Лев Гумилёв - Древняя Русь и Великая степь
Рыцарский Запад, оснащенный самой новой военной техникой, вторично пал перед Востоком, абсорбировавшим как испытанную монгольскую пассионарность — в Орде, так и новую — в Турецком султанате, сломавшую крестоносцев под Никополем. Турецкая угроза на Балканах связала руки каталонским пиратам, французским феодалам, венецианским и генуэзским негоциантам, пытавшимся сделать из Древней Эллады колонию, и Венгерскому королевству, оплоту католической Европы на юго-востоке. Литва была настолько ослаблена, что в 1401 г. по акту Виленской унии согласилась на включение ее в королевство Польское.[1171] Грандиозные замыслы Витовта были опрокинуты «силой вещей» — исторической закономерностью, причем все «осколки» Древней Руси были опустошены татарскими набегами. Собственно говоря, 1399 год можно считать концом древнерусского этногенеза, как падение Константинополя в 1453 г. — византийского. От побоища на Ворскле выиграла только Москва, получившая необходимую ей передышку. Но почему не воспользовались своей победой татары?
214. Гибель, и еще раз гибель
Нике — жестокая богиня: даруя успех, она требует воздаяния. Правда, победителей не судят, но зато их убивают. Так умер Темир-Кутлуг в год своей победы.
Но почему? Ведь это был воин в расцвете сил. Здоровый, умный, любезный своему народу. Сведения о его смерти очень туманны. Только Шереф ад-Дин в «Книге побед» написал, что «человек бунтуется, когда видит, что разбогател». Как может «бунтоваться» правитель суверенной державы? Ведь он был популярным ханом, ибо его поддержали в 13 98 г., когда Тохтамыш пытался вернуть себе власть в Сарае, и тогда, когда воины Белой Орды схватились с рыцарством Литвы, Польши и Тевтонского ордена. Кому стал неугоден хан-победитель?
Шереф ад-Дин поясняет: Темир-Кутлуг «проявил неблагодарность и совершил неприязненные действия, теперь умер… и улус его в беспорядке».[1172] Шереф ад-Дин прославлял Тимура и писал с его позиций. Степняки не любили Тимура и защищались от него как могли. Следовательно, у Темир-Кутлуга был выбор между милостью союзного правителя и симпатией своего народа. Видимо, он выбрал свой народ… и погиб. А мурза Едигей сохранил верность Тимуру… и стал правителем улуса Джучиева, посадив на золотой престол юного Шадибека, брата погибшего. Этого мальчика не тронула агентура Тимура, и Шадибек пережил своего страшного соседа, умершего в 1405 г. Но это еще не все.
Когда весть о смерти Тимура и распаде его державы достигла берегов Волги, правительство хана Шадибека вернулось к традиционной политической линии Золотой Орды — тесному союзу с Великим княжеством Московским, за последние годы весьма усилившимся. Главный враг Москвы Василий Кирдяпа умер в Городце в 1403 г.,[1173] а его брат Семен, «добиваясь своей отчины, 8 лет служил в Орде, не почивая и много труда претерпе, своего пристанища не зная и не обретая покоя ногами своими, ине успе ничтоже».[1174] Суздальско-Нижегородское княжество перестало существовать, а вместе с покоренной территорией Москве досталось поволжское купечество с унаследованными от киевских времен торговыми путями, рынками и формами товарообмена.
Мощный соперник Москвы Олег Рязанский обратил свой военный талант против Литвы и в 1401 г. отвоевал у Витовта Смоленск для своего зятя Юрия Святославича, казнив бояр-литофилов.[1175] Но уже на следующий год Семен Ольгердович разбил рязанские войска у Любутска. Потрясение было сильным; Олег Иванович скончался, к счастью, дома и был погребен в семейном склепе в 1402 г. После его смерти Рязань уже не была соперницей Москвы.
Витовт, окрыленный успехом, двинулся на Москву, но Шадибек прислал Василию I помощь, и, когда в 1406 г. оба войска сошлись на р. Плаве (около Тулы), Витовт, видимо вспомнив Ворсклу, отступил без боя.[1176] Союз Орды и Москвы снова оправдал себя.
Тем временем Тохтамыш, ставший из государя беком, а скорее багатуром, нашел применение своим способностям. Он, как теперь принято говорить, вернулся к уровню своей компетенции. Увидев своим опытным оком, что сулит битва рыцарей с гулямами тимуровской выучки, Тохтамыш вывел свой отряд с берегов Ворсклы еще до сражения и без потерь привел его в родное Заволжье. Зауральские татары его поддержали, это позволило ему дождаться кончины Тимура, бояться коего было незазорно.
Узнав о развале тимуровской державы и распрях между Тимуридами, Тохтамыш попытался взять Сарай, но был отброшен Шадибеком к низовьям Тобола и там убит.
Шадибек показал себя толковым правителем и полководцем. Поэтому, едва превратившись из юноши в зрелого мужа… он «умер», а на его место Едигей возвел ребенка, сына Темир-Кутлуга, Пулада, который, в свою очередь, был свергнут в 1410 г. Дальнейшее перечисление цареубийств и распрей нецелесообразно. Ясно, что единство Орды было потеряно, что татарский этнос рассыпался, что верным тимуровской традиции остался только Едигей, захвативший Черноморское побережье и совершивший губительные набеги на Россию и Литву. Когда же он погиб в битве с сыновьями Тохтамыша, то можно сказать, что описанная эпоха кончилась и наступила пора перехода растущей страны — России из фазы подъема в акматическую фазу, с новыми ритмами, задачами и иной расстановкой сил.
215. Размышление о традиции
Со времени Чингисхана до описываемых событий прошло только полтораста лет, но соотношение сил изменилось диаметрально. Кочевники утратили способность побеждать, а оседлые сохранили ее на том же уровне, что и в начале XIII в. Выходит, что консервативная система оказалась могущественнее эволюционирующей. Парадокс? Нет. Это показывает, что развитие шло с нарастанием энтропии. В самом деле, победы первой половины XIII в. Монголия одерживала благодаря «людям длинной воли», сумевшим привлечь под свое девятиножное белое знамя[1177] степных родовичей, батуров и нухуров, каждый из коих был не менее храбр и вынослив, чем любой соратник Тэмуджина, но не обладал пассионарностью. Погибшие древние монголы были благожелательны к чужим религиям и философским концепциям, гостеприимны и верны договорам, а побежденных противников щадили за проявленную доблесть и верность, предлагая им вступить в свое войско.
Этот стереотип поведения непонятен обывателю: степному, деревенскому, городскому, академическому. Обыватель расценивает соседей по количеству неприятностей, ему причиненных. Чем их меньше, тем сосед лучше. И обыватель вечен: стоит погибнуть пассионариям, а он тут как тут.
Как известно, монгольские пассионарии истребили друг друга в междоусобицах второй половины XIII в., а обыватели «монголосферы» расплодились. Скот пасти они умели, ханов слушались, остатки добычи предков растрачивали, а учиться чему-либо им было не нужно, так как их существование было обеспечено гомеостазом. В Степи они теряли даже военные навыки, сохранение которых было ценно на окраинах «монголосферы». Но там монголы отюречивались, обыранивались, окитаивались. Яркими представителями маргинальной популяции были Тимур и его гулямы — воины-профессионалы.
Теперь можно сделать эмпирическое обобщение. Этногенез определяют три параметра. Первый — ландшафтно-географический, или жесткая связь этноса с кормящим ландшафтом. Так как ландшафтные условия не стабильны, особенно во внутренних регионах континента, то сила и слабость кочевых этносов зависят от степени увлажнения степной зоны Евразии. В XIII—XIV вв. условия были оптимальные. В XVI в. наступила вековая засуха; следовательно, XV век был периодом переходным и неустойчивым.
Второй параметр — энергия, создавшая этносистемы и неотвратимо убывающая. Пассионарность рассеивается среди окружающих этносов, поднимая их активность, или уходит в никуда вместе с гибелью ее носителей — богатырей. Чем быстрее идет энтропийный процесс, тем скорее пассионарии уступают место гармоничным особям, которые способны продлить существование этноса на несколько веков.
Третий параметр — этническая доминанта, образованная благодаря освоенному наследию былых этносов, пассионарность коих иссякла, но культура еще очаровывает потомков. Так, франки и лангобарды уважали античную мудрость, россияне преклонялись перед византийской иконописью, богословием и музыкой; табгачи династии Тан почитали конфуцианство и даосизм, а персы и арабы, даже после развала халифата, сохранили рифмованную историю древних персидских царей — «Шахнамэ». Творения человека в отличие от произведений природы не развиваются, а либо существуют, либо разрушаются. Но именно они открыты непосредственному наблюдению, благодаря которому Науке доступно понимание явлений невидимых, но умопостигаемых. Более того, в каждом из нас живет генетическая память, не ощущаемая в повседневности, но иногда вспыхивающая в подсознании. Недаром сказал поэт:
