присущих славянам в средневековой Прибалтике археологических черт, до этого полностью игнорировавшихся другими исследователями. Теперь перед археологами стоит задача выделения из общего числа прибалтийских древностей тех, которые соответствуют Руси, описанной Саксоном Грамматиком. От ее решения зависит определение территории Прибалтийской Руси.
Когда Прибалтийская Русь снова появляется на страницах «Деяний данов» при описании событий гуннской эпохи, упоминаются флоты шести королей, из которых по имени называются только два. Примечательно, что хоть из дальнейшего описания Олимар и выглядит наиболее значимым из них, однако хронист уже ничего не говорит о его верховенстве над остальными правителями русов и, в отличие от Траннона, не характеризует его как «самовластна». Вполне вероятно, что все это говорит о некоем ослаблении единой верховной власти в Прибалтийской Руси. Выше уже было показано, что в союзе русов с гуннами не было ничего невозможного и подобное же объединение сухопутных сил кочевников с морскими силами славян при нападении на Константинополь было письменно зафиксировано уже в аварскую эпоху. Нечего говорить, что размеры этих флотов, равно как и масштаб битв на суше и на море, были весьма сильно преувеличины датскими сагами. Из весьма странного сообщения Саксона Грамматика о воспитании единственного сына Фротона III на Руси, равно как и сообщения немецких генеалогий о браке Олимара-Алимера с королевой Рюгена Идой, следует вывод о продвижении русов на запад Балтийского моря, чему даны, судя по всему, обязались не препятствовать. Об этом же переселении на запад свидетельствует как упоминание трех русских рек в «Деяниях данов», так и отмеченная близость антропологических типов славян на территории Мекленбурга и Померании с населением Курземе в Латвии. Последнее обстоятельство может быть объяснено не только переселением славян с территории Германии в Прибалтику, но и их первоначальным переселением в противоположном направлении. Насколько мы можем судить, значительная часть Прибалтийской Руси вместе со своими правителями переселилась на запад. Более поздние источники отмечают весьма развитую княжескую власть у западных славян, а Саксон Грамматик в своем дальнейшем описании Прибалтийской Руси уже не называет ее правителей царями или королями (лат. гех). При описании похода на восток Старкатера, тогдашний правитель рутенов Флокк именуется датским хронистом уже не рексом, а гораздо более скромным титулом «предводителя» — principem. О слабости местной власти говорит и то, что примерно тогда же на Руси безнаказанно злодействует разбойник Висин. Когда впоследствии русы опустошают Данию, возглавляет их не король, а морской разбойник Рот. Затем в связи с Хальданом упоминается о войне между русами и шведами. Если королем последних называется Альвер, то ни о каком правителе русов не говорится, что также достаточно показательно. Все эти факты в своей совокупности явно свидетельствуют об исчезновении в Прибалтийской Руси центральной королевской власти. Этому выводу как будто противоречит последнее сообщение о Регнальде, внуке Ратибора, бывшего телохранителем у конунга Оле, наряду с семью королями. Однако из сопоставления Саксона Грамматика с более поздними сагами можно заключить, что дед его был конунгом Гардарики, то есть знакомой скандинавам средневековой Северной Руси в землях будущего Новгорода, а не собственно Руси Прибалтийской.
После того как какая-то часть русов переселяется на территорию современной Германии, через какое-то время в Прибалтике в VI–VII вв. появляется новая волна славянских переселенцев — носителей антских фибул. Когда же начались столкновения с империей Карла Великого, а затем и немецкий «Дранг нах остен» на земли западных славян, в этот же регион, по всей видимости, произошло очередное переселение отдельных групп славян. Вполне вероятно, что эти новые переселенцы предпочитали селиться среди родственных по крови и языку соплеменников, а не чуждых финно-угорских и балтских племен. Таким образом, в конечном итоге в Восточной Прибалтике проживало уже не чисто русское, а достаточно смешанное между собой славянское население, в результате чего в Средневековье соседние племена называют их уже не собственно русами, венедами.
Дальнейшая их история нам уже известна из хроники Генриха Латвийского. Стоило только потомкам русам ослабнуть, как курши не замедлили отплатить черной неблагодарностью за приобщение их к более развитым формам земледелия, в результате чего и возникло само их племенное название. Неотступная жестокость, с которой они преследовали венедов, заставляет вспомнить события Гражданской войны, когда в результате расправ латышских стрелков над мирным населением у русского народа возникла поговорка «Не зови палача, а зови латыша». После изгнания большинство вендов-венедов обосновалось на Древней Горе неподалеку от будущей Риги, а после нового изгнания переселились в район Вендена и расселились среди племен ливов и лэттов. Часть из них вошла в состав племенной верхушки данных племен, в результате чего мы видим имя Руссина в хронике Генриха Латвийского и подвески со знаками Рюриковичей у ливов. Последнее обстоятельство позволяет предположить, что среди переселившихся к ливам венедов были какие-то потомки русских королей Саксона Грамматика по боковой линии, которые после утверждения Рюриковичей на Руси считали себя родственниками правящей в нашей стране династией и демонстрировали это данной деталью своего костюма. Оказавшись между немецким молотом и балтской наковальней, венды с течением времени практически полностью растворились среди местного населения.
Поскольку антропологи отметили сходство части населения Прибалтики со славянским населением севера Германии, откуда впоследствии на восток Европы и пришла варяжская Русь, то этот тип можно считать свойственным именно русам. Выделенные антропологические характеристики позволяют довольно точно определить время их появления в Прибалтике и, по крайней мере частично, территорию, которую они занимали. Впервые они встречаются в могильнике Кивуткалнс XIII — XI вв. до н.э. Как отмечает Р.Я. Денисова, племена, оставившие данный могильник, характеризовались умеренной массивностью, длинной (192 мм), узкой (139 мм) и высокой мозговой коробкой, малой шириной (129,3 мм) и большой высотой лица (72,5 мм). Краниологическое исследование показало неоднородность данного населения, различающегося между собой по половому признаку. Мужские черепа были резко долихокранными, с узким и сильно профилированным лицом в горизонтальном направлении, а женские — мезокранными, с более широким и уплощенным лицом. Оба этих типа встречаются и на Резиесском могильнике. Узколицый мезокранный тип впоследствии встречается и среди жителей поселения Кивуткалнс середины I тыс. до н.э., бывшего генетически связанным с населением этих мест, оставившего после себя могильник XIII — XI вв. до н.э. «В настоящее время, основываясь на антропологических типах средневекового и современного населения Латвии, можно обозначить примерную территорию распространения узколицего европеоидного населения эпохи бронзы. По нашему мнению, к ней относится левобережье и низовье Даугавы, бассейн Лиелуне, северные районы Курземе и запад Видземе (вдоль побережья Рижского залива). Узколицый европеоидный антропологический тип эпохи бронзы (могильник и поселения Кивуткалнс), по-видимому, послужил основой в формировании антропологического типа финноязычных ливов»{141}. Однако помимо ливов средневековые источники именно в этих регионах фиксируют русов и венедов. Необходимо отметить, что до этого на территории Прибалтики были известны только широколицые антропологические типы как среди предков современных балтов (долихокранный), так и финно-угров (мезокранный). Следовательно, интересующий нас тип является пришельцем в данном регионе. Данные Кивуткалнского могильника показывает прибытие в Прибалтику какого-то нового мужского населения, взявшего себе в жены представительниц местного типа. «Узколицее европеоидное население Латвии эпохи бронзы (Кивуткалнс, XIII — XI вв. до н.э.) не связано преемственностью с населением предшествующих эпох и является пришлым. Позже этот узколицый европеоидный тип представлен среди племен штрихованной керамики I тысячелетия до н.э. с той же территории (низовье Даугавы). В дальнейшем узколицему европеоидному населению принадлежала значительная роль в формировании относительно узколицего финноязычного населения низовьев Даугавы, северной Курземе и западной Видземе»{142}. Однако культура штрихованной керамики, распространенная на территории Белоруссии и Прибалтики и соответствующая ставанам Птолемея, неоднократно связывалась различными исследователями, в том числе и автором этих строк, со славянами.
