Руслан Скрынников - Начало опричнины
Источники дают довольно точное представление о численности и составе ближней думы в период после московского восстания. Согласно летописям, в 1553 г. ближняя дума собралась у постели тяжело больного царя для утверждения царской духовной и присяги наследнику Дмитрию[308]. В следующем году ближняя дума в том же составе рассматривала особо важное дело о государственной измене и заговоре боярина князя С. В. Ростовского[309]. Показания летописи в целом совпадают с известием Курбского о членах Избранной рады[310].
Названные источники позволяют установить, что к началу 50-х гг. в ближнюю думу входили удельные князья И. Ф. Мстиславский и В. И. Воротынский (а ранее, по-видимому, князь Д. Ф. Бельский); влиятельные бояре Д. Ф. Палецкий и Д. И. Курлятев; старомосковская знать — бояре Д. Р. Юрьев, В. М. Юрьев, И. В. Шереметев и М. Я. Морозов, приказные люди — И. М. Висковатый и Н. А. Фуников, наконец, А. Ф. Адашев и его помощник И. М. Вешняков[311].
Официальное руководство ближней думой осуществляли удельные князья Д. Ф. Бельский, а позже И. Ф. Мстиславский и В. И. Воротынский. Старейший из бояр князь Д. Ф. Бельский[312] опирался на поддержку многочисленной родни гедиминовичей Мстиславских и Патрикеевых (Щенятевых, Куракиных и Голицыных), а также удельных князей Старицких (княгиня Е. Старицкая была урожденной княгиней Патрикеевой-Хованской)[313]. Д. Ф. Бельский был связан самыми тесными узами со старомосковской знатью. Его женой была М. И. Челяднина, зятьями—бояре В. М. Юрьев и М. Я. Морозов.
Наряду с Бельским наиболее влиятельное положение в новом правительстве заняла группировка Захарьиных[314]. В состав ближней думы вошли братья царицы Д. Р. Юрьев и В. М. Юрьев Захарьины, а также их родня И. В. Большой Шереметев и М. Я. Морозов. К 1549 г. Д. Р. и В. М. Юрьевы получили боярский титул и сосредоточили в своих руках управление некоторыми важнейшими приказами страны. С июля 1547 г. Д. Р. Юрьев возглавил Большой дворец, а спустя несколько лет также и Казанский дворец[315]. В. М. Юрьев возглавил Тверской дворец, а затем стал руководить Посольскими делами[316].
Захарьины упрочили свои позиции в думе путем раздачи думных чинов и земель своим приверженцам. Благодаря их проискам в конце 40 — начале 50-х гг. думные чины получили почти все представители рода Захарьиных-Юрьевых[317], Захарьиных-Яковлевых[318], а также их ближайшие родственники Шереметевы[319] и дальняя родня Морозовы[320].
Захарьины старательно насаждали своих сторонников в центральном приказном аппарате. К числу таких сторонников принадлежали, по-видимому, дьяк Н. А. Фуников-Курцев и И. М. Висковатый. На царской свадьбе Фуников был приставлен к царскому платью как казенный дьяк, а к концу 1549 г. получил думный титул печатника[321]. Спустя несколько лет В. М. Юрьев сделал его своим преемником на посту тверского дворецкого[322]. Тот же самый В. М. Юрьев, будучи главой Посольского ведомства, первый оценил удивительные способности мелкого посольского подьячего И. М. Висковатого и сделал его главным своим помощником[323]. Стараниями Захарьиных Фуников и Висковатый получили думные чины и вошли в ближнюю думу.
В ближнюю думу начала 50-х гг. входили двое-трое удельных князей, четверо старомосковских бояр и двое думных дьяков, поддерживавших этих последних. Что же касается неудельной титулованной знати, господствовавшей в период боярского правления, то она почти не была представлена в ближней думе. В состав правительства не вошел ни один представитель могущественного рода князей Суздальских, а также князей Ростовских и Ярославских. В виде исключения ближним боярством был пожалован князь Д. Ф. Палецкий, член измельчавшего рода Стародубских князей. Палецкий был тестем князя Юрия Васильевича и близким родственником царя. Из прочих княжеских фамилий наименее скомпрометировали себя в период боярского правления князья Оболенские. Один из членов этого рода князь Д. И. Курлятев также вошел в ближнюю думу.
Итак, наибольшим влиянием в новом правительстве пользовалось старомосковское боярство и связанная с ним удельная знать, т. е. те самые политические силы, которые потерпели поражение после смерти Василия III. Цикл политического развития завершился.
* * *Титулованная и старомосковская знать составляла вершину пирамиды, широким основанием которой служило уездное дворянство, несколько десятков тысяч средних, мелких и мельчайших феодальных землевладельцев. К середине XVI в. значение дворянства настолько возросло, что с его требованиями должна была считаться любая боярская группировка, стоявшая у кормила власти[324].
Давление общей массы дворянских интересов было весьма значительным. Тем не менее непосредственное влияние этой прослойки феодального класса на дела управления государством далеко уступало ее удельному весу. Политическая слабость дворянства состояла в отсутствии у него необходимой корпоративной организации, недостаточном развитии сословно-представительных органов, через которые оно могло бы участвовать в управлении государством[325].
Московское народное восстание обнаружило шаткость боярских правительств и тем самым создало благоприятные возможности для выступления на политической арене дворянства. Именно после восстания впервые громко прозвучал голос дворянских публицистов и представители дворянства получили доступ на Земские соборы.
Правительство, пришедшее к власти в момент крайнего обострения социальных противоречий, оказалось в довольно трудном положении. Боярские правители, многократно сменявшиеся в предыдущий период, оставили ему в наследство пустую казну и расстроенную систему служило-поместного, землевладения. Упадок финансов и торговли, рост фискального бремени тяжело отразился на состоянии городов. Посадское население роптало. Перед правительством вырисовывалась грозная опасность народного возмущения. Опасность удесятерилась тем, что недовольство глубоко затронуло мелкое и среднее дворянство, служившее основной социальной опорой власти. Дворянское оскудение стало одной из главных тем обсуждения в публицистике конца 40-х гг.
Новое правительство начало свою деятельность с того, что публично заявило о необходимости реформ и ликвидации злоупотреблений боярского правления. 27 февраля 1549 г. в Москве был созван Земский собор, на котором девятнадцатилетний царь произнес речь против боярских злоупотреблений[326]. На другой день дума утвердила указ, представлявший явную уступку дворянству. По этому указу, дети боярские становились неподсудными наместникам-кормленщикам по веем городам Московской земли[327].
Решающую роль в разработке программы последующих реформ сыграл правительственный кружок Адашева. Определенное значение имело также выступление дворянских публицистов в конце 40-х и 50-х годах.
А. А. Зимин посвятил специальное исследование выдающемуся дворянскому публицисту Ивану Пересветову. Тщательно проанализировав пересветовские челобитные, он заключил, что они были составлены через несколько месяцев после Земского собора, что в сентябре 1549 г. Пересветов виделся с царем Иваном и передал ему свои сочинения[328].
В обширном политическом трактате — Большой челобитной — И. С. Пересветов аллегорически описывает «идеальное» царство Магомет-Салтана, процветающее благодаря его «воинникам». Этому идеальному царству он противопоставляет православное «греческое царство» царя Константина, погибшее из-за вельмож ленивых и богатых. Указывая на пример боярского правления в годы малолетства царя Ивана, Пересветов смело и страстно протестует против боярского засилья в России. Публицист призывает «грозу» на голову изменников-вельмож и советует царю быть щедрым к воинникам: «что царьская щедрость до воинников, то его и мудрость»[329].
Самым решительным образом Пересветов осуждает местнические порядки, которые в его глазах равноценны ереси: «который велможеством ко царю приближаются, не от воинския выслуги, не от иныя которыя мудрости... то есть чародеи и еретики...»[330]. Осуждая местничество, он требует уравнять дворянство в правах с боярством[331].
Если датировка пересветовских челобитных, предложенная А. А. Зиминым, справедлива, то неизбежен вывод о прямой связи между выступлением Пересветова и деятельностью кружка Адашева[332]. В самом деле, царь Иван в октябре 1549г. ознакомился с доводами Пересветова против местничества, а спустя два месяца Адашев добился утверждения указа, частично упорядочившего местническую практику[333].
