Кирилл Галушко - Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину

Европу от фашизма. Однако те, кого он освободил в 1945 г., положили сорок лет, чтобы «освободиться от освободителя» в 1989–1991 гг. Почему-то хотели свободы венгры в 1956 г., и чехо-словаки в 1968 г., и та же польская «Солидарность», — и хоть пытались они изменить свой политический режим, было ясно, кто, в конечном итоге, держит тех в узде. Для кого-то все ужасы закончились в сорок пятом, а для кого-то это был лишь год смены одного оккупанта другим. Все же споры о памятниках солдатам-освободителям упираются не в то, в чем виновны или невиновны эти солдаты (которые, как и все солдаты, исполняли свой долг), а в то, что пришло вслед за этими солдатами-освободителями, и что «освобожденным» это освобождение принесло. Настоящий освободитель освобождает от кого-то «плохого» и оставляет жить в свободе. Хотя чаще бывает так, как писала Леся Украинка: «освободишься сам — будешь свободен, освободят тебя — будешь рабом». Поэтому, хоть советский народ и заплатил за победу над фашизмом бесспорно больше всех, но некий объем свободы народам Европы (правду не утаишь) оставила после изгнания гитлеровцев отнюдь не советская власть, а «западные союзники».

Способность преодолеть традиционные стереотипы своего «комфортного» исторического воспитания («мы всегда были хорошими») для чего-то более перспективного, ради честного будущего является показателем цивилизованности, взрослости человека разумного, то есть его способности признать неприятные факты и разделить ответственность. Ведь желание огульно отрицать все, что не нравится, и стараться поверить в то, чего не было, — это проявление психологической безответственности, исторического инфантилизма. Ребенок думает, что его не увидят, если он закроет глаза и не будет смотреть на других. Кто не признает ошибок, тот их обязательно повторяет.

Поэтому историческая, цивилизационная роль послевоенных германских канцлеров, которые выглядели не всегда гордыми и извинялись за преступления своих соотечественников во время войны, будет всегда более значимой, чем роль властей нынешней России, правопреемника советской империи, отказывающихся признать всем известный факт оккупации Прибалтики в 1940 г. и геноцид украинцев в 1933 г. Гордые русские никогда не извиняются (и ведь никто же не говорит, что это сделали «только русские», — но это были советские)? Конечно, потому что никому ничего плохого не делали? Никогда? Желание русского человека жить в гармонии и внутреннем комфорте понятно, но вряд ли стоит верить, что все народы России вошли в ее состав «добровольно» и с радостью (последняя иллюзия явно отличает царскую и советскую Россию от других колониальных империй). Банальные факты порой неприглядны, но они многое объясняют в сегодняшних реалиях — например, судьбы Кавказа или то, почему поляки, эстонцы или западные украинцы «не любят» Россию. А за что, собственно, им ее любить?

Папа римский уже 130 лет пользуется догматом о своей непогрешимости, но Иоанн-Павел ІІ позволил себе извиниться и за инквизицию, и за крестовые походы. Кто его за язык тянул? Сколько недавно проблем было из-за польского кладбища «орлят», погибших в боях с украинцами за Львов в 1918 г.: может ли стоять памятник этим борцам «за Польшу» в «украинском Львове»? Слава и Богу, и людям, теперь стоит, ибо у всех своя правда и каждый воевал за свою родину, хотя для кого-то эта родина сегодня уже на чужой территории. «Мертвые сраму не имут».

Важно то, что понимание проблем прошлого всегда обусловлено настоящим, а не наоборот, как могло бы показаться. Погром «войсками Юрия Боголюбского»[18] Киева в 1169 г. не нес для его современников той смысловой нагрузки, как для многих современных украинских историков: для людей ХІІ в. это был особо жестокий случай княжеской «усобицы», для сегодняшнего дня — начало конфликтов за древнерусское наследие между будущими Россией и Украиной. Человек, живший в XII или XVIII вв., не может создать проблем человеку, живущему в XXI в., поскольку он уже давно умер да и жил реалиями своего времени, он просто не понял бы тех проблем, которые беспокоят нашего современника. Зато понимание его дел потомками происходит с точки зрения правильности или оправданности, в зависимости от того, что нас сейчас особенно беспокоит. Если бы украинцы были уже органичной частью «триединой русской нации» (как это мыслилось в XIX в.) или окончательно растворились в «советском народе» (как желалось в ХХв.), поход «Боголюбского» или мотивы измены гетмана Мазепы мало бы кого интересовали. Оба бы уже давно канули в Лету «смутных» исторических периодов («нет проблемы — нет человека»).

Наш язык по своей природе идеологичен и делает подавляющее большинство будто бы нейтральных прилагательных и определений в сфере «исторического» сразу оценочными суждениями. Историк так же, как и националист, конструирует свой «объект исследования» в процессе отбора, формулирует то, что он исследует, и догадывается часто о том, что он в результате «откроет». Самый простой пример: как называть военные события 1941–1945 гг. на территории Украины — «Второй мировой войной», «советско-германской» или «Великой Отечественной»? В каждом коротком определении (и каждое — справедливо) уже содержится некая оценка не только 1941–1945 гг., но и 1939–1941 гг., и вопроса об «освобождении» или «оккупации», да и всего «советского периода истории». Правда, даже наиболее нейтральное первое определение имеет двойной смысл: кто был с Гитлером, а кто — против в 1939–1941 гг.? 22 июня 1941 г. отнюдь не компенсирует и не извиняет Пакта Молотова-Риббентропа.

Все это — неизбежные симптомы того, что узаконение историческими аргументами оснований и лозунгов современных идейных и политических течений — одна из исходных способностей и свойств исторической науки. Другой вопрос — интенсивность применения этой способности, чтобы еще оставалось место и для науки вне политики, если таковое вообще возможно.

Как показывает практика, сегодня не существует неразрешимого противоречия между официозными спекуляциями политического характера и «чистой наукой». Историки могут заниматься той истиной, которая соответствует их академическим модам, но для широких масс населения, далеких от нюансов исторического метода, история всегда останется мифологической, дающей, как и любой миф, простое объяснение некоторым сегодняшним проблемам. Для политиков отклик «электората» на политический процесс должен быть быстрым, на уровне подсознательного, всякие сомнения и томления духа — вредны, ибо заставляют людей думать. Поэтому политикам выгодна максимально упрощенная история, в минимальном количестве слов отвечающая на максимальное количество вопросов.

Такая мифичность прошлого — не есть просто заговор демагогов, поскольку люди ведь не могут все засесть в библиотеку, чтобы в миллионах томов «истории» найти правду. Люди просто верят в тот вариант правды, который отвечает на их сегодняшние вопросы, в духе, продиктованном их личным опытом, социальной и культурной средой. События 2004 г. в Украине были показателем борьбы двух мифов — украинского и постсоветского. Один хотел найти украинское новое и перспективное, другой — советское старое и как-то его облачить в новые одежды.

То есть эти мифы, как все современное мировоззрение, дают представление и о прошлом, и о будущем, задавая смысл жизни нынешней. За каждым из этих мифов — своя реальность, конкурирующая с другой прямо сейчас. Изменения в настоящем заставят склониться чашу весов и в прошлом, внеся ясность в доселе смутные и неразрешимые для граждан проблемы.

Зачем же создаются мифы? Попробуем ответить:

• Миф является способом самоидентификации общества или нации в мире, его отождествления с определенной политической, культурной, этнической традицией, поскольку отвечает на вопрос «кто мы?» и задает систему координат для оценки минувших или сегодняшних событий.

• Миф о прошлом позволяет протянуть нить из прошлого через настоящее в будущее и спрогнозировать его некий желаемый вариант.

• Миф является средством междуусобной борьбы различных общественных или политических групп, государств между собой с целью дискредитации противника и утверждения собственной системы ценностей; твое пространство — там, где разделяют твои убеждения; пока живет миф о счастливом советском прошлом, сохраняется шанс и для «возвращения» в этот «утраченный рай».

• Исторические мифы используются властями при управлении обществом для обоснования единственной правильности сегодняшнего положения вещей.

• Мифы имеют как психотерапевтическую функцию, ослабляя определенные комплексы и страхи общества, так и мобилизирующую, направляя агрессию на внутренних и внешних врагов.

• Мифы подкрепляют человеческую уверенность в том, что то, что человек делает или хочет сделать сегодня, уже ранее делалось или хотя бы предполагалось. Это уменьшает сегодняшнюю ответственность, сваливая ее груз на предшественников, которые и «заварили всю кашу». Но зато человек уже не одинок в истории.