Дмитрий Володихин - Опричнина и «псы государевы»

Автор этих строк решительно отказывает в какой бы то ни было связи между христианством и ассасинами в монашеских одеяниях. За скудостью источников трудно определить, тянется ли в Слободу какая-либо эзотерическая ветвь из Европы, насколько возможно посвящение царя в тех условиях и был ли Бомелий действительным инициатором Слободского ордена. Возможно, царь-актер воздвиг для себя идеальную «сцену», не имея далеко идущих мистических соображений. Он использовал для лицедейства храм — идеальную по тем временам площадку для театральных представлений, с отличной акустикой и роскошными декорациями. Ведь приказания по государственным делам отдавались им в церкви. Зачем? Вероятно, из-за того, что государю они виделись частью «роли».

Попытки проследить историю Слободского ордена напоминают блуждание в потемках. Историк имеет слишком мало информации о нем и должен бы положить перо, воздерживаясь от категоричных выводов. Нет ни единого достойного доверия метода, с помощью которого можно было бы определить, во-первых, где лгут, а где говорят правду Таубе и Крузе, во-вторых, с какой целью государь Иван Васильевич создал Слободской орден.

Финальный аккорд

Война подготовила введение опричнины, война же сделала необходимым ее «закрытие».

Зимой 1571–1572 года, а затем и весной государь выходил с войском против шведов. Он командовал армией, в состав которой уже не входили опричные полки. Опричные воеводы — были, опричный двор никуда не исчез. Но от опричной военной машины остался лишь командный состав, служивший на тех же основаниях, что и земцы. В каждый полк, как обычно, ставили двух-трех воевод. Так вот, некоторых из них назначали из опричнины, других — из земщины. Раздельное командование военной силой Московского государства уходило в прошлое. И странное раздвоение командирского корпуса на опричных и земских военачальников выглядело бессмысленным архаизмом.

Летом 1572 года полчища Девлет-Гирея вернулись в русские земли — добивать страну после погрома годовой давности. Государь с частью сил находился тогда в Новгороде. Русская армия вышла на Окский оборонительный рубеж, но остановить крымцев не смогла. Хан шел «в силе тяжкой», а нашим полкам явно не хватало численности для полноценного контрудара. Но они вцепились в арьергардные отряды татарского войска, заставили Девлет-Гирея повернуть, а затем у села Молоди навязали бой на своих условиях. Наши воеводы использовали передвижную разборную крепость — «гуляй-город». Татары бились об нее, как бурное море о несокрушимый утес. А когда сила их наступательного порыва иссякала, русские ратники предпринимали контратаки, тревожили врага обходными маневрами, неожиданными ударами с флангов. Оборонительная операция длилась несколько дней. Крымцев измотали до предела. Они понесли страшные потери, знатный военачальник Дивей-мурза попал в плен. И когда русские подкинули в неприятельский лагерь фальшивое известие о подходе свежих сил, Девлет-Гирей морально уже был готов к отступлению… Жестокий и сильный противник шел к Москве с великой похвальбой, а отступил с великим же позором.

У Молодей опричники и земцы бились в одном строю, одной смерти смотрели в глаза. И если возглавлял русское войско земец князь М. И. Воротынский, то самые сложные тактические задачи решал опричник князь Д. И. Хворостинин.

Армия, жестко разделенная на опричные и земские полки, в 1571 году потерпела страшное поражение. Армия, собранная воедино, без различия служебной принадлежности, одержала спасительную для России победу. Большинство специалистов считает, что триумф объединенных сил нашей страны у Молодей сыграл роль главного повода к отмене опричнины.

Отмена опричнины, по мнению большинства дореволюционных, советских и современных российских историков, произошла в августе — сентябре 1572 года. Мало кто оспаривает эту дату, хотя указ об отмене опричнины науке неизвестен. Его наличие, можно сказать, «вычислили».

Особняком стоит мнение Д. Н. Альшица. С его точки зрения, суть опричнины — создание «верхнего этажа» власти. В результате «…прежние, исторически сложившиеся ее институты, сохранявшиеся в земщине, включая Боярскую думу, были тем самым все разом подчинены власти самодержца». И далее: «В опричнине царь освободился наконец от традиционной опеки со стороны Боярской думы и князей церкви». Можно сказать, «…Грозный внес в “государственные начала” управления русским государством такое “структурное изменение”, как фактическое установление самодержавия. Номинально оно существовало и раньше, но стало самодержавием реально только после учреждения опричнины»{80}. Д. Н. Альшиц считает, что в 1572 году произошло формальное упразднение опричнины, но основные механизмы, введенные ею в государственный быт, сохранялись и развивались, постепенно создавая картину все более мощного самодержавного устройства власти.

Однако эти выводы, скорее, тяготеют к публицистике, нежели к строгой науке. Опричнина исчезла, судя по многочисленным сведениям источников: она ушла из летописей (в том числе и частных), о ее официальном упразднении свидетельствуют известия Г. Штадена, Дж. Флетчера{81}, конфиденциальное донесение старосты Ф. Кмиты гетману Радзивиллу, исчезновение записей о походах опричного корпуса в разрядных книгах, воспоминания об опричных годах в историко-публицистических памятниках, созданных намного позднее…

Можно — чисто теоретически — допустить, что имя опричнины было запрещено, но суть ее осталась неприкосновенной. Так ли это? Нет, не так. Об обратном свидетельствует возврат земельных владений прежним владельцам из земщины{82}, исчезновение всяческих упоминаний «опричного братства», казнь многочисленных лидеров опричнины, расформирование опричной администрации и, главное, растворение опричного корпуса в вооруженных силах Московского государства{83}. Вероятно, дух опричнины сохранился? Но это очень уж неуловимая, невидимая материя. Власть государя несколько усилилась по сравнению с серединой века, да… но те же Иван III и Василий III безо всякой опричнины умели концентрировать колоссальную власть в своих руках. Идеология самодержавия не была разрушена? Во-первых, если что-то от нее и осталось после тишайшего правления Федора Ивановича и чудовищного призрака Смуты, то оно и к лучшему. Во-вторых, прямо ассоциировать идеологические концепты и их практическое выражение в политике — значит ставить знак равенства между молотком и словесным описанием молотка.

Можно согласиться с тем, что увеличились возможности государя вытаскивать из гущи худородных дворян дельного человека и продвигать его по службе. Сохранился до поры до времени и «особый» двор государя, помимо двора земского. И это самый серьезный осколок и самое серьезное последствие опричнины{84}. Но и служилая аристократия подтвердила свое право быть преобладающим источником для рекрутирования высших управленцев и воевод. Ведь не обошелся без нее государь… А во второй половине 80х годов XVI века она вытеснила выдвиженцев Ивана IV из верхних административных эшелонов. «Двоение» государева двора прекратилось, поскольку «особый» двор, искусственно поддерживаемый Иваном Васильевичем, прекратил свое существование. Нет, положительно, расширительное толкование Альшица неосновательно. 1572 год затворил врата опричнины навсегда.

Отзвук опричнины

В 1575 году произошло странное событие, которое многими раньше трактовалось как рецидив опричнины. Иван Васильевич вновь выкроил себе особый удел в тверских землях и возвел на русский престол крещеного татарского царевича Семиона Бекбулатовича, даровав ему титул великого князя московского. Номинально правил Семион Бекбулатович, от его имени составлялись жалованные грамоты и указы, а истинный государь отправлял на имя «великого князя московского» челобитные, написанные в юродском стиле и содержащие пожелания-инструкции. Соловецкий летописец дает краткое описание того странного времени: «Государь царь на Московское великое княженство на государьство посадил великого князя Семиона Бекбулатовича, а сам государь пошел “на берег” на службу и стоял все лето в Колуги. А был на великом княжении год неполон. И после того пожаловал его царь и государь великий князь Иван Васильевич всея Русии на великое княжение на Тверь, а сам государь опять сел на царство на Московское»{85}. Реальной власти у Семиона Бекбулатовича было совсем немного, монеты с его именем не выпускались, иностранные дипломаты не вели с ним переговоров, в разряды его имя не вошло, сокровищница и царские инсигнии оставались под контролем Ивана IV. Историки выдвинули множество версий, чтобы объяснить столь странный шаг московского государя. В настоящее время наиболее вероятной считается (и вполне справедливо) та, которая опирается на фразу Пискаревского летописца о неких «волхвах» (астрологах), предсказавших на тот год кончину «московскому царю». Страх государя перед изменой подстегивался действительным заговором «сорока дворян», о котором сообщает имперский дипломат Даниил Принс из Бухау{86}. Во времена правления Семиона Бекбулатовича (1575–1576) очень хорошо виден «особый» двор Ивана Васильевича, территориально и административно удаленный от земских служб{87}. Любопытно, что, в отличие от времен опричнины, государь позаботился о включении в состав «дворовой» территории тверских, псковских и новгородских «прифронтовых» земель. Иван Васильевич готовился к решающей битве за Ливонию. Очевидно, с этим надо связывать сбор денежных средств, а также обширные земельные раздачи тех лет детям боярским, низшему слою военно-служилого класса. Государю хотелось, вероятно, перед масштабным наступлением 1577 года пополнить вооруженные силы хорошо обеспеченными (а значит, хорошо вооруженными) бойцами. При этом командный состав полевой армии ничуть не демократизируется, и особых «дворовых» корпусов на театре военных действий не появляется. А «дворовые воеводы» присутствуют как командные лица «государева полка» в составе крупных общеармейских соединений, например во время того же похода 1577 года.{88}