Аннелиз Фрейзенбрук - Первые леди Рима
Однако даже находясь под наблюдением и несмотря на необходимость соответствовать образцу домашней матроны для публичного портрета, Ливия настойчиво и незаметно создавала свое собственное имя. В период между 27 и 19 годами до н. э. Август большую часть времени провел за границей, объезжая свои владения сначала в Галлии и Испании, а позднее на востоке. И хотя люди консервативных убеждений неодобрительно фыркали при мысли о возможности для женщин сопровождать мужей в зарубежных поездках, Ливия сопровождала императора, демонстрируя важность миссии, которую Август возложил на нее, и заодно создавая свой образ за границей. Хотя большинство историков времен правления Августа мало что сообщают о ее присутствии, немым доказательством его служат множество объектов, на открытии которых она играла важную роль. Предполагается, что она исполняла различные церемониальные обязанности, примерно соответствующие разрезанию ленточки, участие в которой сейчас ожидается от жены приехавшего с визитом главы государства.[145]
До некоторой степени Ливия была лишь объектом взглядов толпы, которая собирались поглазеть на огромные, с балдахином, увитые шелками имперские носилки, когда они лениво проползали по двадцать миль в день по маршруту, включающему знаменитые туристические места, такие как оракул в Дельфах. Римские императоры любили путешествовать со вкусом, и носилки Августа сопровождал огромный обоз, который тащили мулы, с рабами, обслуживавшими всех участников, включая поваров, служанок, докторов и парикмахеров. Один наследник Августа имел даже установленную в его экипаже игральную доску; другой оборудовал свои носилки вращающимися сиденьями.[146]
Несмотря на табу, существовавшее в Риме относительно путешествий женщин, громадная свита Августа включала фрейлин, служивших свитой его жены. Еще более пышная женская компания предоставлялась противной стороной на зависимых территориях империи — это были такие фигуры, как Саломея, жена короля Иудеи Герода, которая стала подругой Ливии на всю жизнь и ее постоянной корреспонденткой. Некоторые остановки походили даже на возвращение домой. Во время одного из путешествий Августа в Грецию в конце 20-х годов до н. э. он нанес визит вежливости в Спарту, посетив обряд публичного жертвоприношения: возможно, в память об их помощи Ливии, когда она смогла укрыться там с Тиберием Нероном, — по иронии судьбы, прячась именно от Августа.[147]
И все-таки роль Ливии в этих путешествиях значила гораздо больше, чем просто демонстрация, как говорит письмо, написанное Августом грекам с острова Самос и найденное нацарапанным на мраморе стены архива в 1967 году во время раскопок древнего турецкого города Афродисиаса. Через некоторое время после начала правления Августа островитяне Самоса написали ему, прося независимости от контроля империи. В представленном ответе Август с извинениями объясняет островитянам, почему он должен отказать, несмотря на данную ему привилегию, именно людям Афродисиаса. Он принял решение неохотно, говорит он жителям Самоса, несмотря на энергичные уговоры Ливии в их пользу: «Я хорошо отношусь к вам и хотел бы сделать уступку своей жене, которая активно выступает в вашу пользу, — но не до такой степени, чтобы нарушать свои привычки».[148]
В этом случае Ливия проиграла с первой попытки. Но очевидно, что она могла быть настойчивым посредником. После того как свита Августа провела две зимы на Самосе между 19 и 21 годами до н. э., он наконец дал им их независимость. Островитяне Самоса, очевидно, признали в этом заслугу императрицы, так как на острове были найдены посвящения Ливии.[149]
В том, что женщина могла служить привратником, контролирующим доступ к своему мужу, в некотором смысле не было ничего нового для римской политики. Во время Республики несколько женщин из элиты точно так же выполняли роль заступниц и посредниц между своими мужьями и внешними социальными группами. Цицерон, например, обращался к Муции Терции, когда искал союза с ее мужем Помпеем, и даже, как говорят, Клеопатра после мыса Акций пыталась перетянуть Ливию и Октавию на свою сторону, предлагая им в подарок ювелирные украшения и выражая надежду, что они будут сочувствовать ей.[150] Но такие мероприятия проводились за закрытыми дверями, и женщины вроде Муции Терции никогда не имели в виду добиться публичного признания их усилий с присвоением им государственного статуса или другими официальными почестями.
Ливия же теперь играла вне рамок традиционной женской роли в общественном политическом контексте, приобретая за это славу и известность. Ей и тем женщинам, кто повторял ее путь, были розданы роли послов доброй воли с задачей продвигать моральные ценности нового режима, служа образцом традиционного женского поведения и одновременно приобретая беспрецедентную публичность в роли посредниц между императором и его подданными. Хотя первым ответом Августа на просьбу Самоса о независимости был отказ, публично сообщив им о стараниях Ливии в их пользу, он надеялся подсластить пилюлю и сохранить свою популярность среди островитян.
Это очевидное желание показать роль жены в его делах свидетельствует о намерении Августа политизировать личную жизнь. Согласно его древним биографам, это навязчивое стремление распространялось даже на записи его личных бесед в одном из дневников о себе, который он вел по привычке, включая туда все более или менее серьезные разговоры, — до такой степени он сознавал, что его частная жизнь может отражаться на нем как на общественной личности. В одном таком записанном разговоре, который позднее был широко распубликован, Ливия предложила измученному бессонницей и стрессом Августу развернутый совет, как поступить с заговором Корнелия Цинны, правнука Помпея Великого. Она уговаривала его отказаться от наказания смертью, чтобы избежать обвинения в деспотизме, — этому совету Август в должный момент последовал:
«Я могу дать тебе совет — но только если ты хочешь получить его и не осудишь меня за то, что я, хоть и женщина, осмеливаюсь тебе предложить то, чего никто больше, даже твои самые близкие друзья, не осмелятся предложить… Я равно разделяю твои удачи и твои неудачи, и до тех пор, пока ты в безопасности, я также имею свою долю во власти — но если с тобой случится беда (не дай этого боги), я погибну с тобой… [Я] делюсь с тобой своим мнением, что тебе не следует налагать смертный приговор [на этих людей]… Меч, безусловно, не может решить все твои проблемы… так как люди не начинают больше любить того, кто дышит местью, которую, как они видят, этот он выплескивает на других; наоборот, они становятся более враждебными из-за страха… Поэтому выслушай меня, дорогой, и выбери свой курс… Мужчина не может вести такой огромный город от демократии к автократии и осуществлять перемены без кровопролития — но если ты продолжишь свою старую политику, будут считать, что ты делал эти неприятные вещи обдуманно».[151]
Быть может, намеренное сохранение ее речи имело целью сделать Ливию голосом женского сострадания, заступничества, продемонстрировать путь к мирному выходу из потенциального тупика, как делали это римские героини прошлого.[152] Но это также дает нам четкий портрет женщины с проницательным политическим разумом, умудренной жизнью и понимающей, что лучше всего подействует на аудиторию ее мужа.
Учитывая, что ее изображали столь важной фигурой в жизни Августа, реальные личные отношения Ливии с мужем, естественно, интересуют историков. Но только с учетом крайне противоречивых свидетельств биографов императора их нелегко понять. Как мы видели, брак в высшем римском обществе организовывался по типично прагматическим, а не по романтическим мотивам. Тем не менее любовь в браке проявлялась в похоронных эпитафиях и, что более убедительно, в опубликованных письмах, где, несмотря на все риторические формальности, видны проблески привязанности, близких, даже страстных отношений между парами и глубокого горя после смерти одного из супругов.[153]
Брак Августа и Ливии, каковы бы ни были его истоки, стал одним из самых продолжительных из всех, зафиксированных в римской истории, — он длился более пятидесяти лет. Понятно, что он рекламировался в публичном искусстве и льстивой литературе того времени как модель супружеского согласия. Однако некоторые литературные источники предполагают, что Август пользовался своими заморскими поездками в качестве прикрытия для свиданий с женой своего друга и советника Мецената, маскируя эту связь нападками на Антония и упрекая своего врага в лицемерии за его связь с Клеопатрой.
Один римский историк пишет об Августе, что Ливия была «женщиной, которую он действительно любил до самой смерти», но далее сообщает, что к старости сама Ливия поощряла мужа к адюльтеру, поставляя ему девственниц, к лишению девственности которых он имел страсть.[154] Эта мерзкая сплетня вдохновила выход в 1787 году порнографического справочника, составленного светским авантюристом с псевдонимом барон д’Ханкарвилль[155] — «Monumens du culte secret des dames romaines», в котором среди прочих была изображена римская камея с голой Ливией во время сексуального акта с Августом, с надписью: «Услуги этой дамы мужу были незаурядными. Не удовлетворяясь поиском повсюду прекрасных девушек, чтобы развлечь его, она также не отказывалась использовать свою прекрасную ручку для удовлетворения и умасливания императора».[156]
