Дмитрий Егоров - 1941. Разгром Западного фронта
На следующий день 78-я ПД действовала еще более решительно и к вечеру прошла через «проклятую Беловежскую пущу» насквозь. Было убито около 600 советских солдат и командиров, 1140 человек было взято в плен. Около трех тысяч красноармейцев немцы оттеснили на позиции 1 7-й пехотной дивизии. Сама 78-я за два дня боев в Беловежской пуще потеряла 114 человек убитыми и 125 ранеными. Задача по окончательной «зачистке» пущи была возложена на 137-ю ПД 9-го армейского корпуса, штаб которой к этому времени обосновался в старинном замке Белая Вежа.
К Волковыску, который расположен северо-восточнее Беловежской пущи, стягивались разрозненные части из состава 1-го и 5-го стрелковых корпусов. При беспорядочном отступлении они так перемешались, что нелегко уложить воспоминания ветеранов в единую цепочку. Где-то в районе Волковыска (установить точнее не выходит, слишком мало данных) был перехвачен немцами и уничтожен при попытке прорыва дальше на восток 13-й стрелковый полк 2-й стрелковой дивизии. У меня хранится несколько писем бывших воинов полка, но они, увы, ничего не проясняют. Есть лишь одно серьезное свидетельство — устный рассказ бывшего сержанта, командира расчета 45-мм орудия полковой батареи Ф. И. Родионова. Судьба этого человека сложилась весьма причудливо. Бежав с товарищами в 1944 г. из лагеря при каменоломне во французской Лотарингии, он прятался у крестьян-французов, а затем вступил добровольцем в армию США. Закончил войну в Кельне наводчиком орудия, но, когда узнал, что, по советским меркам, такое деяние, как служба даже в союзной армии, есть нарушение присяги, измена и предательство и за нее по возвращении на Родину гарантирован приличный срок заключения, уничтожил выданную американцами справку и в Тулоне сдался советским репатриационным властям. Был принят в состав «фильтрационной» команды некоего генерал-майора НКВД Яновского, еще раз призван в армию, в 356-й артпульбатальон Нестеровского укрепрайона на территории вновь образованной Калининградской области. Службу в 41-м Ф. И. Родионову не засчитали и звание сержант не восстановили. После увольнения из армии он поселился в Черняховске, бывшем Инстербурге. Когда состарился и получил нищенскую пенсию, попытался доказать свое участие в боевых действиях — безрезультатно. Написал письмо в Германию на имя канцлера Г. Коля, без точного адреса, фактически «на деревню дедушке». Ответ пришел неожиданно быстро. Педантичные немцы подняли архивы и выдали бывшему пленному подробнейшую справку: где, когда и при каких обстоятельствах был пленен (а схватили его в сентябре в районе Бреста в форме, с красноармейской книжкой и при оружии — с автоматом ППД без единого патрона), в каких лагерях содержался, указали, и когда он «бежал и пойман не был». Но в военкомате справку у старика не приняли, сославшись на то, что она выдана иностранным государством, а потому не может являться доказательством его службы в действующей Красной Армии в 1941 г.
Родионов рассказал мне о том, что после боев в районе крепости Осовец части 2-й дивизии начали отходить в глубь страны по приказу, как говорили, самого Сталина. Шли организованно, походными колоннами, вместе с полком двигалось несколько подразделений кавалерии, действовавших совместно с пехотой с утра 22 июня. Боестолкновений с наземным противником не было, иногда налетала авиация. Польские девушки кричали вслед: «Пойте „Катюшу“», вдогонку с крыш и из окон иногда звучали выстрелы. Так прошли район Белостока, где уже не было войск Красной Армии. На марше якобы сбежал начштаба майор Шварц, немец по национальности. Ближе к Волковыску стали попадаться разрозненные, деморализованные группы советских военнослужащих. Здесь полк был остановлен гитлеровцами и занял круговую оборону в лесном массиве. Два дня сражались в полном окружении под ожесточенными бомбежками, штыковыми контратаками отбрасывали врага назад; убитых закапывали в воронках. Рыли в лесу колодцы, но высохшая земля не дала воды. Боеприпасы и провиант кончились, из артиллерии осталось две сорокапятки. На третий день пошли на прорыв и уже думали, что удалось, скоро встретят своих. Выскочили из леса на широкое поле… прямо под огонь минометов и орудий. Конница сразу полегла, скошенная шквалом разрывов мин, — все поле покрылось черкесками и папахами убитых бойцов-кавалеристов, истошно кричали раненые кони. Сейфы с документами полка и Боевое Знамя везли на грузовике, охраняли Знамя трое бойцов под командой молодого политрука. В машину попал снаряд, вся знаменная группа погибла. Лошади в упряжках двух уцелевших орудий 13-го СП от близких разрывов словно взбесились. Ездовой Барабанов из расчета Ф. И. Родионова схватил их под уздцы, но обезумевшие животные утащили и зарядный ящик, и пушку в какой-то пруд. Командира батареи старшего лейтенанта Новикова убило, взводный младший лейтенант Достанко пропал неизвестно куда. Сам сержант получил легкие осколочные ранения обеих ног. Он рассказывал, что замполит полка батальонный комиссар Трофимович застрелился, когда остатки полка еще дрались. Уцелевшие бойцы снова скрылись в лесу, откуда могли наблюдать, как нацисты добивали раненых. По словам Родионова, командира полка Леусова они взяли в плен и стали избивать (они видели это в бинокль). Так прекратил свое существование стрелковый полк с «несчастливым» номером 13. Но осталась одна неясность. Согласно утверждению Ф. И. Родионова, командир полка был пленен. По ОБД, он «бьется», как пропавший без вести в июне 1941 г. Согласно справке ЦАМО, подполковник Леусов Федор Тихонович, 1899 г.р., сибиряк, кавалер ордена Ленина за финскую кампанию, 11 апреля 1944 г. был арестован органами ГУКР «СМЕРШ», вскоре осужден и 10 декабря того же года умер в местах заключения. Дело было прекращено с посмертной реабилитацией 11 марта 1959 г.[480]. Что произошло с комполка-13, действительно ли он был в плену и его арестовали после освобождения или все было по-другому, установить не удалось. В Центральном архиве ФСБ данных не оказалось.
После боев на реке Нарев и ожесточенных воздушных налетов восточнее Белостока 383-й гаубичный полк 86-й дивизии уже не представлял той грозной силы, что была утром 22 июня. Потери в матчасти были очень велики, погибло множество бойцов и комсостава. Во 2-м дивизионе из 323 человек осталось 40, из 22 офицеров — 2: сам командир старший лейтенант И. С. Туровец и командир огневого взвода 6-й батареи лейтенант Х. Н. Шамсутдинов. Дивизион лишился семи гаубиц. В районе Волковыска сложилась исключительно неблагоприятная для отходящих войск обстановка. Немцы наступали и с юга — от Бельска, — и с севера — от Гродно, — и с запада — от Белостока. Понять что-либо и сориентироваться было почти невозможно, и когда 383-й ГАП был атакован немцами при поддержке танков и полуокружен, 2-й АД развернулся и с 5–7 выстрелами на орудие принял свой последний бой. Под шквалом огня расчеты выпускали по врагу последние снаряды. Немцы густо накрыли позиции артиллеристов минами; словно косой осколки в мгновение ока выкосили орудийную прислугу, и наступила тишина. Звучали лишь отдельные хлопки винтовочных выстрелов: некоторые бойцы, не желая попасть в плен, стрелялись. Снимали сапоги и пальцами ног нажимали на спуск. Туровец был тяжело ранен, из раздробленной ноги фонтаном била кровь. Он перетянул перебитую артерию ремнем, потом перевязал рану двумя индивидуальными пакетами. От потери крови потерял сознание, когда очнулся, не мог понять, сколько прошло времени. Ему повезло: проходивший мимо неизвестный молодой лейтенант поймал лошадь и помог раненому взобраться на нее. Потом Туровца забрал в свой грузовик полковник М. Г. Бойков, но при форсировании Щары они растеряли друг друга. Х. Н. Шамсутдинов был ранен под Слонимом, домой из плена вернулся в 45-м.
Схожей была участь 3-го дивизиона 383-го артполка. А. А. Маклашин, курсант учебной батареи, так запомнил эти дни: «Западнее Волковыска мы приняли последний бой, немцы нас окружили и атаковали с тыла. Мы развернули пушки и прямой наводкой стали расстреливать гитлеровцев. Они, видимо, такой наглости не ожидали и, заполняя ряды убитых и раненых, шли на нас цепь за цепью. Но мы настолько быстро вели огонь, что немцев осталось в живых очень мало, и они бросились наутек в деревню. А у нас кончились снаряды, и мы успели лесными дорогами выйти из кольца, так как немцы не могли сразу прийти в себя… С этого момента мы стали НЕБОЕВОЙ единицей. Но хотели сохранить материальную часть и отходили к Волковыску, затем дальше на восток, сначала по дороге на Лиду, а затем по дороге на город Слоним… Пушку и трактор оставили в каком-то лесу. У одного села нас встретил, вероятно, немецкий десантный пост и преградил нам путь к отступлению. На дороге сосредоточилось около 2–3-х полков выходящих из окружения солдат разных родов войск. Часа в 4 утра на нас налетела авиация, бомбила и расстреливала нас несколько часов подряд. Увидев самолеты противника, мы все побросали и со страху бросились в лес. Здесь мы все потерялись, я остался из наших один. Потом присоединился к группе таких же, как я. Нас собрал в лесу полковой комиссар (фамилии не помню), рассказал обстановку (мы узнали, что находимся в глубоком тылу у немцев) и сказал, что надо пробираться к своим по 2–3 человека». Его сослуживец Н. Н. Степуненко добавляет: «Помню, при отступлении, когда наутро все наши отступавшие части скопились в одном небольшом лесу, нас облетела „рама“. Сразу же нас начали бомбить, одни самолеты улетают, другие прилетают — и так бомбили целый день. К вечеру немецкие автоматчики оцепили лес и подожгли его. Наши войска, кто еще остался жив, заняли оборону и вели бой… Немцы окружили нас и начали расстреливать. Начало темнеть. Чтобы не попасть в плен, начальник техслужбы 383-го ГАП подполковник Якшто сказал водителю взять полуторку, и я лег в кузов. Рванули в темноте по лесу, на большой скорости, через окруживших нас немцев и вырвались из кольца. И так с этого момента я уже больше не видел своих однополчан». Многим казалось тогда, что нужно пробиваться на Слоним. «На Слоним!» — это звучало как девиз, как клич. Но самый короткий путь, как правило, самый тяжелый. Те, кто прошел его и остался жив, назвали дорогу Волковыск — Слоним «дорогой смерти».
