Михаил Елисеев - Русь меж двух огней – против Батыя и «псов-рыцарей»

Дружинники растащили повозки, и в образовавшийся проход сначала прошли князья вместе с Плоскиней, а затем длинной вереницей потянулись вниз по склону русские воины. У подножия холма они кидали в одну общую кучу мечи, боевые топоры, щиты, а сами стремительно бежали к Калке, чтобы скорее напиться, а затем отправиться к Днепру. Князей тут же окружили люди Плоскини, так они и стояли в их кольце, наблюдая за тем, как последние русские ратники спускаются с холма. Ровными рядами застыли внизу конные монгольские тысячи, никто из степняков не рвался вперед и не кричал ничего обидного, они просто стояли и равнодушно смотрели на происходящее. И лишь когда последний дружинник бросил в кучу свое оружие, послышались гортанные команды, стена нукеров дрогнула, а затем рванулась вперед и принялась яростно рубить безоружное русское воинство. Князья и опомниться не успели, как их сбили с ног и принялись жестоко избивать, а потом, скрутив веревками, поволокли и бросили под копыта коней монгольских полководцев. Мстислав Романович видел, как довольно скалился Плоскиня и что-то весело говорил монгольским военачальникам, слышал дикий вой погибающей киевской рати и хотел лишь одного — чтобы все быстрее закончилось. И лишь когда последний изрубленный русский воин упал на иссушенную солнцем землю, настала очередь князей, которым припомнили все — и убийство послов, и смерть Гемябека, и отчаянную оборону, которую монголы смогли преодолеть лишь коварством и подлостью. Мстислава Киевского, Андрея Туровского и Александра Дубровицкого бросили на землю, а сверху рядами положили доски, на которые накинули ковер. На этом помосте и пировали монгольские военачальники, отмечая победу, разражаясь громким хохотом всякий раз, когда слышали, как трещат и ломаются кости у медленно умирающих русских князей.

«О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями…»

Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил Бог такое… И были плач и вопль во всех городах и селах.

На вопрос о том, кто засеял костями русских ратников берега Калки, кажется, ответ ясен — монголы, а то кто же еще! Но все не так просто и однозначно — дело в том, что все шансы на победу изначально были у русских, а шансы монголов на победу были минимальные. Численно войска союзников значительно превосходили монголов, а в том, что касается вооружения, то преимущество русских дружин было несомненным. Опять же, говорить о том, что князья и воеводы не имели опыта ведения боевых действий в степи, тоже не приходится, Русь со Степью воевала столетиями, и опыт был накоплен колоссальный. К тому же присутствие половцев, повелителей степных просторов, вообще сводило это минимальное монгольское преимущество к нулю, и опять получается, что шансов у Джебе и Субудая практически не было. Сами монгольские военачальники не продемонстрировали ничего нового или гениального, все примененные ими тактические способы борьбы были известны еще со времен седой древности. Заманивание противника в степь, изматывание его длительными переходами — типичная скифская тактика, так что ни о каком новаторстве здесь речи быть не может. Атаки конных лучников, а потом сокрушительный удар тяжелой кавалерии по ослабленному противнику тоже придумали не монголы, это также идет от скифских времен. Самым ярким примером подобных действий является битва при Каррах в 53 г. до н. э., где парфянская кавалерия наголову разгромила римлян, в равной степени используя как конных стрелков, так и панцирную конницу. А затем кто только не пользовался таким приемом — и гунны, и авары, и печенеги, и сельджуки, те же половцы против русских дружин… Список можно продолжать долго, а потому в каком-то новаторстве полководцев Чингисхана заподозрить трудно, все это хорошо было известно и до них. Общеизвестно, что монголы были прекрасными стрелками из лука, но я не думаю, что половцы уступали им в этом элементе, а тяжелая конница половецкой знати по своим боевым качествам вряд ли уступала монгольской. Да, у монголов была железная дисциплина, но на одной дисциплине далеко не уедешь, особенно при столь очевидном вражеском превосходстве. Как видим, у союзников преимущество было подавляющее, и тем не менее они потерпели такой сокрушительный разгром. Так почему же это произошло?

Очень четко на этот вопрос ответил автор Тверской летописи: «Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей». Т. е. ученый-книжник ясно увидел главную причину поражения своих соотечественников не в монголах, а именно в тех, кто возглавил борьбу с этими пришельцами. И самая главная вина за это позорное поражение лежит, вне всякого сомнения, на Мстиславе Удатном, чьи действия в итоге и привели к катастрофе. Но парадокс заключается в том, что до определенного момента Удатный действовал очень грамотно, и лишь потом, когда амбиции возобладали над остальными чувствами, он стал допускать ошибки. И самая главная из них заключалась в том, что Калку Удатный перешел, не сказав об этом ни Мстиславу Киевскому, ни Мстиславу Черниговскому, вычеркнув, таким образом, из грядущей битвы две трети русского войска. Причем летописец конкретно указал мотив, почему так поступил Мстислав Мстиславич:«А оба Мстислава оставались в стане, не зная об этом: Мстислав Галицкий не сказал им ничего из зависти, ибо между ними была великая распря» (Тверская летопись). Все древнерусские летописи, которые повествуют об этом событии, включая «Повесть о битве на реке Калке», отмечают, что именно это чувство подвигло Мстислава на действия в одиночестве. Именно зависть одного человека в итоге и обернулась для всей союзной рати страшной катастрофой, за амбиции Удатного расплатилось все русско-половецкое войско. И ладно бы, что пошел воевать один, но он даже не сообщил соратником о том, что открывает боевые действия, и когда остальные русские князья узнали о том, что происходит, они и полки-то толком не успели изготовить — «А князья не успели вооружиться против них» (Тверская летопись).

Иногда при чтении письменных источников возникает ощущение, что Калку Мстислав Удатный перешел сразу, как только подвел к ней свои войска. Но это явно не так, поскольку в летописях опять-таки четко указано, что князья находились в это время в своих лагерях, а киевский князь даже умудрился свой укрепить, что явно не произошло бы, если бы Удатный атаковал монголов с ходу. «Мстислав Романович и другой Мстислав сидели в стане и ничего не знали» (Ипатьевская летопись). Мстислав Киевский вообще расположился на горе над Калкой, и от него вряд ли укрылись все передвижения галицкого тезки, поскольку обзор оттуда был прекрасный. А вот если Мстислав Удатный переходил речку до рассвета или с первыми лучами солнца, то все становится понятным и объяснимым. Но галицкий князь допустил еще одну ошибку, которая в миниатюре повторила первую, — он и свои силы вводил в бой по частям, сначала половцев, потом войска Даниила, затем курскую и луцкую дружины, и лишь после вступил в битву сам. Вместо крепкого удара кулаком получился удар растопыренными пальцами, что для такого опытного военачальника было просто непростительно. Да и тщательную разведку, которая бы выявила места сосредоточения сил противника, князь явно не провел, а то, что он съездил в дозор и увидел монгольские разъезды, явно не отвечало потребностям момента. Поэтому русские полки действовали вслепую, практически наугад — а печальный итог этих действий нам известен.

Попытка Н. Костомарова оправдать действия Мстислава выглядит довольно неуклюжей: «перейдя через Калку, он встретил татарские полчища неожиданно, ему пришлось сразиться с неприятелем так внезапно, и его отряд был так малочислен, что, прежде чем давать знать князьям, нужно было думать о собственном спасении». Странная какая-то вещь получается — галицкий князь вступает в бой с врагом и долгое время ведет сражение, но вот пару минут на то, чтобы послать гонца за помощью и чтобы предупредить соотечественников, почему-то не находит. Да и о каком малочисленном отряде может идти речь, когда за Удатным пошла добрая треть союзного войска. Так что лукавил Н. Костомаров, когда хотел переложить вину Мстислава Мстиславича на других.

А поведение Мстислава Галицкого во время бегства вообще было из ряда вон — судя по всему, князь перепугался до смерти и, озаботившись спасением собственной персоны, велел уничтожить все средства переправы через Днепр. Но самое интересное, что историки решили оправдать такое поведение князя, выдвигая какие угодно причины для этого, но только не трусость. «Мстислав Удалой избежал погони и, достигши Днепра, истребил огнем и пустил по реке стоявшие у берега ладьи, чтобы не дать возможности татарам переправиться через реку, а сам с остатками разбитых вернулся в Галич» (Н. Костомаров). Идея того, что отсутствие судов могло остановить монгольскую переправу через Днепр, неверна сама по себе — если надо было, то переправились бы и без них, в 1240 году они так и поступят. Форсировать реки степняки умели, и вряд ли бы их это при желании остановило бы. Зато если признать, что Мстислав банально струсил, то никакие заумные теории предлагать не надо — «бояся по себе погони от татар, а сам едва убежа в Галич» (I Софийская летопись). В «Повести о битве на Калке» этот сюжет звучит прямо противоположно тому, что предлагает Н. Костомаров: «И тогда же князь Мстислав Мстиславич Галицкий прибежал к Днепру и велел ладьи сжечь, а другие рассечь и оттолкнуть от берега, боясь по себе погони татар» — разница, как видим, налицо. Судя по всему, это понимал и сам Мстислав Удатный, поскольку, удалившись в Галич, он там затосковал и впал в глубокую депрессию. В итоге он накрепко разругался со своим зятем Даниилом Волынским, и дело даже дошло до боевых действий, а затем совершил и вовсе не поддающийся логике поступок, который стал причиной длительной войны в Юго-Западной Руси. Удатный неожиданно отказался от Галицкого княжества и передал его венгерскому королевичу Андрею, а сам удалился в Торческ, где в 1228 году и окончил свой жизненный путь. Вряд ли к нему применимо высказывание Н. Костомарова о том, что «это был лучший человек своего времени», поскольку его деяния говорят как раз об обратном.