Касильда Жета - Секс на заре цивилизации. Эволюция человеческой сексуальности с доисторических времен до наших дней

ЕСЛИ ПРИНЯТЬ ГИПОТЕЗУ, ЧТО ЖЕНЩИНЫ НЕ ОСОБО ЗАИНТЕРЕСОВАНЫ В СЕКСЕ, РАЗВЕ ЧТО ДЛЯ МАНИПУЛИРОВАНИЯ МУЖЧИНОЙ И ДОСТУПА К ЕГО РЕСУРСАМ, ТО ПОЧЕМУ ОНИ РАЗВИЛИ В СЕБЕ ТАКУЮ НЕВЕРОЯТНО ИЗБЫТОЧНУЮ СЕКСУАЛЬНУЮ ФУНКЦИЮ?

Если принять гипотезу, что женщины не особо заинтересованы в сексе, разве что для манипулирования мужчиной и доступа к его ресурсам, то почему они развили в себе такую невероятно избыточную сексуальную функцию? Почему не сберечь сексуальные силы на те немногие дни, когда шансы зачатия выше всего, как делают это практически все остальные млекопитающие?

Для объяснения этого были предложены две основные теории, абсолютно противоположные. «Классическое объяснение», как назвала его антрополог Хелен Фишер, утверждает следующее: скрытая овуляция, как и расширенная (или, правильнее сказать, постоянная) сексуальная способность, развилась в процессе эволюции, чтобы укрепить парную связь, удерживая внимание постоянно возбуждённого партнёра. Эта способность предположительно работает в двух направлениях. Во-первых, поскольку самка всегда доступна для секса, даже вне времени овуляции, у самца нет причин искать других самок для получения сексуального удовольствия. Во-вторых, поскольку её плодовитость скрыта, у него появляется мотивация быть рядом с ней всё время, а не только во время течки, чтобы увеличить вероятность самостоятельного оплодотворения и при этом быть уверенным, что другие самцы никогда не будут с ней спариваться. Фишер пишет: «Скрытая овуляция заставляла всегда быть рядом определённого друга, который обеспечивал защиту и пропитание для достойной самки»59. Учёным это поведение известно под термином «опекающее поведение самца», а современные женщины называют это «неуверенный в себе зануда, от которого никуда не деться».

Антрополог Сара Блаффер Хорди предлагает другое объяснение для необычной сексуальной способности самки человека. Она предполагает, что скрытая овуляция и расширенные способности у ранних гоминидов развились не для успокоения самцов, а чтобы сбить их с толку. Она заметила тенденцию добившихся власти альфа-самцов павианов убивать всех отпрысков предыдущего патриарха. Она предположила, что этот аспект женской сексуальности развился, чтобы скрыть отцовство различных самцов. Самка могла иметь секс с несколькими самцами, так что ни один из них не мог быть уверен, кто чей отец. Так уменьшалась вероятность, что следующий вожак убьёт потомство, которое, возможно, его собственное.

Вот две теории, которые мы имеем, – «классическая», Фишер, предполагающая, что женщина развила в себе специальные сексуальные способности, чтобы заинтересовать одного мужчину и Хорди, утверждающая, что цель – введение в заблуждение нескольких мужчин.

Теория Фишер больше подходит к стандартной модели, в которой самка продаёт секс за еду, защиту и т. д. Но объяснение работает только в случае, если самцы, включая наших «примитивных» предков, были всё время заинтересованы в сексе с одной-единственной самкой. Но это противоречит предположению, что самцы превыше всего озабочены разбрасыванием своего семени вширь и вдаль, при этом оберегая свой вклад в основную семью.

«Зёрна сомнений», посеянные теорией Хорди, предполагают, что скрытая овуляция и постоянная готовность дают преимущества самке, имеющей множественных сексуальных партнёров, предотвращая инфантицид потомства и привлекая их к покровительству и защите своих детей. Её теория человеческой сексуальной эволюции предполагает противоположность интересов самок и самцов: те могут воспринять плодовитую самку как «индивидуально идентифицируемый ресурс и потенциальный объект для защиты», а таким не хочется делиться.

В обоих случаях, как описано в общепринятой схеме, человеческая сексуальная предыстория характеризовалась обманом, разочарованиями и отчаянием. В соответствии с ней, и самцы, и самки по природе лгуны, шлюхи и мошенники. На самом базовом уровне, говорят нам, гетеросексуальные мужчина и женщина эволюционировали, чтобы искусно дурачить друг друга, преследуя противоположные, взаимно антагонистические генетические планы – пусть это и включает предательство тех, кого, как мы клянёмся, мы любим больше всех на свете.

Воистину первородный грех.

Глава 4

Обезьяна в зеркале

Почему вся наша мерзость обязательно должна быть частью багажа обезьяньего прошлого, а всякая добродетель – черта исключительно человеческая? Почему мы не ищем единства с другими животными для объяснения наших «благородных» черт?

Внешнее сходство действий животных с нашими заставляет нас предположить, что и их внутренний мир похож на наш. Продолжая следовать этому принципу, можно заключить, что поскольку схожи наши внутренние действия, то и причины, их побуждающие, так же должны быть похожи. Следовательно, любая теория, претендующая на объяснение ментальных процессов, свойственных как людям, так и животным, должна в равной степени применяться и к первым, и ко вторым.

Генетически шимпанзе и бонобо в зоопарке гораздо более близкие родственники вам и другим посетителям с билетами, чем гориллам, орангутангам, мартышкам и прочим обитателям клеток в секции «Приматы». Наши ДНК отличаются от ДНК шимпанзе и бонобо примерно на 1,6 процента, и это значит, что они ближе к нам, чем собака к лисе, белорукий гиббон, или лар, к северному белощёкому хохлатому гиббону, индийский слон к африканскому слону или (чтобы сделать приятное любителям птиц) красноглазый виреон к белоглазому.

Родословные наших предков говорят, что линии шимпанзе и бонобо разошлись с линией человека всего пять-шесть миллионов лет назад (хотя, возможно, скрещивание продолжалось ещё около миллиона лет после этого), а шимпанзе разошлись с бонобо где-то между 3 миллионами и 860 тысячами лет назад60. Не считая этих кузенов, наши «фамильная дистанция» с другими предками куда значительнее: горилла отошла от общей линии около девяти миллионов лет, орангутанг – 16 миллионов, а гиббоны, единственные моногамные человекообразные, – около 22 миллионов лет назад. Анализ ДНК свидетельствует, что последний предок, общий для человекообразных и других обезьян, жил около 30 миллионов лет тому назад. Если перенести эти расстояния относительного генетического родства на карту, где 1 миля будет представлять сто тысяч лет в направлении общего предка, то ситуация будет выглядеть следующим образом:

• Homo sapiens sapiens: Нью-Йорк, штат Нью-Йорк.

• Шимпанзе и бонобо – практически соседи, где-то в 30 милях друг от друга: в Бриджпорте, штат Коннектикут, и в Йорк-Таун-Хайтсе, штат Нью-Йорк. Оба не далее чем в 50 милях от Нью-Йорка, до человека могут добраться пригородным транспортом.

• Гориллы жуют чиз-стейк в Филадельфии, штат Пенсильвания.

• Орангутанги живут в Балтиморе, штат Мэриленд, занимаются тем, чем обычно занимаются жители Балтимора.

• Гиббоны занимаются законодательным закреплением моногамии в Вашингтоне, округ Колумбия.

• Нечеловекообразные обезьяны Старого Света, или мартышковые (павианы, макаки), – где-то в Роуноке, штат Вирджиния.

Карл Линней, первый, кто таксономически отделил людей от шимпанзе (в середине XVIII столетия), в конце концов в этом раскаялся. Это разделение (шимпанзе – человек) сегодня считается недостаточно научно оправданным, и многие биологи выступают за новую классификацию, которая бы отразила наши с шимпанзе и бонобо разительные сходства и объединила нас с ними.

Николас Тульп, хорошо известный голландский анатом, достигший бессмертия на полотне «Урок анатомии» Рембрандта, сделал первое точное описание анатомии человекообразной обезьяны в 1640 г. Тело, вскрытое Тульпом, настолько напоминало человеческое, что, как он выразился, «трудно найти два яйца, более похожих». Хотя Тульп назвал этот экземпляр «индийским сатиром» и отметил, что местные жители звали его орангутангом, современные приматологи, изучившие заметки Тульпа, считают, что это был бонобо61.

Как и мы, шимпанзе и бонобо – африканские человекообразные обезьяны. Как все человекообразные обезьяны, они не имеют хвоста. Большую часть времени они проводят на земле, крайне разумны и очень социальны. У бонобо главной особенностью социального взаимодействия и гарантией сплочённости группы является сверхразвитая сексуальность, практически не направленная на размножение. Антрополог Марвин Харрис считает, что бонобо получают «репродуктивный бонус, который компенсирует их расточительную стрельбу по овулирующим мишеням». Этот бонус – «более интенсивная форма социальной кооперации между самцами и самками», что приводит к «большей сплочённости социальной группы, более безопасной среде обитания для подрастающих детёнышей и, следовательно, большим репродуктивным шансам для самых сексуальных самцов и самок»62. Другими словами, беспорядочность сексуальных связей у бонобо даёт им значительные эволюционные преимущества.