Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)
Был еще такой случай. Я училась уже классе в десятом, и у меня не было ничего, кроме школьной формы, одного свитера и домашнего халата. Я носила черные чулки, на другие у меня денег не было. Никто особенно на мои чулки внимания не обращал, хотя в то время их почти не носили. Однажды я попалась на глаза Лидии Петровне, нашей физкультурнице. Она начала стыдить меня, говоря, что в черных чулках ходят одни проститутки. Я стояла красная от стыда и чуть не плакала. Мимо проходила Лилия Ефимовна. Она заметила мое состояние и спросила, в чем дело. Лидия Петровна продолжала распекать меня. Лилия Ефимовна послушала ее малость и вдруг решительно вступилась за меня, сказав, что ничего ужасного в черных чулках нет и что они ровным счетом ничего не означают. Лидия Петровна поумерила свой пыл и быстро ретировалась. Тогда Лилия Ефимовна чуть ли не подмигнула мне и сказала: «Носи что хочешь. Ничего плохого в этом нет».
А еще я помню один случай, который до сих пор греет мне душу, как, впрочем, и описанный выше. Наш Толька Дорженок, хамоватый парень, у которого в башке были одни хоккейные шайбы, как-то раз нагрубил Лилии Ефимовне. Она тут же приказала ему выйти за дверь и вышла вслед за ним, держа в руке учебник. И тут же мы услыхали отчетливые звуки, похожие на хлопки: это Лилия Ефимовна отходила Тольку по морде английским учебником. Затем они оба вернулись в класс. И ничего: урок продолжался, Толька сидел, как умытый. И никому он не пожаловался, и никаких санкций не последовало.
Ботанику у нас вела Полина Ивановна Тарба – милая, добрая, хорошенькая молодая женщина. Сначала она вела параллельный класс «Г» и приятельствовала с нашей Светланой Алексеевной и с Людмилой Николаевной, хотя была старше их на восемь-девять лет. С пятого класса она стала преподавать нам ботанику, а потом – географию. Она же была моей классной руководительницей с девятого по одиннадцатый класс. Полина Ивановна была всегда намного мягче нашей Светы, и мы частенько пользовались ее добротой.
Владимир Васильевич Максимов, колоритная личность, вел у нас физику в седьмом, восьмом и девятом классе. Такого второго физика нет и не было. Он умел потрясающе объяснять и потрясающе спрашивать. Я никогда не скучала на его уроках, хотя физика совсем не была моим любимым предметом. Я не понимаю, почему другие преподаватели не перенимали у него его метод преподавания. Его объяснения были всегда интересными и понятными, образными и наглядными. Он сам неплохо рисовал и прямо на доске изображал схемы и приборы, а также очень красиво писал заголовки. Он требовал, чтобы мы вели тетради по физике с цветными рисунками, и ставил за тетради отдельные отметки в журнал. За урок он успевал опросить полкласса и всем поставить оценки. Делал он это очень просто: к доске, разделенной мелом на три части, он вызывал сразу троих учеников и давал им задания, которые они выполняли на этой доске. Два первых длинных стола в кабинете физики он просил не занимать, так как он сажал туда шесть учеников, которые выполняли письменные задания по бумажкам из спецзапасов Владимира Васильевича. Пока эти девять учеников занимались своим делом, Владимир Васильевич вызывал еще одного-двоих для устного ответа. Итого, уже 10–11 человек оказывались опрошенными. После этого Владимир Васильевич начинал задавать вопросы классу и тем, кто принимал активное участие в опросе, тоже ставил оценки. Все мы знали, что к доске он вызывает учеников через три урока на четвертый, и готовились к этому, но, если очень хотели, могли заработать хорошие оценки во время таких опросов. Короче говоря, Владимир Васильевич был асом в своем деле. Правда, пару раз он пришел на урок слегка «подшофе». Помню, в один из таких разов он уселся на стул прямо перед классом, а не на кафедре, и сидел там, немного развалясь, в то время как Витька Абрамов, заикаясь и спотыкаясь, плел ему что-то про точку кипения или замерзания. Владимир Васильевич покачивал головой, а потом вдруг сказал: «Что это ты такое мне сочиняешь? Какой там минус? Откуда минус?» Витька оторопел, но нашел силы возразить: «Я же про замерзание рассказываю, а не про кипение!» Владимир Васильевич повернулся к нам, подмигнул и сказал лукаво: «Смотри-ка ты, знает!» Мы чуть не померли со смеху. После этого он пошел к доске, но по дороге споткнулся. Мы еще больше развеселились. Владимир Васильевич царственным движением руки сместил Витьку и сказал: «А теперь – новая тема. Заг-ик! – головок». И своим очень красивым почерком вывел название темы.
Конечно, его уровень преподавания был намного выше обычного школьного. Ему давно следовало преподавать в высшем учебном заведении, вот он и ушел от нас преподавать в какой-то институт. Мы все ужасно жалели об этом.
Вместо Владимира Васильевича к нам пришел довольно пожилой мужчина, которого звали Иван Васильевич Трошин. Он велел нам запомнить его инициалы по формуле IVT (кажется, формула силы). Иван Васильевич был неплохим преподавателем, но у него вскоре обнаружилась слабость, и звали эту слабость Таня Мазина. Она решительно ничем не выделялась – ни умом, ни способностями, ни внешностью. В то время я никак не могла понять, что наш новый физик нашел в Таньке, но сейчас думаю, что она, несмотря на всю свою невзрачность, была очень сексапильна и сама хорошо это ощущала. Иван Васильевич обладал своеобразным чувством юмора и умел одной-двумя фразами довести ученика до бешенства. Например, он мог неожиданно прервать свои объяснения и спросить у нашего Вадика Сушкова, вечного двоечника и хулигана, самым ласковым и вкрадчивым тоном: «Сушков, скажи мне, пожалуйста, почему ты такой злодей?» Сусик тут же взвивался: «Злодей, злодей, чего злодей?!» – «Разве ты не злодей? А зачем ты тогда дерматин от стола отрываешь и в карманы прячешь?» Весь класс просто взрывался от хохота, а Сусик, весь багровый от злости, сидел, упершись взглядом в испорченный им стол, и втихаря посылал Ивана Васильевича ко всем чертям.
Наша единственная химичка Евгения Андреевна, которая была нашим классным руководителем в восьмом «А», преподавала нам химию все четыре года – с седьмого по одиннадцатый класс. Сама-то она свою химию знала, но объяснить нам ее не очень умела, тем не менее мы что-то знали и понимали. Мне эта химия была ни с какого боку, я ее терпеть не могла, однако моих знаний по химии до сих пор хватает для решения кроссвордов.
Сама Евгеша, как мы ее ласково называли, была женщиной доброй и к нам относилась очень по-хорошему. Правда, иногда мальчишкам доставалось от нее указкой по спине, но они не обижались на нее. Могу еще раз повторить: почему-то наши учителя нас любили, просто так, ни за что, только потому, что мы были их учениками. И Евгения Андреевна нас любила.
А еще она разрешала нам прятаться в ее кабинете или в лаборатории, если мы сбегали с уроков физкультуры. Иногда мы помогали ей мыть колбы и пробирки, иногда просто сидели, готовясь к следующему уроку.
В старших классах литературу и русский язык нам преподавала Дина Андреевна Обухова (ударение на первом слоге, о чем она сама весьма сожалела). Нрав у Дины Андреевны был далеко не слабенький, характер решительный. Все идиллические поблажки и проявления самодеятельности она категорически пресекала. У нее была одна цель: подготовить нас к выпускному экзамену так, чтобы написали наши сочинения в соответствии со всеми требуемыми стандартами. Она сама составляла планы сочинений и требовала, чтобы мы писали их по ее планам. Надо сказать, что ее требования были вполне ясными и разумными. Для тех, кто просто хотел успешно преодолеть экзамен, этого было вполне достаточно, но мне в ее рамках было тесновато.
Выпускные экзамены, как и полагается, начались первого июня. Вскрыли пакеты, пришедшие из РОНО или ГОРОНО, и оказалось, что нам предлагаются такие темы: лирика Лермонтова, образы молодежи в романе «Молодая гвардия» и какая-то свободная тема, сейчас не вспомню.
Разумеется, я выбрала лирику Лермонтова. Кроме меня, эту тему выбрали только две девочки. Большинство писали сочинение по «Молодой гвардии». Одной девочке, претендентке на золотую медаль, выбравшей свободную тему, Дина Андреевна сказала прямым текстом, что выше тройки она у нее не получит, велела отставить эту муру и писать сочинение по Фадееву. Мой выбор она одобрила.
В результате в нашем выпуске оказались две золотые медалистки (обе – дочки наших преподавателей по труду и домоводству, очень умненькие и старательные девочки) и четыре серебряных: Лена Баранова (одна из хорошеньких писклей), Лена Богатикова, очень умная и очень некрасивая девочка, которая перешла в нашу школу уже в седьмом классе, и мы с Наташей Бородиновой. Умница и аккуратистка Наташа чуть не дотянула до золотой медали: по русскому языку у нее была четверка.
Но мы не расстраивались: условия приема в институт и для золотых, и для серебряных медалистов были одинаковыми. Надо было сдать первый экзамен на пятерку, вот и все. Ну, а если на четверку и ниже, то надо было сдавать экзамен на общих основаниях.
