Лев Гумилев - PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник)
Авалокита помог ему, дал бобы, пшеницу, ячмень и всякие плоды и сказал: «Брось в землю, они вырастут, и ты будешь кормить детей». И вот от этих детей пошли тибетцы. Древняя легенда довольно точно передает коллизию, которая исторически подтверждается: наличие двух этнических субстратов, которые в условиях пассионарного толчка консолидировались и создали единый, монолитный и весьма энергичный, хотя и многоэлементный, мозаичный внутри системы тибетский этнос. Исходными элементами этого этноса были, с одной стороны, дардские и монские индоевропейские племена, а с другой – монголоидные кяны (кян – древнее произношение цян). Все они были духовно скреплены единой верой – митраистской религией бон, но не могли достичь политического единства, потому что каждое племя не желало признать главенства другого. Но тибетцам повезло, им удалось найти компромисс. В эпоху великого упадка Китая в V в., когда в бассейне Желтой реки шла жуткая резня, один из побежденных вождей бежал от своих победителей табгачей (этнос, пришедший из Сибири) в Тибет. Звали его Фанни. Тибетцы приняли его с отрядом и выбрали своим цэнпо. Цэнпо – это не то царь, не то председатель, не то президент; в общем, высшая тибетская должность с большими полномочиями и без всякой возможности их осуществления. Таким образом нейтральный пришелец Фанни стал главой всех тибетцев с большими прерогативами, но без реальной власти, потому что он должен был считаться и со жрецами бона, и с племенными вождями.
Тем не менее единая организация была создана, и тибетцы стали распространяться на запад, завоевывая памирские земли, и на восток. Шаншун – это Северный Тибет – они не захватывали, потому что жить там плохо: слишком большая влажность, муссоны с Индийского океана, достигая хребтов Северного Тибета, выпадают здесь проливными дождями, дальше через Куньлунь они не переносятся, но в Северном Тибете такая сырость, что и кизяк гниет сразу же, не сохнет, и деревья, если падают, немедленно гниют, и нечем развести огонь, хотя лесов много и зверей много. Поэтому тибетцы двинулись на восток и запад.
Каждый поход надо было согласовывать со всеми вождями племен и с жрецами религии бон; руки у цэнпо были связаны, а он стремился к реальной власти и поэтому обратил свои взоры к буддизму. Как я уже говорил, буддийские общины всегда ютились у подножия деспотических престолов, потому что деспот, не имеющий опоры в народе, нуждается в космополитичных интеллигентных советниках и сотрудниках, не связанных с народом и обязанных лично ему. Буддийская община по принципам своим всегда экстерриториальна; человек, вошедший в общину, рвет все прежние этнические, племенные, родовые связи. Поэтому деспоту очень удобно использовать энергичных буддистов в качестве своих советников или чиновников.
Этот опыт перенял один из цэнпо, Сронцангамбо. Он пригласил к себе буддистов и сказал им, что он разрешает проповедовать буддизм в Тибете и тем самым надеется получить оппозицию племенным вождям и жрецам бонской веры. Коллизия известная: престол выступает против традиционной аристократии и церкви. В Европе такое бывало неоднократно. Кончилось это для Сронцангамбо плохо, несмотря на его исключительную энергию. Источники сообщают о постройке им великолепного дворца Потала; его можно увидеть на многочисленных картинках, он до сих пор стоит: тогда строили надежно. Вокруг дворца тогда валялись вырванные глаза, отрубленные пальцы, руки, головы, ноги людей, которые или не хотели принимать буддийскую веру или спорили с ней. Потом куда-то исчез сам цэнпо, буддизм оказался в гонении, потом царь появился снова. История темная. Я просидел несколько лет над тибетской историей этого периода и пришел к выводу что установить хронологию этого периода при наличии даже нескольких версий – собственно тибетской, китайской – и отрывочных сведений, которые сохранились в Индии (они переведены на английский и все сейчас доступны), очень трудно [63, с. 16–17].
Ясно то, что в Тибете сложились две партии – монархическая, которую поддерживали буддисты и которая хотела совершить в стране переворот с ущербом для аристократии и традиционной церкви, и партия традиционалистов – аристократов, сторонников бона и противников буддизма.
С одним из последних – Мажаном – произошла такая история. Он фактически был главой правительства при молодом цэнпо и ничего не боялся, потому что знал, что убить его буддисты не могут – буддистам нельзя никого убивать. Но буддисты вышли из положения. «Ладно, – сказали они, – мы его не убьем»; заманили правителя-бонца в подземную пещеру, где были могилы царей, и заперли дверь; никто его не убивал, он сам там умер. И закон буддийский был соблюден, и переворот совершен. Молодой цэнпо был объявлен воплощением Маньчжушри – бодисатвы мудрости; он вел жесточайшие войны руками своих бонских подданных, но правил ими при помощи буддийских советников. Кончилось это все трагически – бонские жрецы его околдовали, когда он изменил своей тибетской жене в пользу индусской. Обиженная жена заполучила его нательное белье, через эту одежду его «околдовали», и он умер. По-видимому, его отравили.
Ясно, что пассионарное напряжение было там страшное, власть использовала иноземную культуру для объединения Тибета. Это привело к трагической развязке. Последний монарх Лангдарма вернулся к вере предков и начал истреблять всех буддийских монахов. Тогда один буддийский монах решился его убить – пожертвовал своей душой, не жизнью, которой не жаль, а бессмертием, ведь душа монаха-убийцы должна развалиться, погибнуть и в нирвану уже никогда не попасть. Но он ради веры пожертвовал душой, застрелил Лангдарму и убежал [63]. А потом началась полная анархия, Тибет развалился, а ведь это была крупная держава. Непал и часть Бенгалии принадлежали ей.
Каждое племя огородилось дозорами, каждый монастырь и замок огородились высокими стенами, выйти куда-нибудь попасти скот или поохотиться стало связано с риском для жизни, то есть в Тибете после этой пассионарной вспышки сгорание произошло настолько быстро, что все взорвалось. Буддизм потерял Тибет полностью, тибетцы вернулись к старой вере и колдовству, которое их очень устраивало: можно околдовать врагов и опоить их зельем, навести на них порчу – очень хорошие средства борьбы. Но в XI в. явился туда новый проповедник – Атиша, который стал проповедовать мягкие формы буддизма (а буддизм в это время имел уже огромное количество разных форм). У него оказался талантливый ученик – поэт Миларайба, который сочинял дивные стихи. И эти стихи на родном тибетском языке дошли до сердец тибетцев. Постепенно тибетцы стали переходить в буддизм, принимать его принципы, и даже бон разделился на черный бон, враждебный буддизму, и белый бон, компромиссный буддизму. Продолжалось это до XV в., пока там не появился новый гениальный тибетский мальчик Цзонхава, который создал «желтую веру» – тот будцизм, который стали исповедовать монголы, буряты и калмыки. Вера эта складывалась под влиянием несторианства, которое было принесено еще в VI в. в Восточную Азию, – все это уже подробности истории культуры, которые нас сейчас не интересуют.
Хуннский вариант
Восточная Азия разделена климатическим барьером на два больших региона. Первый – Срединная равнина (Чжунго) между великими реками Хуанхэ и Янцзы – теплая влажная страна, орошаемая тихоокеанскими муссонами [62, с. 180. См. также: 17, с. 41; 50; 92, с. 56; 128, с. 18]. Севернее ее сухие степи и пустыни нынешней Монголии и Джунгарии, малопригодные для земледелия. Еще в древности первый объединитель Срединной равнины Цинь Шихуанди приказал соорудить стену, разделившую оба эти региона. И хотя стена неоднократно ломалась и рассыпалась, ее возобновляли; так древние географы нашли наилучшее место для границы между двумя географическими регионами.
Севернее этой границы последовательно возникали и исчезали саки, хунны, табгачи, древние тюрки – тюркюты, уйгуры и монголы.
А южнее историки насчитывают три витка этногенеза: архаический, древний и средневековый. Очевидно, и до архаического периода были какие-то неизвестные нам этногенезы, как, впрочем, и во всех ранее перечисленных вариантах.
Предки аборигенов бассейна Хуанхэ, которых мы в дальнейшем для простоты будем называть по привычке китайцами, постоянно вели войны друг с другом и вытеснили ряд племен на север. Беглецы, покинувшие родину и укрывшиеся за просторами пустыни Гоби, были предками хуннов. В нынешней Монголии они смешались с местными племенами, имевшими уже развитую и богатую культуру. Так сложился новый этнос – хунны.
В IV в. до н. э. хунны образовали мощную державу – племенной союз 24 родов, возглавляемый пожизненным президентом – шаньюем – и иерархией племенных князей – «правых» (западных) и «левых» (восточных). Хунны были воинственны, мужественны, восприимчивы к культуре. Казалось, что им предстоит великое будущее [34, с. 292; 65].
