Всеволод Овчинников - Два лица Востока. Впечатления и размышления от одиннадцати лет работы в Китае и семи лет в Японии
Итак, по теории традиционной китайской медицины, основанной на клинической практике многих тысячелетий, в человеческом организме наряду с системой кровообращения существуют и каналы циркуляции жизненной силы «ци». Это источник жизни и в то же время – связующее звено между человеком и природой, часть мировой души.
Умение управлять своей жизненной силой и даже направлять ее для лечения других людей составляет суть загадочного искусства «цигун». Если усилием воли можно воздействовать на процессы в организме другого человека, становится объяснимым механизм загадочного бесконтактного массажа.
Зеркало души
Традиции застолья отражают национальный менталитет
Традиции застолья, то есть, особенности кулинарии и связанных с ней развлечений – зеркало души народа, отражение специфики его национального менталитета.
Это наиболее очевидно, когда сравниваешь китайцев и японцев, которые во многом схожи как близнецы, но в чем-то диаметрально различны как антиподы.
Между издавна прославленной своей изощренностью и изобретательностью китайской кухней – с одной стороны, и поражающей своей утонченной простотой и естественностью японской кухней – с другой, существует разительный контраст.
Он воплощает полярное различие жизненной философии двух соседних дальневосточных народов, которое коренится в их отношении к природе и к искусству.
В китайской культуре мастер выступает как властелин, считающий материал своим рабом. В японской же культуре мастер видит свою задачу в том, чтобы помочь материалу раскрыть то, что заложено в нем природой. Если китайцы демонстрируют искусность, то изделия японцев подкупают естественностью.
Этот разительный контраст, пожалуй, наиболее заметен именно в кулинарии. Если китайская кухня это, образно говоря, – алхимия, магическое умение творить неведомое из невиданного, то кулинария японская – мастерство иного плана, способность создавать натюрморты на тарелке.
Повар в Поднебесной утверждает власть мастера над материалом. Он гордится умением приготовить рыбу так, что ее не отличишь от курицы. А соевые бобы так, чтобы они имели вкус мяса. Для кулинара, говорят в Поднебесной, годится все, кроме Луны и ее отражения в воде. (Есть более современный вариант этой старинной метафоры. В Китае едят все, что бегает – кроме автомобиля. Все, что летает – кроме самолета. Все, что плавает – кроме подводной лодки).
Нельзя также не отметить связь между прославленной китайской кулинарией и не менее известной китайской медициной. Однажды губернатор провинции Шаньдун угощал меня зажаренными в кипящем масле скорпионами. Даже для привыкшего к восточной экзотике человека есть этих членистоногих с задранными хвостами было нелегко. Но когда я узнал, что они предотвращают появление глаукомы, разжевал целых три штуки. Оказалось – ничего страшного. На вкус вроде хрустящего плавника от только что поджаренной плотвы.
Резчик по рыбе и овощам
Если же говорить о японской кухне, то она в отличие от китайской чрезвычайно проста. Повар проявляет свое мастерство тем, что делает его наименее заметным. Он выступает лишь как резчик по рыбе и овощам. Именно нож – его главный инструмент, словно резец у скульптора.
Подобно японскому поэту, который в хайку – стихотворении из одной поэтической строфы, обязан выразить время года, японский повар непременно должен подчеркнуть сезонность кушанья. Соответствие сезону, свежесть продукта ценится в японской кулинарии более высоко, нежели мастерство приготовления.
Излюбленное блюдо праздничного японского стола – сырая рыба. Причем, именно тот ее вид, который наиболее вкусен в данное время года и в данном месте. Каждое блюдо славится натуральными свойствами продукта, и оно должно быть приготовлено именно в лучшую для него пору.
В японской кухне нет соусов, которые изменяли бы вкус кушанья. Главная приправа – «адзи-но-мото» или буквально «корень вкуса». Ее назначение – усиливать присущие каждому продукту вкусовые особенности. Если, к примеру, бросить щепотку этого порошка в куриный бульон, он будет казаться более наваристым, то есть, более «куриным».
Можно сказать, что роль «адзи-но-мото» символизирует собой японскую кулинарию, девизом которой можно назвать слова: «не сотвори, а найди и открой!».
Чай на закуску, суп на десерт
Как и в других странах, застолье в Китае и Японии играет незаменимую роль смазки в сложном механизме личных, деловых и общественных отношений.
Важная особенность китайской и японской кухни состоит в том, что каждое поданное блюдо предназначено всем, кто сидит за столом. Лично для себя никто ничего не заказывает. Поэтому ходить в китайский, да и в японский ресторан лучше компанией, оптимально из восьми, минимально из четырех человек.
Дело в том, что принято заказывать столько же блюд, сколько людей за столом (холодные закуски не в счет, ибо в отличие от русского застолья они играют минимальную роль).
Получается, что идти в китайский ресторан вдвоем – значит, лишить себя такого важного преимущества этой прославленной кухни, как разнообразие. А если за столом хотя бы две пары, то четыре блюда и суп уже составят гармоничную трапезу (порции бывают на восьмерых либо на четверых).
Застолье в Китае поражает иностранцев тем, что перед началом трапезы гостям предлагают чай, а в заключение ее подают суп. В сравнении с привычным для нас порядком все идет с точностью до наоборот.
А между тем современные диетологи убедились в мудрости этой традиции. Выпить чаю прежде чем сесть за праздничный стол полезно. Это все равно что зимой прогреть мотор перед выездом из гаража.
Остро-кислые супы в конце пиршества тоже помогают пищеварению. Они освежают и отрезвляют лучше, нежели чашка кофе. Выпив пиалу такого супа, чувствуешь, что восемь или даже двенадцать съеденных блюд «улеглись на свои места».
Имеет свое объяснение и другая традиция китайского застолья, которую мы порой нарушали, собираясь в Пекине своей компанией. Согласно этикету, пока произносят тосты и пьют, на стол не подаются рис и лапша. Все эти заменители хлеба полагается есть лишь после того, как покончено с алкогольными напитками.
Старинное правило созвучно современным идеям Шэлтона и Брэгга о раздельном питании. О том, что углеводы желательно поглощать отдельно от животных белков, то есть, мяса и рыбы.
За столом скрупулезно соблюдается этикет. Главного гостя просят первым выбрать свое любимое блюдо. К примеру, он заказывает говядину с ростками бамбука. Второй по рангу гость выбирает кисло-сладкого карпа. Третий – куриные грудки с зеленым перцем. Поскольку мясо, рыба, птица уже названы, следующие гости вправе добавлять блюда из креветок, овощей и так далее. Хозяин завершает заказ так, чтобы получился удачный ансамбль.
На государственном банкете, где подают двенадцать, а то и шестнадцать блюд, на стол принято класть меню, дабы гость распределил силы на столь длинной дистанции.
За семь лет работы в китайской столице в 50-х годах у меня накопилась целая коллекция таких карт с гербом. Просматривая их потом, я поразился, что ни одно название кушанья не появилось дважды. Как мне потом пояснили в госсовете КНР, все провинции по очереди присылают на дежурство в столицу своих лучших поваров. И есть люди, которые специально следят за тем, чтобы названия блюд не повторялись.
Впрочем, и без моей коллекции очевидно, что фантазия китайских кулинаров поистине не знает границ.
Три истока
Чжунго – Срединное государство. Так именуют китайцы свою страну с тех пор, как император Цинь Шихуан в 221 году до нашей эры объединил семь враждовавших княжеств в бассейне Хуанхэ и построил Великую стену для защиты от набегов кочевых племен.
Китайский иероглиф «чжун» (середина) напоминает букву «Ф», ибо символизирует мишень, посредине пробитую стрелой. Китайцы с глубокой древности привыкли считать свою страну центром Поднебесной, а на другие народы взирать как на варваров или своих вассалов. Этот наивный эгоцентризм наложил глубокий отпечаток на национальный характер.
Под его воздействием в сознании китайских правителей укоренилось пренебрежение к остальному миру – изоляционизм и консерватизм. А это привело к роковым последствиям, когда с середины ХIХ века Китай стал объектом колониальной экспансии западных держав и Японии.
Если Китай – центр Поднебесной, а Пекин – столица Срединного государства, то центром столицы должен быть императорский дворец.
Своей расчерченностью и симметрией город отражает присущий китайскому характеру рационализм, склонность к субординации и порядку. Именно такую столицу должен был построить себе народ, который возвел в ранг религии то, что мы привыкли называть «китайскими церемониями».
Конфуцианство, даосизм и буддизм
О том, как сложились эти черты, помогут понять три ключа к китайской душе. Это, как говорят жители Поднебесной, «три великих учения» – конфуцианство, даосизм и буддизм. Их зарождение совпадает по времени с расцветом древнегреческой цивилизации. Но в отличие от Древней Греции, философия в Китае существовала не сама по себе, а была непосредственно подчинена политической практике.
