Турсун Султанов - Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть
Ко второй группе можно отнести, например, Тимур-Малик-хана, Азиз-хана, Шах-Бурхан-хана и т. д.
Тимур-Малик-хан, сын Урус-хана; он стал ханом после смерти Токтакиа-хана в 1377 г. Тимур-Малик-хан был большим любителем наслаждений, постоянно предавался пьянству и разгулу, спал до полудня. Правление Тимур-Малика, пьяницы и бездельника, было недолгим; вскоре он потерял свою власть, а заодно и жизнь.
Азиз-хан — джучид, правил в Сарае, столице Золотой Орды, в 1360-х гг. Он вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам шейха Саййид-Ата, потомка Ахмада Ясави. Хан прислушался к словам шейха и выразил раскаяние, но через три года вновь вернулся к прежнему образу жизни и был убит.
Шах-Бурхан-хан — шибанид, сын Абд ар-Рахим-султана, внук вышеупомянутого Убайдулла-хана. В 957/1550 г. его возвели на престол в Бухаре. Он же все время не отнимал губ от чаши с вином и постоянно пьянствовал, будучи беспечен относительно охранения государства и забот о положении войска и подданных. Совершенно никого не боясь, он открыто совершал неодобрительные поступки, так, что все сошлись на мысли о его устранении, и он был устранен.
Словом, в государственной жизни персональный фактор был велик и общественное мнение придавало большое значение личности государя. Вот еще один пример в дополнение к уже приведенным выше. После смерти хивинского хана Агатая (ок. 1553) стал вопрос о том, кого из двух братьев, Иш-султана или Дост-султана, возвести в ханы. Иш-султан был храбр в битвах, щедр со своими нукерами (дружиной), но обладал посредственным умом, был далек от правоверности и отличался беспредельной дерзостью; на любовные утехи он был падок. Эти отрицательные качества Иш-султана явились причиной того, что ему было отказано в престоле; и на трон царствования воссел его брат Дост-султан, человек с качествами факира и дервиша, т. е. с качествами мусульманского мистика (Шаджара-йи турк, изд., Т. 1. С. 234).
Итак, действовавшая в рассматриваемую эпоху система давала в руки хана огромную власть, фактически бесконтрольную. Но каждый отдельный правитель обладал той полнотой власти, какую давали ему его личные качества и врожденные добродетели. Если государь был сильной личностью, то его власть была абсолютной и решающее слово всегда оставалось за ним, даже если он действовал вопреки мнению своего окружения; едва ли не единственным ограничением воли могущественного хана-чингизида служила Яса Чингиз-хана. Если же хан был слабым, заурядным человеком, то «и ртом и языком и волею» его правило его ближайшее окружение в лице какого-нибудь «умного атабека» или «энергичного инака»; но чаще всего фактическая власть в государстве в таком случае принадлежала могущественнейшему из султанов, который нередко также принимал ханский титул; бывало и так, что в одном государстве в одно и то же время титул хана носило сразу несколько султанов. Поэтому у авторов, хорошо знавших положение дел в чингизидских улусах, можно встретить уточнение, что именно такой-то «сейчас является старшим ханом» (по-тюркски: улуг-хан, каттахан; по-персидски: хан-и бузург, хан-и калан), а такой-то «младшим (малым) ханом» (по-тюркски: кичик-хан; по-персидски: хан-и хурд); для обозначения же «мелких ханов» в источниках употребляется термин келте-хан (келте — персидское слово и означает: старый, потерявший свою силу зверь; куцый, с отрубленным хвостом; короткий, мелкий, негодный, ничтожный).
Каждый чингизид, облеченный титулом хана, чеканил монету со своим именем (право, которое тогда считалось одним из основных признаков независимого государя) и был окружен многими другими внешними знаками отличия. Местоприбывание хана (ставка) называлось орду (орда). Шатер хана размещался отдельно от других, в самом центре лагеря, выделялся величиной и роскошью и охранялся особой гвардией. Прочие шатры разбивались лишь после установки ханского двора; причем каждый представитель царствующей фамилии, каждый придворный чин и военачальник точно знал место для своего шатра, соответствовавшее его положению и званию, т. е. направо или налево от шатра хана, в первом, втором или третьем ряду.
Южносунский дипломат Пэн Да-я писал в 1233 г.: «Шатер правителя располагается один впереди всех, [входом] к югу, за ним — [шатры] его жен и наложниц, а за ними [шатры] незаконных{11} членов свиты и телохранителей, а также незаконных чиновников. Вообще место расположения охотничьего шатра татарского правителя всегда называется „волито“. Что касается его золотого шатра (стойки [внутри] сделаны из золота. Поэтому [шатер] называется золотым), то когда [вместе с ним] ставятся шатры всех незаконных императриц вместе со стойбищем [других подданных], только это называется „большой ордой“{12}» (Хэйда ши-люе, с. 138). Волито — китайская транскрипция монгольского ordu или ordo, термина позаимствованного монголами из древнетюркского. Значение его ‘лагерь’ или ‘дворец’. Ordu в китайских источниках XIII в. имеет значение ‘походный шатер’, ‘лагерь’ и ‘дворец’.
Орда всегда связана с фигурой хана, о чем, собственно, и сообщают францисканцы. Для того чтобы представить себе, как выглядела орда, т. е. ‘ставка’ монгольского императора или «принца», уместно привести описание ставки Бату из сочинения Вильгельма де Рубрука. В отличие от первой миссии, странствие брата Вильгельма по этому же маршруту в 1255 г. и его донесение являются идеальным объектом для этнографического исследования. Брат Вильгельм не был дипломатом и вел образ жизни странствующего проповедника. «Когда я увидел двор Баату, то содрогнулся, — сообщает брат Вильгельм, — потому что его собственные дома выглядели, как некий большой город, вытянутый в длину и окруженный со всех сторон людьми на целых три или четыре левки{13}. И так же, как народ Израиля знал, в какую сторону от шатра должен был каждый ставить палатки, они знают, в какую сторону от двора они должны становиться, когда устанавливают дома. Поэтому они называют на своем языке двор [словом] орда, что означает середину, так как [хозяин двора] всегда находится в середине, [окруженный] своими людьми, за тем исключением, что точно на юг [от шатра] никто не становится, так как в эту сторону открыты ворота двора. Но направо и налево растягиваются настолько, насколько хотят, в соответствии с требованиями местности, только бы не расположиться точно перед двором или с противоположной стороны двора» (Itinerarium. XIX. 4){14}. Библейский текст, на который ссылается брат Вильгельм, — это Чис. 1. 50–54; 2. 1–31. Не случайно поэтому употребление здесь библейской лексики — tabernaculum и tentoria (в русском синодальном переводе Библии: скиния и стан).
Первая фраза процитированного пассажа не сразу понятна; казалось бы, городом должна была выглядеть вся ставка в целом, а не только «собственные дома» Бату. Разъяснение вносится другой цитатой из брата Вильгельма: «У Баату двадцать шесть жен, у каждой из которых один большой дом, не считая других, маленьких [домов], которые ставят сзади больших; они представляют собой как бы комнаты, в которых живут рабыни; причем к каждому из этих домов могут прилегать и двести парных повозок. А когда они устанавливают дома, первая жена устанавливает свой двор первым с запада, а затем другие согласно их положению, так что последняя жена будет находится на восточном конце, а расстояние между двором одной госпожи и другой будет равняться броску одного камня. Поэтому двор одного богатого моала будет выглядеть как некий большой город, и, однако, в нем будет чрезвычайно мало мужчин» (Itinerarium. II. 4){15}. Слово curia у брата Вильгельма соответствует монгольскому ordu. Что касается ошибочного перевода братом Вильгельмом монгольского слова orda как «середина», то П. Пелльо предполагает, что наш автор перепутал монг. ordu ‘palais, campement central’ и тюрк, urta или orta ‘середина’, что, по его мнению, является дополнительным доказательством тюркского языкового окружения брата Вильгельма[44].
Порядок размещения людей в орде подробно описывается в книге Мухаммада ибн Хиндушаха Нахчивани «Дастур ал-катиб фи тайин ал-маратиб», законченной вчерне в 1360 г. В разделе «О назначении йуртчи» он пишет так: «Одно из главнейших дел нужных для государства и управления делами султанства то, что государю в летовках и зимовках, на привалах, станциях и охотничьих стоянках, и вообще в каждом месте, где он остановится, отводится определенный йурт, с тем чтобы царевичи, эмиры, везиры, инаки и государственные сановники и сподвижники его величества, увидев этот йурт, знали каждый где его собственный йурт и где остановиться; пока не назначен йурт государя, до тех пор и их йурт не определяется. Так, например, царевичи располагаются по правую сторону и близ государя. Улусные эмиры также располагаются по правую сторону, которую называют бараунгар; везиры же и члены дивана располагаются на стороне джаунгар, т. е. по левую сторону царского йурта; инаки — вокруг государя, а сановники государства, если они из тюрок, идут в йурт эмиров, а если они из таджиков, то — в йурт везирей. Битикчи, саййиды, казии, имамы и муллы останавливаются перед (походной) соборной мечетью» (Мухамад ибн Хиндушах, л. 232б-233а).
