Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
Дело даже не в том, какой совет возник первым, Петербургский или Иваново-Вознесенский. Может быть, в рассказе Волина звучит и мотив: именно мой первый. Важно, что такие советы стали в те годы появляться, что в них участвовали и рабочие, и либеральные интеллигенты (которые, вероятно, слышали о теории синдикализма), что направленность таких советов была оппозиционная, антиправительственная. Ряд анархистских групп выступали против властей. И далеко не всегда большевики играли ведущую роль в возникновении советов. Они и здесь, как и в других случаях, заимствовали чужую идею. Кстати, в анархистской организации Иваново-Вознесенска состоял и Фурманов, в дальнейшем большевик, автор «Чапаева».
Первые советы, по мнению В. Дамье — авторa статьи об анархизме «Столетие советов и современные российские левые» («НЗ»), интересны и для современности «как форма организации потенциального массового движения и как структура желаемого общества».
В деревне советы в период первой русской революции приняли несколько иную форму. В ней советы стали, по существу, органами крестьянских общин, тоже ориентированных на самоуправление, неприятие существующей власти, на стихию протеста, стихию революционную. Община, земское самоуправление в очень большой степени стали выразителями требований крестьян, их воли к переменам и их протест (8–9). Одобрение деревень, т. е. подавляющей части населения, оказалось на стороне эсеров и анархистов. Они обещали крестьянам землю и были далеки от либеральной городской элиты, вызывавшей недоверие народа. Это повторится и в 1917 году, при выборах в Учредительное собрание.
Итак, для анархистов характерна идея советов как формы самоорганизации трудового населения, складывавшейся в ходе борьбы людей за свои нужды и права. Советы, по мнению анархистов, по мере развития могут превратиться в будущий общественный строй, которому присуща свободная инициатива людей, самоорганизация, независимая от институтов власти, политических партий, стремление явочным порядком отстоять свои права, принятие решений обо всех основных действиях на общих собраниях, солидарность и взаимопомощь.
Программа, совсем не мракобесная, вызывающая во многом сочувствие. На практике было сложнее. На первый план выдвигалась стихия крестьянского бунта, «черной земной крови», которая «сулит нам, напрягая вены, все разрушая рубежи, неслыханные перемены, невиданные мятежи» (провер. А. Блок). О таком бунте размышлял еще Пушкин в откликах на современные ему крестьянские волнения, в «Истории пугачевского бунта», опасаясь (а вовсе не оправдывая) его, но и понимая всю сложность проблемы.
К стихии крестьянского бунта присоединялась и стихия уголовная, разбойничья. Часто они оказывались слитыми воедино. Вспомним о некоторых фактах, мифах, легендах. Издавна существовали легенды о благородном разбойнике, защитнике народа от произвола властей. Образы таких разбойников вошли в фольклор, в литературу: Робин Гуд в Англии, Томас Моор в Германии, Стенька Разин, Пугачев, пушкинский Дубровский, Роман Дубровин в «Воеводе» Островского в России, Кармелюк на Украине и многие, многие другие. Но это — разбойники романтизированные, мало похожие на реальных. Впрочем, романтическое начало можно было встретить и у последних. Деятельность Махно и Котовского, о которых речь пойдет далее, — свидетельство возможности такого сочетания (бандитизма и романтизма). Вся эта сложная смесь отразилось и в событиях первой русской революции, и в октябре 17 г., и во время гражданской войны.
Следует вспомнить и пророческое «Предсказание» Лермонтова:
Настанет год, России черный год,Когда царей корона упадет;Забудет чернь к ним прежнюю любовьИ пища многих будет смерть и кровь<…>В тот день явится мощный человек,И ты его узнаешь и поймешь,Зачем в руке его булатный нож;И горе для тебя! — твой плач, твой стонЕму тогда покажется смешон;И будет все ужасно, страшно в нем,Kак плащ его с возвышенным челом
В примечаниях к стихотворению (т.1, с. 368) обычно отмечалось, что оно написано под впечатлением «крестьянских восстаний в России, усилившихся в 1830 в связи с эпидемией холеры» (это верно- ПР) и что Лермонтов «изображает крестьянское восстание мрачными красками, разделяя в этом вопросе ограниченность дворянских революционеров» и его стихотворение «вовсе не отражает отрицательного отношения Лермонтова к народному восстанию» (что весьма спорно — ПР). Вернее бы сказать, что Лермонтов, как и Пушкин, видит страшные стороны разгулявшейся народной стихии.
К этому ряду следует отнести и А. Блока, в частности его поэму «Двенадцать». В советское время подчеркивалось, что поэт принимает революцию, поставив впереди двенадцати революционеров (двенадцати апостолов) Иисуса Христа:
В белом венчике из розВпереди Иисус Христос
Кстати, некоторые противники «религиозного дурмана» считали неуместным, снижающим революционный пафос поэмы, появление Христа во главе двенадцати. Они предлагали другой вариант последней строки: «Впереди идет матрос», не заботясь о том, что с матросом не совсем совместим белый венчик из роз. Но если придерживаться реальности, что вовсе не входило в замысел Блока, оправдывавшего революцию высшим из возможных оправданий — именем Христа, матрос и на самом деле был бы более уместным впереди героев поэмы. Ведь они тесно связаны с разбойной, уголовной стихией, с кровью, грабежами («на спину надо б бубновый туз», «запирайте этажи, нынче будут грабежи»). Не случайно столь часто в поэме упоминается нож, тот самый «булатный нож», о котором писал Лермонтов, который является как бы символом разгулявшейся кровавой стихии («уж я ножичком полосну, полосну», «шрам не зажил от ножа»). Нож оказывается инвариантом топора, к которому предлагали звать Русь.
Обратимся к другому произведению другого автора, к поэме Маяковского «Хорошо». Она написана к 1927 году, и ее подзаголовок — «Октябрьская поэма» (именно десятилетие октябрьской революции — существенный шаг в оформлении официального мифа о ней, в создании которого участвовали и Маяковский, и Эйзенштейн). В поэме говорится о трудностях, о стихийном разгуле, мрачных сторонах. Но пафос её совсем другой, чем у Блока — пафос восхваления революции и роли коммунистической партии, которая подчиняла, «строила в ряды» стихию. Роль партии — мотив совершенно обязательный. Без него обойтись нельзя. Маяковский это хорошо знал, и в последних его двух поэмах («Ленин» и «Хорошо») гимн партии и советской власти звучит «во весь голос».
В давние времена современники Лермонтова, сторонники официального патриотизма выражали недовольство началом одного из его стихотворений, «Родина»: «Люблю Россию я, но странною любовью!». Им не нравилось это но: сказал бы просто: «люблю Россию», «люблю по-русски», а тут почему-то «странная любовь». Такой-то «простой любви» хотела и советская власть от поэтов, писателей, от всех граждан СССР. В поэмах о Ленине и Октябре Маяковской выражал такую любовь. Не случайно назвал его Сталин лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Александр Блок не умещался в такие рамки. Даже в 21 году его приятие революции было с большим но. В поэме «Хорошо», поэме без но, мотив полемики с Блоком занимает важное место. Он отразился в эпизоде встречи Маяковского с Блоком: «посмотрел на костры, сказал ''Хорошо!''. И сразу глаза скупее менял, мрачнее, чем смерть на свадьбе: ''Пишут из деревни, сожгли у меня библиотеку в усадьбе''» (сверить все цитаты, которые приведены по памяти). Такое двойственное отношение к революции — отражение не только интеллигентской ограниченности, как получается у Маяковского, у которого просто хорошо.
Как уже упоминалось, выразителем стихийного революционного протеста являлся Нестор Иванович Махно (1888–1934). Именно революционного, а не контрреволюционного. Тяжелое нищее детство. Отец, служивший кучером у местных богачей, рано умер. Семья бедствовала. Мать вынуждена кормить пятерых малолетних детей. С детства Нестору пришлось пасти чужой скот, батрачить, наниматься погонщиком быков во время молотьбы. В 03 г. он, не закончив начальной школы, поступил чернорабочим на чугунно- литейный завод в селе Гуляй Поле, где он родился и где прошла значительная часть его деятельности. В 06 г. Махно вступает в организацию анархистов-коммунистов «Союз бедных хлеборобов». Они проводят ряд террористических актов, грабят богатых крестьян, немцев-колонистов. Группа совершила несколько убийств. Ее участников арестовывают, освобождают. Полиция, возможно, боится анархистов или подкуплена ими. Но в 08 г. убит чиновник военного управления. Махно то ли непосредственно участвовал в убийстве, то ли нет. Но времена были тяжелыми. И Махно в 10-м г. приговаривают к смертной казни. Спасло его то, что отец записал его рождение на год позже (чтобы отсрочить призыв в армию; так делали многие). Поэтому до совершеннолетия (21 год) ему оставалось около шести месяцев. Столыпин подписал бумагу о помиловании. Казнь была заменена бессрочной каторгой, которую Maxno отбывал в Бутырской каторжной тюрьме в Москве. Непокорность и дерзость Maxно тюремному начальству приводили к многократному водворению его в карцер. Так началась болезнь легких, одно из которых пришлось удалить. Махно стал калекой.
