Татьяна Щеглова - Устная история
Другие исследователи считают репрезентативность для устной истории столь же обязательной, как и для исторической демографии, экономической или социальной истории и т. д. «Свой взгляд» на прошлое информант (интервьюируемый, рассказчик, респондент, опрашиваемый) сформировал, занимая определенное статусное место в обществе, входя в одну из социальных групп, представляя ту или иную этническую, конфессиональную, семейную, этнографическую культуру. Совокупность оценок людей из разных социальных слоев, экономических или политических кругов позволяет выпукло представить историческое событие, явление или процесс. Устная история как раз и работает с массовыми участниками исторических процессов, создает полный спектр оценок с разных точек зрения. Именно поэтому для успешной реализации исследовательских устноисторических проектов по социальной истории, по их мнению, желательно соблюдать принцип выборки респондентов. Для этого при комплектовании списка респондентов при изучении того или иного события или явления надо стараться охватить весь спектр их участников из разных социальных, профессиональных, этнических, конфессиональных, возрастных и других групп.
Например, изучая какие-либо события из истории сел в 1950-е гг., необходимо включить в документальную базу оценки рядовых колхозников, рабочих совхозов, представителей администрации колхоза или совхоза, работников государственной системы здравоохранения, образования, рабочих, занятых в сфере кооперативной или государственной собственности (Закупскот, МТС, леспромхоз, промартели, предприятия Льноконоплятреста и т. п.). При данном принципе подборки респондентов важное значение приобретают профессиональные и экономические факторы. Одни респонденты принадлежали к колхозно-кооперативному сектору экономики (колхозы, артели), другие — к государственному (совхозы, МТС, леспромхозы). Их оценки и реконструкция исторического прошлого могут сильно различаться в силу разных условий жизни, труда, его оплаты. При колхозно-кооперативной собственности возможности участников исторических процессов долгое время были ограничены (отсутствие паспортов, система трудодней и натуральная оплата труда и т. д.). В государственном секторе экономики были гарантированная денежная оплата труда, гарантированный соцпакет (пенсия, отпуск) и т. д. Эти факторы вели к дифференциации не только между населением двух соседних пунктов — сел с колхозным и с совхозным производством, — но и внутри каждого сельского сообщества: между семьями колхозников, учителей, продавцов.
Другая грань социальной дифференциации пролегала между массовыми рядовыми производителями и представителями администрации и партийной элиты. Значительное влияние на формирование социальных групп в советское время оказывала и политика партийно-тоталитарного государства, в результате которой в обществе выделялись такие группы, как коммунисты, беспартийные, репрессированные, депортированные. На индивидуальные оценки одних и тех же событий влияли и половой, и возрастной факторы. Все эти социально-экономические и социально-политические группы имели разные условия в оплате труда, материальном обеспечении, повседневной и общественной жизни, в гражданских правах. Поэтому прошлое они характеризуют с позиций разного жизненного опыта. Комплекс этих оценок позволяет более адекватно реконструировать прошлое. Таким образом, при работе над той или иной проблемой, например по истории развития сети населенных пунктов, истории репрессий и депортаций и др., социальный спектр опрашиваемых должен быть максимально широк, чтобы набрать материал для максимально полного человеческого наполнения реконструируемых событий.
При изучении темы «Тыловое российское общество в годы Великой Отечественной войны» очень важна выборка респондентов по возрасту. Самостоятельные вопросники разрабатываются для тех, кто был в трудоспособном возрасте, т. е. старшего и среднего поколений, для молодежи. Условия их жизни и оценки различались в силу разного воспитания и ценностей. Например, люди преклонного возраста являлись носителями традиционного крестьянского мировоззрения, опыта единоличного хозяйствования. Они же имели огромный опыт выживания в экстремальных условиях гражданской войны, массовых эпидемий и голода. Будучи в годы войны людьми с ограниченной трудоспособностью, они занимали свое важное место в деревенском обществе и производственном коллективе военного времени. У них были свои проблемы, и они сформировали свой взгляд на военную жизнь. Иные оценки, ощущения и интерпретации у тех респондентов, которые были подростками и юношами (16–21 год). Они уже воспитывались советской властью и являлись носителями нового коммунистического мировоззрения. Для респондентов, которые были детьми дошкольного и школьного возраста, необходим иной по содержанию вопросник.
Суммируя эти два похода, можно констатировать, что они не должны исключать друг друга: возможно одновременное использование того и другого. Это зависит от целей, задач и формата исследования, предварительной гипотезы и т. д. Историки тоже могут стремиться к репрезентативности источникового материала, но это не всегда является самоцелью, хотя, конечно, и в устной истории возможно достижение репрезентативности, устойчивости и достоверности данных. В некоторых темах для устойчивости и достоверности данных необходима полнота охвата интервьюируемых лиц. Однако вопрос о репрезентативности респондентов в устной истории стоит не так остро, как в социологии. Необходимо самостоятельно решать вопрос о достоверной выборке респондентов в рамках той или иной программы по устной истории.
В устной истории при комплектовании списка информантов исследователи часто исходят из уникальности информации или, наоборот, ее обыденности. При этом точкой отсчета при сборе информации часто становится предварительное изучение письменных источников, проведенных ранее интервью или записанных рассказов, в которых названы возможные респонденты, внесенные в список информантов по совету уже опрошенных корреспондентов как знатоки изучаемой темы или «бывалые люди». Поэтому количественный принцип берется во внимание в меньшей степени, чем целеполагание или потребность в носителе той или иной информации.
Отбор респондентов — наиболее ответственный этап подготовки интервью. Отобранные собеседники должны не только быть готовы рассказывать, но и способны понимать поставленные вопросы, уметь ответить на них. Эта способность существенно различается при ответах на конкретные вопросы и на вопросы, требующие обобщений, когда играют роль не только возраст, но и образование, социальное происхождение, этническая принадлежность, религиозные и политические предпочтения. «Лучшим» респондентом для устного историка считается тот, кто может дать информацию о себе, о своих взглядах, позициях, действиях в определенной исторической ситуации. В то же время он должен оценивать прошедшие события, поведение других лиц, действия социальных групп или институтов. Опыт устноисторической работы показывает, что для большинства респондентов всегда легче дать информацию о себе (т. е. судить о событиях «со своей колокольни»), чем о других людях в той же ситуации. Есть и другая категория интервьюируемых, которые склонны охотно описывать поведение и действия других людей, оценивать их влияние или роль в том или ином событии, предполагать, осуждать, восхищаться.
Правильный подбор респондентов определяется также знанием форм устных свидетельств, в частности учетом разницы между «устным историческим источником» и «устным источником». Первый создается на основе опроса непосредственных участников, очевидцев и свидетелей, т. е. современников изучаемого периода. Именно поэтому не тождественны понятия «создавать источники» путем опроса современников и «собирать источники» (например, собирать пословицы, частушки, предания, легенды и т. д.). В первом случае источник является результатом работы двух человек — исследователя и носителя информации, во втором случае исследователь собирает у населения существующие в готовом виде фольклорно-лингвистические продукты устного народного творчества, передаваемые из поколения в поколения не один десяток, а чаще не одну сотню лет.
Между ними находятся переходные формы вербальных источников. Например, спорным является определение природы устных рассказов, как правило, семейных историй, полученных от респондентов, пересказывающих информацию, полученную от родителей, дедов, прадедов, являвшихся непосредственными современниками описываемых событий (например, рассказы родителей о переселении предков из Европейской России на Алтай или рассказы дедов о раскулачивании их родителей). В таком случае деды и родители являются не непосредственными участниками, а пересказчиками и хранителями семейных жизненных историй, услышанных от старших. На наш взгляд, вопрос о признании их устными историческими источниками, использовании и способах интерпретации должен решать сам исследователь, который обязан проводить внешнюю критику источника. Кроме того, степень доверия к ним зависит от целеполагания исследователя. Если его интересует событийная или фактологическая информация, то к полученной из семейных историй информации надо относиться осторожно, проверять ее другими источниками. Если он изучает эмпирический опыт, то любая интерпретация прошлого, в том числе в пересказе последующих поколений, может являться «пищей» для размышлений исследователя или предметом анализа.
