Марк Батунский - Россия и ислам. Том 2
166 Там же. С. 78.
167 Там же.
168 Там же. С. 79. (Курсив мой. – М.Б.) Если бы Лев Толстой подобным образом смотрел на ислам, то он подвел бы эту его медиаторскую (согласно Соловьеву) функцию под свою общую формулу истории человечества как движения ко все «большему и большему единению. Единение это совершается самыми разнообразными средствами, и служат ему не только те, которые работают для него, но даже те, которые противятся ему» (Толстой Л.H. Полное (юбилейное) собр. соч. в 90 томах, т. 41. С. 17).
169 Там же. С. 79–80.
170 Там же. С. 80. (Курсив мой. – М.Б.)
171 Там же. С. 79.
172 Соловьев B.C. Китай и Европа // Русское обозрение, 1890, № 1. С. 674. Одна любопытная деталь, упоминая о которой, я, конечно, вовсе не склонен видеть в этом какую-либо вину Владимира Соловьева. Но тем не менее поговорить об этом стоит подробней. В период русско-японской войны японские газеты называли русских солдат убийцами и насильниками, тогда как русская шовинистическая пресса постоянно говорила о японцах как о «низшей расе», представители которой могут быть лишь дикарями, людоедами и варварами. Это возмущало Льва Толстого. (См. подр.: Шифман А.И. Лев Толстой и Восток. Изд. 2-е. М., 1971. С. 247; Шацилло К.Ф. Либералы и русско-японская воина // Вопросы истории, 1982, № 7. С. 106).
173 В первую очередь я имею в виду упомянутый выше фундаментальный труд А.И. Шифмана.
174 См., в частности, сб-к «Русская классика в странах Востока». М., 1982.
175 Как утверждает К.Н. Ломунов, западные толстовцы обычно выделяют и подчеркивают (и эта трактовка сказалась на восприятии Толстого индийскими интеллектуалами) «одну сторону противоречивых взглядов писателя – его призывы к непротивлению злу насилием, к пассивному неучастию в событиях, к отказу от общественной борьбы» (Ломунов К. Лев Толстой в современном мире. М., 1975. С.371).
176 Шифман А.И. Лев Толстой и Восток. С. 11.
177 Ленин В.И. Л.Н. Толстой и его эпоха //Ленин В.И. Полн. собр. соч., Т. 20. С. 102.
178 См. об этом также: Челышев Е.П. Лев Толстой и индийская литература // Русская классика в странах Востока. С. 25–26.
179 См.: Квитко Д.Ю. Философия Толстого. М., 1928, гл. IV.
180 Шифман А.И. Цит. соч. С. 15.
181 Что, конечно, ни в коей мере не мешало официальной церкви видеть в Толстом своего злейшего врага. Более того. В 1897 г. в решении миссионерского съезда (в Казани) Толстой назывался «антихристом» (Цит. по: «По поводу отлучения от православной церкви графа Л.Н. Толстого. Сб-к «Миссионерского обозрения». СПб., 1904. С. 60).
182 См. подр.: Галаган Г.Я. Л.Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л., 1981. С. 4.
183 О внимании молодого Толстого к понятиям «общее благо», «добродетель» и «порок» в связи с традициями их осмысления просветительной философией самосовершенствования см.: Куприянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. М.-Л., 1966.
184 См.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (юбилейное издание), т. 46. С. 4, 262. Для него понятие «справедливый» – эквивалент правильного и разумного (см. также с. 5, 10, 16, 17, 20, 25). И однако, у молодого еще Толстого возникает подспудное ощущение неправомерности отождествления этих категорий (см.: Там же. С. 7). О сложных воззрениях Толстого на этот вопрос см.: Бурсов Б.И. Лев Толстой. Идейные искания и творческий метод. 1847–1864. М., 1960. С. 30–43.
185 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 343.
186 Там же. С. 33.
187 Но и им владеют такие страсти, которые извращают и мужество и благоразумие, и мудрость, и справедливость.
188 Вновь хочу тут вспомнить об Александре Герцене, ибо и он вынужден был порой отказываться от этой древней антитезы «Запад/Восток», – во всяком случае, по отношению к России. Отрешившись от опыта Западной Европы, Герцен принялся искать приемлемый выход в других ситуациях, в других странах. В частности, он называет «два деятельных края» – Россию и Америку. Но Америка менее подготовлена к трансформации «в духе ассоциаций», тогда как Россия, напротив, «является совсем особенным миром, с своим естественным бытом, с своим физиологическим характером, – не европейским, не азиатским, а славянским». Но этот славянский мир – «наш родной Восток» (Цит. по: Дудзинская Е.А. Славянофилы и Герцен. С. 48).
189 См. подр.: Галаган Г.Я. Цит. соч. с. 22.
190 Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 47. С. 37. (Курсив мой. – М.Б.)
191 Там же. Том 29. С. 73.
192 Ибо «различие христианского от языческого учения добра в том, что языческое учение есть учение конечного, христианское же – бесконечного совершенства» (см. подр.: Там же. Т. 29. С. 59–60).
193 См. подр.: Галаган ГЯ. Цит. соч. С. 31.
194 Или, как он часто говорил, «мироотношению» (Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 16, 17).
195 Там же. Т. 26. С. 576.
196 Там же. Но есть одно примечательное рассуждение о том, какая, по Толстому, глубокая бездна отделяет нравственное учение «язычника» Аристотеля (в целом отрицательно им оцениваемое) и Будду и Христа (которых он ставит рядом, что, впрочем, вовсе не надо трактовать как признание полной тождественности буддизма и христианства): «Их обоготворили, потому что между ними бездна в постановке вопроса и в содержательности учения» (Там же. Т. 64. С. 100). В работе «Первая ступень» Толстой отнюдь не отрицает полностью «языческие добродетели», ибо в своем неизвращенном виде они – как и истинно христианское учение – ведут людей «к истине и добру» (Там же. Т. 29. С. 59). И потому «истинное христианство в своем проявлении не могло отвергнуть добродетели, которые указывало и язычество (как видим, Толстого интересует лишь его европейский вариант, а вовсе не, скажем, доисламская джахилийя! – МБ.)» (Там же. Т. 29. С. 60).
197 Галаган Г.Я. Цит. соч. С. 36.
198 Первые свидетельства этого внимания относятся к началу 1884 г. (см.: Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 66) – периоду систематического изучения Толстым «китайской мудрости».
199 Там же. Т. 54. С. 58.
20 °Cм.: Там же. С. 62.
201 Как интересно заметила Галаган, «понятие “набег”, т. е. внезапное нападение (русских войск на горцев. – М.Б.), осмысляется в рассказе не в качестве одного из частных тактических вариантов стратегии войны. Оно вырастает в толстовском анализе в своеобразный символ разрушения жизни (я бы обязательно добавил: “мирной”, “патриархальной”. – М.Б.), символ “внутренних отношений” в мире существующем». Не случайно, продолжает Галаган, «это заглавие появляется уже после завершения работы над рассказом, заменив собою и первое нейтральное название “Письмо с Кавказа”, и последующее “Описание войны”. Но далее я уже не согласен с Галаган, когда она утверждает, что в ходе работы над рассказом Толстой в конце концов стремился выразить лишь «противопоставление жизни людей и жизни природы в качестве начал, олицетворяющих существующее и должное» (Галаган Г.Я. Цит. соч. С. 43). Помимо этого противопоставления, присутствует (а может быть, даже и доминирует) иное: «набег» европейской цивилизации на традиционно восточный (но – что всего важней в данном случаев – выступающий объектом экспансии!) уклад. До сих пор поэтому кажется совершенно неясным, с каких бы позиций Толстой нарисовал в своем задуманном, но так и ненаписанном, романе характер русских крестьян-переселенцев на востоке и юго-востоке России, в реке Белой, в Сибири и в районе Ташкента. По свидетельству его жены (см.: «Дневник Софии Андреевны Толстой», т. I. С. 37), писателю виделся характер русского Робинзона, который на новых землях начинает новую жизнь, движимый силой, «завладевающей» трудом и любовью. Но кто бы был Пятницей, и, главное, мусульманином– Пятницей?
202 См.: Галаган Г.Я. Цит. соч. С. 41.
203 Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 234–235. (Курсив мой. – М.Б.)
204 См.: Галаган Г.Я. Цит. соч. С. 42.
205 Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 46. С. 128. Любопытно, что и движущиеся в набег на горцев – олицетворявших органическое течение жизни, ее стихийную силу, борющихся с «господством формы» в ее наихудшем, николаевском, варианте, – русские войска наделены такими определениями, которые соотносятся с понятиями «темнота» и «мрак»: «Перед собой я видел сплошную колеблющуюся черную стену, за которой следовало несколько движущихся пятен: это были авангард конницы и генерал со свитой. Сзади нас поднималась такая же черная мрачная масса но она была ниже первой: это была пехота» (Там же. Т. 3. С. 28. Курсив мой. – М.Б.). «Черная стена, черная мрачная масса, пятна» – это «качественно однородные образы, вторгающиеся в сознание повествователя и превосходящие по степени интенсивности своей «черноты» общий «непроницаемый мрак» ночи» (Галаган Г.Я. Цит. соч. С. 45). Выделившись на его фоне, эти образы-символы («черная стена», «черная мрачная масса», «пятна»), сопровождающие повествователя до рассвета (см.: Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 29), четко демонстрируют толстовское отношение к тем, кто совершает набег, неся с собой разрушение и смерть. Недаром и в одной из первых редакций «Хаджи-Мурата» есть такие слова о том, кто беспрестанно посыпал войска на Кавказ – императоре Николае I: «Как мог установиться в душе этого человека этот страшный мрак, заставлявший его принимать свою злодейскую жизнь за подвиг самоотвержения и образец добродетели?» (Там же. Т. 35. С. 551. Курсив мой. – М.Б.)
