Татьяна Джаксон - Четыре норвежских конунга на Руси
Этот сюжет, как отмечает Е. А. Мельникова, носит сугубо бытовой характер, направлен исключительно на прославление святого и принадлежит к самой распространенной в светской литературе категории чудес [Мельникова 1996. С. 92–106].
Сопоставление текстов «Легендарной саги» и «Круга земного» демонстрирует развитие сюжета. В «Легендарной саге» Ингигерд, отправляя мать больного мальчика к Олаву, говорит, что люди не зовут его лекарем, а после исцеления следует ремарка: «И назвали его тотчас в городе так». В «Круге земном» Ингигерд говорит: «Пойди... к конунгу Олаву – он здесь лучший лекарь».
По общему мнению исследователей, об этом чуде Олава не сообщается ни в каких других источниках.[42] Однако Анне Хольте-марк полагает [Holtsmark 1937. S. 122, anm. 2], что именно о нем идет речь в висе скальда Сигвата Тордарсона.
Виса скальда Сигвата Тордарсона о святости Олава и о его чуде в Гардах
Только Снорри Стурлусон[43] приводит строфу скальда Сигвата для подтверждения рассказа о том, что у Олава после смерти волосы и ногти продолжали расти, как у живого:
[После перенесения тела конунга Олава в церковь Клемента в Нидаросе и объявления Олава святым произошло много чудес] Епископ оберегал святость конунга Олава, обрезал его волосы и ногти, так как они росли, как бывало и тогда, когда он жил в этом мире. Так говорит скальд Сигват: «Я не лгу, если у Олава выросли волосы, как у живого человека; охотнее всего превозношу я людей конунга в моей песни. Но особенно того человека, который узрел видение: волосы, которые выросли из светлого черепа; в Гардах избавил он от страданий Вальдамара». [Следует несколько вис из песни скальда Торарина Славосло-ва о чудесах Святого Олава.] [IF, XXVII, 405–406].
В цитируемом здесь фрагменте приводится 23-я строфа «Поминальной драпы об Олаве Святом», созданной ок. 1040 г. скальдом Сигватом Тордарсоном (ок. 995–1045) [Skj., А, I, 263]. В строфе идет речь о каком-то, вероятно, прижизненном, чуде Св. Олава. Виса по-разному прочитывается исследователями. Если Финнур Иоунссон [Skj., В, I, 244] считает, что речь идет о возвращении Вальдамару зрения,[44] то А. Хольтсмарк [Holtsmark 1937. S. 122, anm. 2] усматривает здесь избавление Вальдамара от боли, страдания.[45]
Содержание строфы, неясное само по себе, не проясняется и при анализе более широкого контекста: нигде в сагах не говорится о «страданиях Вальдамара», от которых бы его избавил конунг Олав. Хольтсмарк, однако, полагает, что сообщение скальда относится к рассказу о том, как Олав вылечил мальчика от нарыва в горле (см. выше), хотя имя мальчика в саге и не названо [Holts-mark 1937. S. 122, anm. 2].
Принципиально важно наблюдение Е. А. Мельниковой, что, хотя рассказ и не поддается исторической интерпретации, показателен сам факт того, что уже ок. 1040 г. возник рассказ о чуде Олава, локализуемом на Руси, и произойти это могло только в среде скандинавских поселенцев и путешественников на Руси, имевших к тому же тесные и постоянные контакты с Норвегией [Мельникова 1996].
Чудо иконы Св. Олава при пожаре в Хольмгарде
В житии Св. Олава, принадлежащем архиепископу Эйстейну, в «Древненорвежской книге проповедей», в «Легендарной саге» и в версии «Отдельной саги» по «Книге с Плоского острова» описывается чудо иконы Олава,[46] принадлежащее к посмертным чудесам святого:
В некоем городе Русции, который называется Хольмегардер, вдруг случился такой пожар, что, казалось, городу угрожает полное уничтожение. Его жители, лчшившись от чрезмерного страха самообладания, толпами стекаются к некоему латинскому священнику по имени Стефан, который там же служил в церкви Блаженного Олава. Они надеются в такой крайней нужде воспользоваться помощью блаженного мученика и проверить наверняка то, что они узнали о нем по слухам. Священник же, нисколько не медля, идет навстречу их пожеланиям, берет в руки его образ и выставляет его против огня. И вот, и огонь не распространяется дальше, и прочая часть города освобождается от пожара [Acta, 142].[47]
Два латинских и три древнескандинавских текста практически тождественны. Несколько сокращен по сравнению с остальными вариантами текст «Легендарной саги» (в ней отсутствует мотивировка обращения людей к священнику церкви Св. Олава).
Спасение горящего города при помощи иконы патрона находящейся в городе церкви является общим местом в рассказах о чудесах святых. Аналогично в «Отдельной саге об Олаве Святом» по «Книге с Плоского острова» содержится рассказ о пожаре в торговом городе (в том городе, где был похоронен конунг Олав) во времена конунга Магнуса Голоногого: огонь разошелся широко, и тогда из церкви была вынесена рака с останками конунга Олава и противопоставлена огню, и огонь не пошел дальше [Flat., II, 499]. Для нас же этот мотив важен тем, что он содержит указание на существование в Новгороде церкви Св. Олава.
Впрочем, о наличии в Новгороде варяжской церкви Св. Олава говорит и еще один весьма важный скандинавский источник. Это – руническая надпись из Шюсты (в Упланде), сообщающая о некоем Спьяльбуде, который «умер в Хольмгарде в церкви [святого] Олава» [Мельникова 1976. № 89; Мельникова 1984. С. 131]. Русские летописи отмечают существование варяжской церкви (или церквей) в Новгороде, но без имени патрона [Аннинский 1940. С. 157]. Так, Новгородская летопись под 1152 г. сообщает о пожаре «въ сред Търгу», в котором «церквии съгоре 8, а 9-я Варязьская» [НПЛ. С. 29], под 1181 г. – что «зажьжена бысть церкы от грома Варязьская на Търговищи» [Там же. С. 37], под 1217 г. – что «въ Варязьскои божници изгоръ товаръ вьсь варязьскыи бещисла» [Там же. С. 57], а под 1311 г. – что церквей «каменых 6 огоръ, 7-я Варяжьская» [Там же. С. 93]. Анализ более поздних источников (древней скры новгородского двора, латинской и немецкой редакций договора 1270 г. и летописей) приводит исследователей к выводу о существовании в Новгороде с конца XII в. двух торговых иноземных дворов: немецкого с церковью Св. Петра и готского с церковью Св. Олава.[48] Е. А. Рыбина на основании совокупного рассмотрения повести о новгородском посаднике Добрыне и целого комплекса разнообразных письменных сообщений заключает, что «Готский двор с церковью св. Олафа на нем был основан в Новгороде не позднее первого десятилетия XII в.» [Рыбина 1978. С. 79-85].
Если согласиться с принятой в науке датировкой рунической надписи из Шюсты 90-ми годами XI в., равно как и с таким прочтением этой надписи (О. фон Фрисен, Е. А. Мельникова), что Спьяльбуд «умер в Хольмгарде в церкви Олава» (а не «в дружине Олава», как полагал С. Бюгте, или «при путешествии Олава в Грецию», как читал это место Р. Дюбек),[49] то получается, что скандинавские источники дают еще более раннюю датировку основания церкви святого Олава в Новгороде, ибо церковь в таком случае должна была быть построена «между 1030 г. (смерть Олава Харальдссона) и 90-ми годами XI в.» [Мельникова 1974. С. 177].[50] Однако строгая аргументированность вывода Е. А. Рыбиной о том, что церковь святого Олава на Готском дворе строилась в годы жизни посадника Добрыни, т. е. в начале XII или на рубеже XI–XII вв. [Рыбина 1986. С. 19], ставит под сомнение либо датировку камня из Шюсты, либо предложенное О. фон Фрисеном прочтение высеченной на нем надписи.
Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII в. торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер. Исследователи внешней торговли Древней Руси отмечают, что, «как ни скудны источники, они позволяют заключить, что уже в ту далекую пору складывались относительно устойчивые системы межгосударственных торговых союзов» [Новосельцев, Пашуто 1967. С. 108].[51] Письменные памятники фиксируют отдельные нарушения торговых соглашений. Новгородская первая летопись под 1134 г. отмечает, что «рубоша новгородць за моремь въ Дони (в Дании. – Т. Д.)» [НПЛ. С. 23]. А под 1188 г. – что «рубоша новгородьце Варязи на Гътехъ» [Там же. С. 39]; в ответ на это Новгород разорвал торговый мир: «не пустиша из Новагорода своихъ ни одиного мужа за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира» [Там же].
Чудесное исцеление немого раба в церкви Св. Олава в Хольмгарде
Мотив встречается в тех же источниках, что и чудо иконы,[52] за исключением версии «Отдельной саги» по «Книге с Плоского острова»:
Один варяг на востоке в Гардах купил себе одного молодого раба. И был тот немой и не мог говорить, однако был он разумный и искусный во многих вещах. И не знал ни один человек, какого он рода, потому что он не мог сказать этого, даже если его об этом спрашивали. Все же многие люди говорили, что он, должно быть, норвежец, потому что он изготовлял оружие, как они, и украшал его, как делали одни варяги. И вот этот несчастный человек со своим слабым здоровьем повидал многих господ. И как всегда может случиться, это привело к тому, что некий купец освободил его и дал ему свободу по причине мягкосердечия. Тогда отправился он по своей воле и прибыл в тот город, который зовется Хольмгард. И дала ему приют одна хорошая женщина. И прожил он там много дней. А эта хорошая женщина всегда посещала все богослужения, обращенные к конунгу Олаву. И почитала она этого великого и милосердного конунга с великой любовью и верой. И вот однажды ночью, когда она заснула, явился ей Олав Святой и так сказал ей, что тот юноша должен последовать за ней на следующий день к заутрене. Она сделала так, как он повелел, привела его с собой на службу в церковь. И как только он пришел в церковь, стал его клонить сон, и лег он и заснул, пока священники служили службу. Вслед за тем он увидел во сне того самого человека, и подошел тот к нему в той же самой одежде и в том же обличье, в котором являлся прошлой ночью той женщине. И дал ему речь и исцеление своей милостью и милосердием всемогущего Бога при помощи святого конунга Олава [Leg. s., k. 124].
